Геннадий Голубин - Корифеи русской оперной сцены. На волнах радиопередач

• Название: Корифеи русской оперной сцены. На волнах радиопередач
• Автор: Геннадий Голубин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-88230-296-1

Геннадий Голубин даёт нам возможность углубиться во времени и почерпнуть оттуда те золотые россыпи, которые оставили после себя выдающиеся представители русской вокальной культуры, вдохнуть в свои грудные клетки некогда горячее дыхание прошлого, чтобы настоящее прочно становилось на его базе и направляло своё молодое дыхание в будущее. Для молодых певцов это уникальная возможность побыть на время рядом с голосами артистов некогда по-настоящему звёзд отечественной культуры, заглянуть в их виртуальную жизнь, зажечь в себе ту страсть и огонь, которые сопровождали в беспокойной артистической жизни наших героев и их почитателей. Это и хороший памятник именам, которые кто золотом, кто серебром вписал их в сокровищницу нашей яркой и неповторимой музыкальной летописи, биографию нашей страны.

---

Европейская известность пришла к Литвин в 1890 г., когда состоялось ее выступление в «Гамлете» А. Тома совместно с М. Баттистини. До этого был Брюссель с «Валькирией» Р. Вагнера. В Италии первым театром у Литвин был римский театр «Констанци», а чуть позже – венецианский «Ла Фениче» и парижский «Гранд-Опера». Все это здорово, но нас интересует в первую очередь Россия, Москва и Большой театр. Так вот. Литвин была приглашена на гастроли в Петербург и Москву в 1890 году. Приглашение посту пило от дирекции императорских театров.

У меня в руках книга «Моя жизнь и мое искусство». Ее автором является Фелия Литвин. Было бы вернее назвать ее не книгой, а воспоминания ми знаменитой певицы. Я с удовольствием остановлюсь на московском периоде Фелии Литвин, который длился, повторяю с сожалением, всего один сезон (1890–1891).

«Когда я вышла из вагона, – вспоминает певица. – мне показалось, что я в большой деревне. Но потом я оценила красоту этого города. Мы по селились в уютной гостинице напротив Китай-города. Все вокруг имело совершенно восточный вид; прохожие в кафтанах, празднично одетые крестьяне, маленькие сани.

Встречавшаяся всюду бедность поражала меня. Из окна гостиницы я смотрела на оборванных нищих, на лошадей, с трудом тащивших крестьянские сани. Огромное впечатление произвел на меня первый снег. При виде его воспоминания детства всколыхнулись в моем сердце и, как живые, стали перед глазами. Москва зимой восхитительна: голубое итальянское небо, сверкающее солнце, земля, покрытая снегом незапятнанной белизны.

Друзья пригласили покататься на тройке. Стоял страшный мороз, и, тем не менее, я не схватила даже лег кого насморка. Иногда наши прогулки кончались под Москвой в ресторане „Яр“. Это было очаровательное местечко, где мы обедали под звуки цыганского оркестра. О, эти удивительные русские вечера! Я дебютировала на сцене Большого театра 8 октября 1890 г. в партии Валентины в „Гугенотах“ Д. Мейербера.

И имела успех, какой выпадает артистам только в Москве.

Одна газета, желая похвалить мое искусство, которое она находила одновременно и мощным и тонким, написала, что „оно как портмоне из русской кожи, но сделанное во Франции“». На этом я закончу цитировать Фелию Литвин и приведу несколько выдержек из московской прессы. С. Кругликов и Н. Кашкин в то время были самыми видными и маститыми знатоками оперного искусства, и к их критическим статьям очень прислушивались. Однако, то обстоятельство, что родившаяся в России Фелия была иностранкой, заставило некоторых критиков отнестись к ней с некоторым предубеждением. Эффектная, ярко театральная манера исполнения певицы вызывала у Н. Кашкина и С. Кругликова неприязнь.

Они считали, что это чуждо русской школе. В то же время оба не могли не отметить уникальные вокальные качества артистки, ее необыкновенную музыкальность и талант. Вот отзыв С. Кругликова: «Во-первых, голос. Он у артистки великолепен, по силе звука громадный, он ровен, совершенно свеж, металлически густого и мягкого тембра, обширнейшего диапазона, причем не знаешь, какой регистр лучше – нижний, средний, или верхний, – всюду одинаковая свобода, звучность. Как материал, трудно себе представить лучшее драматическое сопрано. Школой певица владеет настоящей. Дыхание развито отлично. Интонация безупречная. Произношение превосходное».

Ну, а что же писал Н. Кашкин? Читаем: «Фелия Литвин – певица твердая, опытная, голос у нее очень большой, сильный и свежий. Сочетание качеств вполне достаточно, чтобы доставить успех… И действительно, артистка имела успех огромный». Но критик, явно не одобряя этого успеха, пишет в заключении: «Госпожа Литвин не делает особенно сильного впечатления художественного мастерства, она вполне прилично держится, исправно поет, но этим все оканчивается. Особенно увлечь слушателя она не может». Да и С. Кругликов писал о том, что в исполнении Литвин больше заученности и привычки, чем истинного творчества, что главная ее забота – это эффект. Можно ли этому верить? А почему бы и нет.

Дело в том, что сценический стиль Литвин, выработанный под воздействием французской традиции, вступал в противоречие с реалистическими исканиями русского театра 90-х годов.

Однако, коренным образом изменило отношение московской критики выступление Литвин в партии Юдифи (опера Серова). Литвин выступила в русской опере, пела на русском языке и, если ее предшественницы главное внимание уделяли преодолению чисто технических трудностей необычайно сложной партии, то Литвин стремилась передать героико-патриотическое содержание роли.

Одну из своих статей С. Кругликов закончил так: «Для нас несомненно одно – Юдифь Москва искала и теперь нашла». Добавлю, что по складу и характеру своему музыка Серова, да и образ Юдифи были ближе Литвин, чем произведения других русских композиторов, написанные на русские темы. Понять, прочувствовать и создать образы русских женщин для певицы, почти не знавшей русской жизни и фактически заново обучавшейся родному языку, было много сложнее. Напомню, что родилась певица в России. Отец ее был русский, мать иностранка, замуж вышла за француза. При рождении ей дали имя Франсуаза-Жанна, в семье звали просто Фанни. Отчество ее Васильевна. Кстати, отец ее Василий Шютц был прирожденным музыкантом, писал вальсы и этюды. Дед со стороны отца был весьма самостоятельным и имел в Петербурге огромный дом. Имя Фелия пришло к ней позже, с легкой руки В. Мореля.

В своих воспоминаниях Литвин пишет: «Я обожала фортепианную музыку. Моя старшая сестра училась в Петербургской консерватории, она была музыкальна и превосходно играла на фортепиано. Самое сильное впечатление моего детства связано с одной из сонат Л. Бетховена, исполненной моей сестрой Селиной. В три года я уже отличала хорошую музыку от плохой. Когда мне было шесть лет, меня уже водили в театр, где родители абонировали ложу на выступления Аделины Патти.

Дом, в котором я родилась, находится на углу Офицерской улицы, как раз напротив Большого театра (именно так назывался театр в течение нескольких лет). Это было красивое и внушительное здание, но кому-то пришла в голову мысль его перенести, чтобы на этом месте построить тяжеловесное здание консерватории. Вскоре мне пришлось расстаться с Петербургом. Нам предстояло жить в Италии, где Селина собиралась учиться пению. Наш прекрасный дом был продан, и мы отправились в путь».

На этом я думаю закончить свой рассказ о прославленной певице и подвести некоторый итог.

Почему мы так много строк уделили Фелии Литвин, которая в Большом театре пела всего один сезон? А вот почему. Рожденная в России, воспитанная во Франции, но не порвавшая связи со своей родиной, она принадлежит и России, и Франции. Ее искусство – драгоценный мост, переброшенный от одной великой национальной культуры к другой. Этическое и эстетическое благородство творчества Ф. Литвин покорило весь мир, но жившая в ее искусстве страстная любовь к человеку, одухотворенный гуманизм сделали его особенно близким русскому слушателю. Имя Литвин – одно из самых прекрасных в истории русского и мирового оперного театра.

Ранее я слегка коснулся творчества замечательного баритона Хохлова Павла Акимфиевича. Он пел на сцене Большого театра 21 год и был ведущим певцом, и не просто ведущим, а певцом выдающимся, о котором можно говорить, употребляя слово «корифей». Несправедливо мало я рассказал об этом певце, поэтому к уже сказанному добавлю несколько существенных подробностей.

Родился П. Хохлов в 1854 г. в с. Устье (ныне Беднодемьянский район Пензенской области). В детстве учился игре на фортепиано, позже на скрипке (у К. Кламрота). В 1878 г. окончил юридический факультет Московского университета. Увлекаясь пением, в течение трех лет брал уроки у Ю. К. Арнольда, который считал, что его ученик обладает басом. В одном из студенческих концертов Хохлов исполнил басовую партию Зарастро из «Волшебной флейты» В. Моцарта. Почувствовав неполадки с голосом, начал заниматься у А. Александровой-Кочетовой, которая определила его голос как баритон. В Милане Хохлов совершенствовался у Ф. Ронкони и Ф. Варези. Дебютировал на сцене Большого театра в партии Валентина в опере Ш. Гуно «Фауст». Затем с огромным успехом спел партию Графа ди Луна в опере Д. Верди «Трубадур». Много пел в концертах, в том числе в благотворительных.

П. А. Хохлов – выдающийся певец, яркий представитель русской вокальной школы.

Именно Хохлов принес на русскую оперную сцену новый стиль исполнения. Это заключалось в том, что исполнитель полностью отказывался от внешних вокальных эффектов и стремился бережно донести до слушателя замысел композитора.

Павел Акимфиевич Хохлов обладал баритоном мягкого бархатного тембра. Великолепная вокальная школа и большой диапазон голоса позволяли ему петь все партии баритонового репертуара. Кроме того, Хохлов мог исполнять и партии, написанные для центрального, или, как часто говорят, русского баритона – Игоря, Руслана, Бориса (кстати, высокие, или певучие басы тоже исполняют эти партии). Помимо этого, Хохлов обладал потрясающей сценической внешностью. Тонкий музыкант и талантливый актер, он всегда стремился к созданию полноценного, правдивого художественного образа. Репертуар Хохлова был огромен, но все же преобладали партии из опер русских композиторов. Однако лирические образы были ему ближе героических. Совершенством, глубиной и законченностью трактовки выделялись партии Онегина и Демона.