Виктор Гидиринский - Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен

• Название: Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен
• Автор: Виктор Гидиринский
• Жанр: Философия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7429-0573-8

Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма. Особое внимание уделено обоснованию феномена русской идеи, ее исторической уникальности и содержательной структуре.

Работа рассчитана на специалистов-философов, аспирантов и преподавателей гуманитарных дисциплин, всех, интересующихся проблемами русской идеи.

---

A. Схема вызова и ответа. Реакция народов на специфику природных условий (ответ) весьма далека (хотя и не оторвана) от мотивов целенаправленного взрыва масс как ответа на угрожающие им социальные (!) опасности. В этой связи «порыв» масс, казалось бы, близок к социальному мотиву и соответственно к природе национальной идеи. Но куда он, по Тойнби, направлен? Он, оказывается, ведет цивилизации (не народные массы) от вызова через ответ к дальнейшему вызову. Столь высокий уровень абстракции не только не проясняет вопрос, но и затуманивает его.

Б. Весьма далек, на мой взгляд, от мотивационного порыва масс тезис (один из ведущих в теории Тойнби) о том, что главная сила роста цивилизации – «творческое меньшинство плюс великие личности». Всеобщий порыв Тойнби берет под жесткое сомнение, считая, что интеллектуальный уровень масс растет очень медленно. Логический вывод его ясен: народные массы («нетворческое большинство») не могут в принципе заключать в себе взрывной мотив, а поскольку творческое меньшинство неизбежно деградирует (распад цивилизации), места для мотивационной составляющей всемирно-исторического процесса, строго говоря, не остается. В таком случае нет достаточных оснований для того, чтобы говорить о национальной идее масс, возникающей потенциально и реально во всех эпохах перед лицом прямых угроз судьбе наций и государств.

B. Концепция А. Дж. Тойнби фактически обрезает крылья национальной идее. Поскольку распад цивилизации приобретает универсальный характер, охватывает все сферы жизни общества, то жизненный порыв утрачивается и цивилизация в конечном счете приходит к полному исчезновению. «Утрата жизненного порыва» – это и есть, на наш взгляд, отрицание национальной идеи.

Реализуя логический замысел нашей темы, вновь обратимся к О. Шпенглеру. Как и при рассмотрении концепции А. Дж. Тойнби, оставляем в стороне общую оценку теории О. Шпенглера, сосредоточиваясь на проблематике нашей темы. Заметим лишь, что теория Шпенглера не потеряла, как мы полагаем, актуальности для нашего времени. Не выделяя многих аспектов работы, укажем, например, что явление, охарактеризованное автором как «закат Европы», стало обобщенным символом трагедии жизни и гибели западноевропейской культуры. Даже если сегодня мы обнаруживаем склонность Шпенглера к гиперболизации выдвинутой генеральной идеи, его теория эквивалентных культур стимулировала и стимулирует науку обратиться к древним цивилизациям Ближнего Востока, Азии, Африки, латиноамериканских стран. Быть может, эта теория послужит на пользу тем правящим кругам США, которые вынашивают и с нарастающей силой реализуют глобальные претенциозные замыслы об универсализации мира по американскому образцу.

Шпенглер выступает против идеи единого «всемирного» исторического процесса, единой направленности развития человечества. Его доминанта, точнее, доминанта его теорий – необходимость и неизбежность понимания нарастающей тенденции к индивидуализации и локализации всемирной истории. Выступив против европоцентризма, О. Шпенглер, возможно не осознавая этого, оставил науке идею противодействия американоцентриз-му, что актуализирует его теорию. Это подтверждает оценка его работ В Ф. Асмусом: «Подлинная тема всех исследований Шпенглера, предмет его жгучего внимания, объект его темпераментных и страстных размышлений – не история, не прошлое, но настоящее, наша современность»[72].

И последнее. О. Шпенглер своему пессимизму в отношении западной культуры противопоставляет веру в будущее России. Силы русской культуры, по Шпенглеру, глубоко скрыты, и она начнет в перспективе жизнь совершенно новую. Мысль о России вынашивалась Шпенглером еще со времен учебы в университете. Он любил русскую литературу, изучал русский язык, мог читать в подлиннике Л. Толстого, Ф. Достоевского. В Достоевском он видел глубочайшего выразителя русской души. Не петровский Петербург, а «азиатская» Москва с дремлющими в ней силами – вот будущая культура, девятая в обозримой истории. Шпенглер называет ее русско-сибирской культурой[73].

Оценка концепции О. Шпенглера, в позитиве и в критическом плане, естественно могла быть продолжена. Но это не входит в наши задачи. Они, как уже не раз упоминалось, призваны выяснить степень близости философско-исторических концепций к проблеме национальной идеи.

Что можно сказать в этой связи о теории Шпенглера? Вот некоторые принципиальные положения теории немецкого мыслителя, не работающие на искомую проблему.

Каждая культура, по Шпенглеру, существует изолированно и замкнуто. Она появляется на определенном этапе исторического процесса, а потом погибает. В мировой истории Шпенглер насчитывает восемь культур и говорит о перспективной девятой – «русско-сибирской». По логике концепции следует, что национальные идеи (о них ни звука), если и появляются в какой-то культуре, вместе с ней погибают. Конечно, локальные, т. е. ограниченные пространством и временем национальные идеи могут быть, но они в границах выделенных культур автором теории даже не упоминаются. Более того, по Шпенглеру, сам механизм деградации культуры и ее трансформации в цивилизацию исключает какую бы то ни было мотивационную консолидацию здоровых сил общества. Ведь крах культуры не может произойти вне определенного мотивационного сопротивления определенных человеческих сил.

Прогнозируемая О. Шпенглером гибель культуры Европы исторически и логически не могла не сопровождаться противодействиям определенных стран и народов.

Свое открытие О. Шпенглер сравнивает с коперниковским открытием, сломавшим птолемеевскую систему истории. Однако в этой глобальной и, безусловно, привлекательной конструкции совершенно не остается места для птолемеевских национальных идей.

В теории О. Шпенглера есть фрагмент, который, казалось бы, предполагает непосредственный выход к мотивационному противодействию гибели культуры, т. е. к соответствующей национальной идее. Отвергая универсализацию западной культуры, Шпенглер проникает во внутренний механизм каждой культуры, развивающейся по своим собственным законам. Однако эти законы неизбежно ведут к расцвету других культур (кроме европейской) – индийской, вавилонской, китайской, египетской, арабской и мексиканской. Общая картина истории обогащается. И все же при всей привлекательности и яркости прогнозируемой (реально) картины мы не находим аспекта по нашей проблеме. Проблема национальной идеи погружается в глобальный океан и утопает в нем.

Логика развития темы предполагает краткий и целенаправленный выход к теории К. Ясперса. Как и в предыдущих разделах, я остановлю внимание читателя только на некоторых аспектах, имеющих отношение к теме.

Основные понятия философии К. Ясперса – экзистенция, всеобъемлющее, философская вера. Я далек от попытки хотя бы кратко рассматривать понятие экзистенции, тем более что экзистенциалистов не раз упрекали в непроясненности понятия «экзистенция». Однако у К. Ясперса мы обнаруживаем то, что может привлечь внимание тех, кто исследует проблему национальной идеи. Он сам отмечал (например, в своей философской автобиографии), что почти во всех своих работах разрабатывал такие главные темы и понятия экзистенциональной философии, как вопросы о мире, данном человеку, о неизбежных для человека пограничных ситуациях: смерть, страдание, вина, борьба. «И если мы попытаемся без предубеждения вникнуть в смысл раздумий Ясперса, то поймем, что под эгидой слова экзистенция речь идет о проблемах, имеющих для индивида и человечества глубинный жизненный смысл»[74]. Человеческая экзистенция, по Ясперсу, это мотив человека к свободе, к борьбе за свободу, в протесте тех сил, которые не желают превратиться в объект манипулирования. Экзистенция, поясняет Ясперс, высвечивается в ситуациях заботы и страдания и, в особенности, в пограничной ситуации. Именно в ней фокусируются борьба и страдание, беспокойство и тревога о бытии мира и своем бытии в нем. При этом, утверждает Ясперс, во всякой единичной ситуации неизбежна, уникальна и неповторима коммуникация с другими людьми. Тема коммуникации, по сути, является для Ясперса центральной. Ясперс вводит понятие «любящая борьба» или «любовь – борьба». Любящая борьба (и в этом возможна относительная привязка к теме) – это не «слепая любовь», поясняет Ясперс, а любовь-страдание за судьбы других людей, подвергающихся насилию, подавлению, агрессии, экспансии.

Подобные идеи К. Ясперса – опосредованный выход в тему о национальной идее; последняя в принципе заключает в себе мотив противодействия силам экспансии против нации и соответственно личности.

Таким образом, нас привлекают некоторые идеи К. Ясперса, особенно связанные с понятиями борьбы, свободы, коммуникации.

И в заключение о главной идее К. Ясперса, которая не созвучна с проблематикой. К. Ясперс, как следует из его монографии «Смысл и назначение истории», пытается ответить на сакраментальный вопрос – существует ли духовная сила, способная объединить человечество, все народы мира, все культуры мира? Такую духовную силу, т. е. веру, утверждает К. Ясперс, не могла предложить ни одна мировая религия, сложившаяся в «осевом времени»[75].