Людмила Камедина - Текст в диалоге с читателем: опыт прочтения русской литературы в начале третьего тысячелетия

• Название: Текст в диалоге с читателем: опыт прочтения русской литературы в начале третьего тысячелетия
• Автор: Людмила Камедина
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4475-2701-3

В учебном пособии предлагаются различные подходы к изучению русской литературы, авторы знакомых хрестоматийных текстов обретаются в иных смысловых измерениях. Как известно, отражение реальности в литературе предполагает определенную меру условности, поэтому при анализе художественного текста учитываются смысловые переходы с уровня знаков-символов на уровень предметно-смыслового содержания. Снятие предыдущего уровня новым, более сложным, дает читателю возможность приращивать иные смыслы и значения русской художественной мысли.

Учебное пособие предназначено для студентов-филологов, учителей-словесников, а также всем обучающимся русской литературе.

---

Странничество – русское явление, оно связано с исканием лучшей отчизны. Гоголь искал Бога и Россию. В письмах он не раз писал о том, что его поиск России должен быть связан с отъездом, только через странствования он обретает Россию. Движение есть то, что объединяет Русь в одно целее, поэтому дорогой Гоголь пытается соединить распавшееся, хаос обратить в космос. Бричка Чичикова, завершив круг русских странствий, преображается высшей силой в могучую птицу-тройку, которая вылетает на просторы Вселенной.

Дорога – это поиск. Блуждает душа человеческая в поисках истинного пути и никак найти его не может. А ложных путей много: путь праздности, пустой мечтательности, «собирания сокровищ» на земле, путь буйного разгула и вселенского вранья, культа тела – обжорства непомерного (сколько съедено за несколько дней!). Дорога эта негладкая, поэтому и застревает все время бричка Чичикова, и спорят мужики возле трактира, доедет она до Москвы или не доедет; и ночь застает в пути с грозой и ливнем. Дорога размыта, ухабиста, часто вовсе исчезает, и вынужден человек спрашивать о ней. Скорее, бездорожье, а не дорога. Едет человек и все время сбивается с пути истинного.

Чичиков, путешествуя от помещика к помещику, все время попадает не туда, куда едет. В губернском городе пригласили Чичикова к себе два помещика: Манилов и Собакевич. Первым по дороге оказался Манилов. Но и к Собакевичу Чичиков попадает не сразу. Ночью он заблудился, сбился с дороги и «случайно» заночевал у Коробочки. В тексте очень много случайностей, несоответствий, разорваны логические связи. После Коробочки Чичиков снова не сумел сразу попасть к Собакевичу, потому что на пути ему попался Ноздрев, уйти от которого непросто. От ноздревского вранья и брани Чичиков сбежал в окно и с испугу сразу же приехал к Собакевичу, попав, разумеется, на обед. Плюшкин тоже случайно встретился на дороге и привлек великого приобретателя своим внешним видом.

Чичиков проделал круг: он выехал из губернского города и вернулся в губернский город. Это дорога внутри круга и по кругу.

Время в тексте поэмы также подчинено внутренней структуре произведения. Исследователи давно заметили явные противоречия во временной организации «Мертвых душ» (36). В поэме нет линейного времени. Каждый персонаж приспосабливает время к себе, к своему характеру и среде обитания. Так, например, Манилов пребывает в цветущем мае, у него в имении цветет сирень. Его душа хорошо себя чувствует в это время. Мужики же его сидят на лавках перед воротами в своих овчинных тулупах (34, 23). Никто ничего не делает. У Манилова Чичиков пробыл недолго, но, уехав, попал в грозу, потерял дорогу и заночевал у Коробочки. У Коробочки на дворе август: урожай созрел, фруктовые деревья закрыты сетками, чтобы воробьи не клевали. Да и Чичикову она предлагает то, что сама «насобирала»: мед, пеньку. У Плюшкина – лето, хмель цветет, жара. В губернском городе, куда возвратился Чичиков через два дня, – зима. Помещики надели зимние картузы и медвежьи шубы.

Таким образом, книга Гоголя с условной пространственно-временной организацией. Следует заметить и тот факт, что Чичиков движется по временному кругу: от «молодого» Манилова к «старому» Плюшкину.

Символический уровень поэмы Гоголя тоже достаточно исследован. Можно обратиться к книгам Ю. Манна, М. Бахтина, Ю. Лотмана и других исследователей. Каждый персонаж – символ, каждый воплощает определенный порок, да еще и не один. У Коробочки, например, несколько: скопидомство, страсть к накопительству (неясно, правда, для кого – ни родственников, ни знакомых), дубинноголовость, непонятливость.

На уровне символов и имена помещиков. Не поймешь, то ли на самом деле фамилии, то ли прозвища – Коробочка, Собакевич и тут же Антон Иванович кувшинное рыло. Вещный мир соответствует возникшим образам. Человек отождествляется с вещью. На огороде Коробочки было «водружено» несколько чучел, на одном из них был чепец самой хозяйки (34, 47); на стенах дома Собакевича висели картины, изображающие греческих полководцев с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу, потом следовала героиня реческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные (34, 89).

Символом разобщения нации является не только обособленность помещиков (Коробочка не знает ни Манилова, ни Собакевича, хотя и живет рядом с ними), но и разобщенность между помещиками и мужиками (следствие петровских реформ, так считал Гоголь). Вспомним мужиков Манилова, сидящих на лавках у заборов, «русских мужиков», наблюдавших приезд Чичикова у дверей кабака; дядю Митяя и дядю Миняя… Последние, по мнению В. Марковича, «в своем символическом подтексте являют образ нации, связанной совместной жизнью тех, кто ее составляет. Эта ощутимая связь оказывается в своих границах скорее механической, чем духовной.» (24, 32). В. Маркович пишет о наличии в «Мертвых душах» символического «второго сюжета», который развивался в подтексте, параллельно сюжету эмпирическому. Символическим лейтмотивом поэмы являются: дорога – тройка – душа. Дорога перерастает в путь человечества, бричка Чичикова в «птицу-тройку» (символ национальной истории), индивидуальная душа выступает как национальная, вплоть до самых широких обобщений.

Вполне логично было бы перейти к другому уровню – ассоциативному, где ведущее место займет уже указанная проблема перерастания индивидуального в национальное и общечеловеческое.

Сентиментальность Манилова – это, прежде всего, качество индивидуальное и присущее в первую очередь Манилову. Однако Чичиков возит в своей шкатулке помимо прочих вещей засушенные фиалки, – тоже сентиментален, а у Собакевича читает письмо Вертера к Шарлотте. Так индивидуальное перерастает в национальное и общечеловеческое. Еще примеры: Коробочка собирает вещи, деньги; Плюшкин собирает все, что ни попадет под руку, а Чичиков возит с собой шкатулку, в которой много самых различных предметов, вплоть до какой-то старой афиши.

В традиции мировой литературы мы сталкивались уже с типами-символами лени, глупости, скупости, обжорства (культ тела у Рабле). Гоголь все время выводит читателя на разные уровни: сначала просто «дубинноголовая» помещица Коробочка, а затем – иной и почтенный, и государственный даже человек, а на деле выходит совершенная Коробочка (34, 51), и, наконец, Коробочка стоит так низко на бесконечной лестнице человеческого совершенствования, что напоминает многих «сестер» в аристократических домах, которые рассуждают о политическом перевороте во Франции и модном католицизме и совершенно не имеют представления, что делается в их хозяйстве.

Подобные превращения происходят с ездой Чичикова. Сначала Гоголь говорит нам о том, что Чичиков «любил быструю езду», затем спрашивает, «и какой же русский не любит быстрой езды»? и в конце завершает вопросом, переводящим поэму Гоголя на символический уровень: Не так ли и ты, Русь, что бойкая, необгонимая тройка несешься? (34, 225).

Ассоциативный уровень вводит нас и в культурный пласт мировой литературы, когда Гоголь (как и Пушкин) сам называет имена-ориентиры: Вергилий прислужился Данту (34, 132), К Шиллеру заехал в гости (34, 122) и т. д. Каждый персонаж живуч в разных культурных контекстах.

Инфернальный уровень поэмы. «О влиянии «Божественной комедии» на «Мертвые души» пишут уже второе столетие. Одним из первых, для кого поэма Гоголя напомнила страницы «Комедии», был А.И. Герцен: картины крепостной жизни он сравнивал с рвами Дантова ада, – так начинается статья в книге А. Асояна, посвященная прочтению в России двух великих книг, в ней названы и литературоведческие источники (37, 74–85). Среди новейших исследований можно назвать книгу Е.А. Смирновой «Поэма Гоголя «Мертвые души», изданную в Ленинграде в 1987 году.

То, что перед нами ад, не вызывает сомнений. Мысль Гоголя о трех частях поэмы, подобно Дантовой комедии, известна. Написана 1 часть – «Ад»; 2 часть – «Чистилище» – была сожжена, и сам Гоголь это объяснял: «… так было нужно. «Не оживет, аще не умрет», – говорит апостол. Нужно прежде умереть, для того, чтобы воскреснуть… Благодарю Бога, что дал мне силу это сделать. Как только пламя унесло последние листы моей книги, ее содержанье вдруг воскреснуло в очищенном и светлом виде, подобно фениксу из костра, и я вдруг увидел, в каком еще беспорядке было то, что я считал уже порядочным и стройным. Появленье второго тома в том виде, в каком он был, произвело бы скорее вред, нежели пользу. Вывести несколько прекрасных характеров, обнаруживающих высокое благородство нашей породы, ни к чему не поведет. Оно возбудит только одну пустую гордость и хвастовство» (32, VI, 82). Третья же часть – «Рай» – так и не была написана в силу тех причин, о которых уже сказал Гоголь.