Дмитрий Арбузов - Уральская Обь

• Название: Уральская Обь
• Автор: Дмитрий Арбузов
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98604-088-0

Эта книга не только о путешествии по нашей с Вами славной стране – России. Прежде всего, она о людях, испокон веку кочующих по тайге, о необозримых северных просторах, о подвигах геологов – сегодня уже истории. А ещё эта книга о человеческом духе, об огромной пропасти, пролегающей между серыми городскими буднями и природными красотами, о необходимости единства человека и природы: книга-переживание и книга-размышление. Написанная живым, глубоко метафоричным языком она не оставляет никого равнодушным. Два человека, следуя внезапному порыву к свободе, вознамерились преодолеть большое расстояние по самым ненаселённым областям Европейской части России без особой цели, решив просто посмотреть дикую природу, даже не представляя, на сколько это рискованное предприятие повлияет на их жизнь. Два месяца они блуждали по тайге и горам без ружья, связи, с небольшим запасом провианта, переживали все прелести кочевой жизни, пока однажды не осознали, к чему стремятся на самом деле. И тогда…

Для широкого круга читателей.

---

Так прошло, наверное, около часа. Вот уже солнце показалось из-за гряды, но долгожданного тепла мы так и не почувствовали. Даже в хорошую погоду и при слабом ветре здесь наверху всегда остаётся прохладно. Но всё же, за этот короткий промежуток времени мы сумели отдохнуть, скушав по горсточке орехов, размякнув, потянувшись и помассировав затёкшие от усталости ноги (последнее всегда желательно делать, чтобы кровь размывала химические вещества, скапливающиеся в мышечных тканях во время сильных нагрузок). Теперь нам предстоял не менее сложный путь вниз – ведь известно, что спуск бывает тяжелее подъёма, – и тут я невольно задался вопросом: зачем они нужны, такие вот путешествия? Один неосторожный шаг, и жизнь потухнет как свеча. Бывают ситуации, когда всё хочется послать к такой далёкой матери, что самого тошнит от разрывающей злости, которая так и норовит стать твоим единственным другом, тем не менее, помогая не потерять контроля над собой, не растерять бдительность в ситуации. Но потом, когда приключения заканчиваются, всё начинается заново – с нахлынувшими воспоминаниями ты чётко представляешь картину, как это было, и твой взгляд снова незаметно обращается к распахнутому настежь окну. Почему так? Что со мной каждый раз происходит? Что заставляет покидать домашний уют, действовать вопреки житейской логике и чувству самосохранения? Мне же ничего не нужно: ни достижений, ни наград, и с материальной точки зрения я в путешествии не выгадываю, а только теряю. Но всё равно, каждый раз что-то толкает меня вперёд, как преступника на преступление, предлагая вкладывать силы и средства в эти безумства… Да, я болен. Заражён вирусом любопытства, маниакальной тягой к новым местам, хронической любознательностью. Мне всегда хочется, чтобы жизнь не проходила бесследно, чтобы она касалась меня взмахами своих крыльев, или хотя бы на миг накрывала краем тени от одного из них до такой степени мечтательного торжества, чтобы я мог чувствовать её дуновение лицом, затылком – всем телом, до мурашек по коже в реальности… И я готов все жизненные силы посвящать этому. Смотря же на других людей, даже своих друзей, я начинаю понимать, что и в самом деле болен, ибо многие предпочитают вести совсем иной образ жизни, ориентируясь на некое «большинство», как и нужно, наверное, жить, чтобы «жить правильно». И единственное, что меня успокаивает, так это тот факт, что именно такими же больными людьми, как я сам, всегда и познавался этот мир – отчаянными путешественниками, геологами по призванию, фанатиками науки, страстными любителями искусства и просто отдельными увлечёнными личностями… Эти безоговорочно преданные делу люди совершали грандиозные открытия; именно благодаря им прогресс человечества набирал темпы. Но славные имена большинства из первооткрывателей исчезли в забвении (как изобретатели лука или гончарного круга, например) а сами носители их, отдавая себя делу сполна, нередко умирали в нищете, даже не вкусив плодов своих трудов, в гонении, без признания. Как Кулибин, например. Или Иван Иванович Ползунов – изобретатель, впервые удачно применивший работу пара с непрерывным действием машины (поэтому можно сказать что первооткрыватель), подорвавший своё здоровье ради идеи – могила изобретателя ныне даже неизвестна… Это грустная правда, молчаливая и тяжёлая: задают темпы одни, а направляют развитие цивилизации и получают с этого прибыль совсем другие, прямо скажем – менее одарённые люди. Почему мир так устроен – для меня ещё одна, куда большая, чем я сам, несравнимая ни с чем загадка, и её то я и силюсь, видимо, разузнать, скитаясь по этой загадочной Земле. Возможно, это понимание и вовсе недоступно человеческому разумению, умеющему проникать в недра земной коры, в глубь океанов, но не способному представлять все связи, окружающие его, единым целым, ибо для этого нужен поистине космический опыт тысячелетий, и тогда дорога, по которой я иду, это время горящей спички во тьме – дорога в никуда. Но даже если это так, я не стану отчаиваться. Человек является в этот мир совсем пустым, обнажённый телом и душой, приходит как гость, поэтому ничего не случится, если он и покинет этот мир точно таким же, сознательно не оставив следа. Просто человек каждый раз забывает, что кроме драгоценного времени жизни ему терять всегда нечего… Вот потому и иду я куда глаза глядят, не способный постичь сполна, но чувствуя высокую степень свободы, сравнимую разве что с первым полётом птенца, когда впервые становится видно далеко-далеко. Икар и его поэзия…

Мне снится твой образ, его я во всём
Увидеть готов, окрыляясь при этом.
Я помню и думаю только о нём,
Вершине творения жизни и света.

Чертоги слепящих лазурных небес!
Туда! Нет уж сил больше здесь оставаться!
Я умер когда-то и снова воскрес,
И «новое» с «прошлым» так сильно разнятся!

Вперёд же, вперёд! Ничего позади!
И ветер, волной вознося, помогает.
На крыльях прекрасного, в каплях любви,
Всё ближе и ближе так солнце сверкает!

– Готов?

– Пошли.

И мы начинаем наш тяжёлый спуск.

На грани возможного

Сначала – прыжки по знакомым глыбам. Если на пути вверх карабкались по высоким избитым трещинами ступеням, то теперь постоянная опасность потерять устойчивость на глыбе или узких осыпях вынуждала нас приседать, постоянно страховаться руками и двигаться почти ползком. В результате спуск занял времени в два раза больше, чем подъём. Дно ущелья, слегка наклонное, медленно приближалось, ледяная озерная чаша, чуть опрокинутая, утонувшая в гигантской тени громады Пайера, постепенно росла, ширилась заполнить собой всё пространство внизу, пока, наконец, мы не увидели тот самый опасный снежник и с радостью не поняли, что благополучно вышли к нему. Даже сейчас, при солнце и отличной видимости здесь по-прежнему сохраняется возможность потерять направление движения за нагромождениями каменных глыб, где в иной раз и товарища то не видно, и случайно выйти на опасные скалы. Добравшись до края снежника, решили больше не рисковать и по нему не возвращаться, а поискать путь среди скал. Таковой, как ни странно, нашёлся, скорее всего – единственно возможный. Мы последовали им, зигзагообразно маневрируя между трёхметровыми стенками, и на этом завершили тяжёлый приграничный участок, благополучно спустились к озеру. На хребте не было ни капли воды, вместо неё жадно глотали обжигающий гортань снег и только теперь смогли сполна отвести душу и вдоволь напиться, припадая к воде через каждые несколько минут, едва успевая отдышаться. Почему некоторое время и сидели на береговых камнях сказочного водоёма, наблюдая за осколками льда, выступающими из его свинцовой поверхности. Вода оказалась на вкус необычной, с легкой минерализацией. Ко времени нашего прихода к берегам озера камни задышали жарой – здесь, внизу, по-прежнему не было ни ветерка, одна мировая тишина. Пока отдыхали, мне пришла в голову мысль искупаться в сказочном водоёме, поплавать, зацепившись рукою за лёд, что тут же и было воплощено. Вода полыхнула и обожгла, дыхание зашлось, но тело в миг перестало быть рыхлым, мышцы налились упругостью, и под аплодисменты горного эха я выскочил на берег как заново родившись.

Дальнейший путь вниз по долине протекал молча и как бы во сне. Озёра, камни, снег – всё непрерывно чередовалось, дорога тянулась бесконечно. Со светом солнца, полностью озарившим ущелье, местность сильно преобразилась: серо-стальные озёра заголубели, пепельного оттенка снег стал ослепительно белым, камни окрасились в гамму красно-бурых тонов. Кристаллы льда, покрывающие поверхность вытянувшегося вдоль борта ущелья километрового озера, всё так же волшебно позвякивали, когда мы проходили мимо, но теперь ещё и сверкали, будто некие драгоценности… А лёд в озере, доселе малозаметный, ещё не оттаявший, и потому не отделившийся от дна, предстал окрашенными бутылочно-зелёными, обрывающимися до чёрнильного в глубину, склонами… Любуясь на это, я не мог не зачерпнуть горсть длинных кристаллов и не ощутить их холода на ладони. Сосульки таяли на глазах, и мне было жаль эту простую земную красу. Как и кустики шикши, цветущие нежным розовым цветом, невольно придавливаемые нашими шагами к жёсткой земле. Какую-то трогательность будила во мне суровая красота природы вокруг, большое чувство уважения к каждому проявлению её жизни – зародыш настоящей любви. «Не тронь, – подсказывало сердце, – оно, как и всё, так долго цеплялось корнями из последних сил, ждало момента появиться на свет, а ты…» Я вспомнил убогие растеньица по краям городского асфальта, зачернённые газовыми выхлопами, невежеством изуродованные, к которым мы привыкли относиться без жалости и смысла, и кристаллы выпали из моих рук. «Твоё существование мимолётно, – говорила природа языком аллегорий вот уже несколько дней подряд, – как полёт мотылька. Ты и эти кристаллы льда равны, ты также можешь быть вырван из своего мира незримой рукой. Поэтому не делай ничего напрасно». И я начал понимать, что жизнь в дикой природе – это совсем иная логика построения бытия, чем та, к которой мы с детства приучаемся. Другая, отличная от западноевропейской, философия.