Екатерина Соловьева - Улыбка бога

• Название: Улыбка бога
• Автор: Екатерина Соловьева
• Жанр: Русское современное

Что делать, если у бога началась депрессия? Что за страшные тени встают за спинами людей и какое ко всему этому имеет отношение рыжий кот? Эти и другие загадки придётся разгадать Ираиде на пару с новым другом Глебом, который только что покончил с собой, и полозом Янтарём, обратившимся в человека, однако, за отгадки придётся дорого заплатить…

---

– Не надо! – хрипло крикнула Ида и закашлялась, извиваясь в попытке принять вертикальное положение.

Разбойники расхохотались, с высоты собственного роста разглядывая поверженную добычу. Глеб в это время успел немного отползти к шиповнику.

Иде, наконец, удалось исхитриться и сесть, оперевшись на ствол сосны. Она с ужасом ловила на себе хищные мужские взгляды, а чаще других – рябого, с бегающими глазами. Когда мужчина ест тебя таким взглядом, это означает только одно: пора брать ноги в руки и делать ноги. Кроме того, женщине всё время казалось, что со спины его окружает какая-то гадкая тень, склизко натекая на штаны, прямо между ног.

Главарь тем временем деловито расправил усы, и важно кивнул разбойнику в душегрейке. Довольно оскалившись, тот прыгнул вперёд. В ручище снова блеснул тесак.

– Подождите! – крикнул Глеб. – Раз уже всё равно убьёте, исполните хоть последнее желание! А то по ночам вам являться буду!

Ида с затеплившейся надеждой смотрела на смельчака. Главарь перестал щериться и задумался, почёсывая кудлатую бороду. Очевидно, его расстроила перспектива ночных свиданий с покойником.

Атаман неспешно поймал вошь, казнил её на ногте, и спросил:

– И чего же ты хочешь, паршивец?

– Песню спеть, – просто сказал Глеб. – Повеселить вас перед смертью.

Ида сдавленно застонала. Главарь снова раскатисто расхохотался, за ним заулыбались и остальные разбойники: надо же, дурачок попался, повеселить хочет. Парень вздохнул про себя с облегчением: бандитов удалось заинтриговать, вон, как глаза загорелись. Разбойники неторопливо расселись на земле, предвкушая предложенное развлечение.

Усатый с носом, покрытым сетью лопнувших капилляров, глухо откашлялся и прохрипел:

– Ну, давай… повесели… паршивец!

– Развяжите, так петь неудобно – грудь расправить нужно.

Тип в душегрейке оскалился и потянулся за тесаком.

– Развяжите хлопца, – милостиво кивнул главарь.

«Хлопца» развязывали долго – узлы затянули слишком сильно, но верёвку резать не пытались – пригодится ещё. Глеб встал, расправил плечи, откашлялся, потёр запястья и пару раз глубоко вдохнул.

Воспоминание пронеслось синей молнией. Александра Степановна, учительница по пению, часто повторяла Глебу, что у его голоса хорошее будущее, нужно только кропотливо работать над ним. Естественно, парень бросил музыкальную школу три года назад к большому разочарованию преподавателя. Он и сейчас её помнил: высокая, худая, в заношенной бежевой кофточке, с седыми волосами, собранными в шишку на затылке. Круглая бородавка не уродовала узкое лицо, учительница напоминала Глебу, скорее, старую фею, чем ведьму. В уголках её глаз затаились непрошеные лучики морщин, серые глаза смотрят строго и требовательно, узкие губы настойчиво и высоко твердят:

– Глеб, здесь нужно было взять выше: верхнее соль, а вот здесь ты не дотянул, нужно было ещё подержать, а потом уже переходить ко второму куплету. Давай-ка, друг мой, попробуем ещё раз, начнём прямо с «ромашек»… ииии!..

От Александры Степановны всегда пахло старой пудрой и каким-то травяным настоем, то ли мать-и-мачехи, то ли шалфея. Глебу нравилось вдыхать эту сладковато – горькую смесь. Пожилая учительница была единственным, что воодушевляло к пению среди старых стен школы с облезшей штукатуркой и белой краской, барханами вздувшейся на подоконниках. Парень знал, что своих детей у Александры Степановны не было: сын погиб в чеченскую войну. Возможно, поэтому пожилая дама так любила Глеба и заботилась, иногда подкармливая пирожками и даря на день рождения тёплый шарф, связанный своими руками. Глебу не слишком нравился репертуар, который они вместе разучивали: старинные пафосные романсы, оперные партии, этюды к театральным постановкам и тяжеловесные классические произведения (кроме одного латинского гимна, который довелось исполнять на концерте). Ему больше по душе были простоватые народные песни, их дикость и необузданность, казалось, придавали сил. Одну из таких он исполнял на каком-то празднике, посвящённом музыкальной школе. Вспомнив слова, он быстро промычал про себя тональность и ноты.

«Была – не была!» – подумал Глеб.

Он начал негромко и, как будто неуверенно:

В последний раз поёт кукушка,
В полях колышется трава,
В последний раз моя, хмелея,
Кружится буйна голова.

В последний раз моя, хмелея,
Кружится буйна голова.

Но затем сильный, красивый голос победно взмыл над верхушками сосен:

В бою неравном пал сражённый
Тяжёлым вражеским мечом,
И кровь червонная бежала
По телу сильному ручьём.

И кровь червонная бежала
По телу сильному ручьём.

Ида изумлённо хлопала глазами: лес, казалось, весь сверкал от избытка цвета и звука; пряно золотились стволы и листья, слышно было, как ударялись друг о друга еловые иглы.

Глеб тем временем проникновенно закончил, сбавляя тон:

Поднимем, братья, полны чаши
За тех, кто спит глубоким сном,
Они хранили жизни наши,
Пусть спят спокойно в мире том.

Они хранили жизни наши,
Пусть спят спокойно в мире том

Тишина стояла долго, как показалось Иде. Она даже успела сглотнуть комок, образовавшийся в горле и проморгаться – так щипало глаза. Сердце стучало часто и громко: она ведь только что была на поле боя, на котором, распростершись, лежал мёртвый воин и смотрел в сумрачное небо. Ида не помнила, чтобы её так впечатляла простая песня.

«Быть может, всё дело в его голосе? Разве обычный человек может так петь?»

Она обвела взглядом разбойников и с пониманием увидела печаль, отпечатавшуюся на их хмурых лицах. Усатый сидел, подперев рукой подбородок, и невидяще уставился в землю, главарь нервно теребил многострадальную бороду, а вот у рябого глаза по-прежнему бегали, не решаясь остановиться на чём-то конкретном. Тень на штанах увяла, но чувствовалось, что она лишь затаилась, выжидая, когда снова сможет наброситься.

– Иди, – наконец, выдохнул атаман, глядя куда-то вдаль, на что-то ведомое ему одному. – Иди и не попадайся мне больше. Повезло тебе, что скорблю я по брату своему названному, намедни убитому… А если услышу хоть где-нибудь, что Третьяк Душегуб тебя на волю отпустил – найду и собственноручно шею, как курёнку, сверну…

– Женщину отпустите, – попросил Глеб.

– А не много ли ты предсмертных желаний захотел, сопляк?! – вскинулся рябой с подлым взглядом. Он выхватил тесак, не переставая раздевать глазами женщину.

«Этот безнадёжен, – определил про себя парень. – Его одного не проняло. У него даже глаза, как у тех, в красном».

Теперь и ему стала видна уродливая тень, опоясывающая рябого со спины и принявшая совсем уже неприличную форму.

– Если не отпустите – убивайте и меня тоже, – хмуро опустил голову Глеб.

– Цыц, Блуд! – рявкнул атаман. – Мало тебе дочерей кузнеца из Гремучего Лога? Мне до сих пор снится, как они орут!

– Ты стал таким кротким, Третьяк, – сплюнул Блуд. – Как бы кто другой не проснулся от твоих кри…

Фразу оборвал тяжёлый кулак главаря. Третьяк свирепо навис над скорчившимся рябым, прижимающим ладонь к сломанному носу.

– Ступайте, пока не передумал! – глухо бросил через плечо атаман.

Глеб помог Иде подняться, и они, пользуясь тем, что разбойники занялись расправой над Блудом, поспешно подхватили суму, и рванули в лес, прочь от костра. Парень старался нащупать крепкий узел, и, когда ему это удалось, потянул верёвку на себя. Женщина вздохнула с облегчением, разминая затёкшие запястья. Только сейчас Ида заметила, что трясётся от страха – плечи мелко подёргивались.

– Спасибо, – прошептала она, – спасибо тебе. И за жизнь и за песню. А я и не знала, что у тебя такой… красивый голос…

– Не за что, – пожал плечами в темноте Глеб. – Если бы главарём был тот, рябой – ничего бы не получилось, он безнадёжный человек.

– Безнадёжный?

– Да. Был у меня одноклассник, голубей душил, кошек на огне жёг, в собак из пневматики стрелял. И ничего его не брало: ни родители, ни учителя, ни самые лучшие друзья. Однажды он девчонку соседскую сильно избил и изнасиловал, в колонию его посадили. Так и там он кого-то убил, говорили, не удержался перед соблазном, что ли… Моя мать говорит, что для таких нет ничего святого, что бы про совесть напоминало, пропащие люди. Вот и тот такой же. Ладно, пошли-ка отсюда побыстрее, кто этих дебилов знает, может, передумают…

– Вот и предсказание, Г-глеб, – дрожа, отметила Ида, – если бы не ты, убитыми нам быть.

Оба они решили умолчать об увиденной теневой небывальщине – мало ли, может, почудилось, а напрасно подозревать друг друга в опасных галлюцинациях не хотелось никому. Спутники поспешили вглубь леса, петляя и делая большой круг от разбойников.