Анна Вислоух - Громкая тишина

• Название: Громкая тишина
• Автор: Анна Вислоух
• Жанр: Биографии и Мемуары

Сегодня в России нет статистики, показывающей, скольким людям с расстройством аутистического спектра удается окончить вузы. И знает ли кто-то еще, кроме специалистов, о существовании таких людей? Это первая история успеха человека с РАС, с помощью своей семьи прошедшего путь от ребенка с диагнозом «задержка развития» до студента американского университета. История, написанная его матерью. Основная мысль этой книги – дайте своему «неправильному» ребенку шанс думать и действовать по-другому.

---

Я останавливаюсь прямо посреди тротуара. Он притормаживает и робко поднимает на меня глаза: «Мама… Не плачь…». Я молчу… «Господи, за что мне такой крест?!»

– Мама… Не плачь…

Я, словно очнувшись от какого-то вязкого бессмысленного сна, оглядываюсь. Вокруг продолжается городская обыденная суета – все по-прежнему куда-то спешат, обтекая нас с сыном по краям тротуара, и я понимаю – вот она, жизнь! И надо её жить дальше. Прямо сейчас взять – и продолжать жить, а не тащить уныло этот свой крест… Я поднимаю глаза и вижу его. Крест. Мы стоим возле большого собора. В голове словно что-то щёлкает и… Я снова хватаю сына за руку, и мы бежим во двор храма, где за воротами мелькает тёмная ряса священника.

– Батюшка… – я задыхаюсь от бега и волнения. – Батюшка! Я хочу мальчика окрестить! Когда нам можно прийти?

Он оглядывается – молодой, темноволосый – громко и весело отвечает:

– Да сейчас и можно! Как раз крестить собираюсь!

– Но… У меня крестика нет… И полотенце… А крёстные?!

– Всё, всё, заходите, – он нетерпеливо подталкивает нас внутрь, – сейчас всё будет!

Мы заходим. Это небольшой крестильный храм во дворе собора, где уже стоят и ждут батюшку те, кто собрался сегодня креститься: молодая пара с грудничком на руках, женщина с девочкой, подросток и девушка в платочке.

– Крестик в лавочке купите, свечку, простое полотенце, – батюшка быстро проходит к амвону.

– Да, да, сейчас! – я лихорадочно роюсь в кошельке, вроде должно хватить. Ещё и на пожертвование останется. – Но мы без крёстных!

– Назовите имя, хотя бы крёстной матери, – батюшка поворачивается к нам и начинает читать молитву…

Мой сын стоит со свечой в руке, очень серьёзный и будто сразу повзрослевший. Я смотрю на него и вижу…

Летний июльский день, прозрачный и настоянный на всех невообразимых запахах шумного, цветастого и горластого, украинского села. Мне семь лет…

– Бабо Ганю, а бабо Ганю! – соседка явно была настроена воинственно.

Бабушка медленно разогнулась, вытерла о передник мокрые руки – замешивала «ижу» поросёнку.

– Чого тоби, Роза?

– Та опять твои куры в моем гор`оде, щоб воны показылись!

– Хай им грець! – бабушка шустро схватила палку и устроила короткую, но грозную сечу, в результате которой куры, шумно хлопая бесполезными крыльями, благополучно возвратились на свою территорию. На крыльцо вышел муж тети Розы – дед Шика. Он делал смешные свистульки – дунешь в неё, а она разворачивается длинным резиновым язычком. У меня таких свистулек – целая коллекция. Но дед протянул мне ещё одну и насыпал в подол платья миску белой смородины.

В хате на печке грелась большая кастрюля с водой. Бабушка будет меня купать и ещё – самое ужасное! – мыть голову. Завтра к нам придет поп (я не знаю, кто это, но уже заранее его боюсь!) и меня «похрестять».

С утра меня нарядили в новое платье, на вымытую-таки голову (битва с бабушкой была не хуже Берестейского сражения Богдана Хмельницкого, про которое мне читал дед Шика, но бабуля победила – недаром потомственная шляхтичка!) повязали ненавистный бант и усадили на лавку в хате. Глухонемая тётка Лиза, еще одна бабушкина, кроме моей мамы, дочь, села рядом, а бабушка, волнуясь, поминутно выглядывала в окно. Только моя старшая сестра, которой было уже семнадцать, презрительно хмыкнув, взяла книжку и демонстративно ушла в сад. Она понимала – бабушка наперекор моим родителям (а отец – офицер, коммунист!) всё-таки решила тайно меня крестить, поэтому и не в церкви, а пригласили батюшку домой. Что со мной будут делать, я не знала, но храбрилась и изо всех детских силёнок старалась не заплакать – уже большая и осенью должна пойти в школу. А пока родители отправили нас с сестрой на лето к бабушке – отдохнуть и отъесться на деревенских харчах. В военных городках, где мы жили, ни настоящего молока, ни фруктов, понятное дело, тогда не было.

Но вот, наконец, открылась дверь, и в комнату вошёл кто-то лохматый, в длинном чёрном платье. И заговорил величавым басом:

– Мир этому дому! Господи, благослови!

Бабушка с тетей бросились к огромному дядьке и почему-то стали целовать ему руку. Я похолодела – и меня сейчас заставят! Вот почему наряжали – чтобы большому дядьке руку целовать, а иначе он меня бросит в свой чемодан и утащит в какую-то «церкву», про которую всё время говорит бабушка! Я оцепенела от этой мысли и попыталась вжаться поглубже в угол в надежде, что про меня забудут и не заметят. Но не тут-то было! Большой дядька неожиданно ткнул в меня толстым пальцем, громко расхохотался, открыл свой чемодан и стал доставать оттуда странные вещи: золотую длинную скатерть с дыркой, которую надел себе на шею, такие же золотые короткие рукава и ещё какие-то предметы, о назначении которых я даже не догадывалась. Я, зажмурив от ужаса глаза, уже было совсем собралась забыть свою гордость и зареветь во весь голос, как вдруг что-то тёплое и пахучее легло мне на голову.

– Бантик-то у тебя какой красивый! – услышала я неожиданно и приоткрыла один глаз. Прямо передо мной были чьи-то смоляные зрачки, а вокруг них – рыжие солнышки, из них словно лучилась доброта и собиралась в морщинки у висков. Этот человек с глазами-лучиками ещё раз погладил меня по голове и стал что-то красиво нараспев говорить – долго и успокаивающе… Так меня крестили.

– На причастие в храм приведёте! – уходя, пробасил чудной дядька, и бабушка мелко-мелко закрестилась. Я выбежала в сад – меня распирало какое-то незнакомое чувство, да и просто хотелось поделиться с сестрой всем произошедшим и показать ей, какой красивый у меня теперь есть крестик! Подбежав к ней, я вынула его из-под ворота платья и закричала:

– Смотри, смотри, что у меня есть!

Сестра нехотя оторвала взгляд от книги, мельком глянула на мое чудо, которое я протягивала ей в ладони, и процедила:

– Спрячь, дура! И больше никому не показывай…

Я, будто налетев на корягу, споткнулась, сделала шаг назад, чтобы не упасть, меня сзади подхватили чьи-то руки, я уткнулась головой в родной бабушкин передник и всё-таки заревела – впервые за весь день…

– Да? Что? – я понимаю, что батюшка у меня что-то спрашивает, лишь когда он дотрагивается до моей руки.

– Имя крестной матери вашего сына назовите, – терпеливо повторяет тот.

– А… Лидия! – я мысленно прошу у своей лучшей подруги разрешения стать моей преемницей в духовной жизни сына и заодно прощения, что не предупредила об этом. Уверена была – не откажется.

Сын неумело крестится, но кланяется очень важно, бережно держа свечу в маленьком кулачке. А я все смотрю и смотрю на её блеклое нежное пламя…

В воскресенье в нашем большом старинном селе (местечке – с гордостью говорили старожилы, что означает маленький городок) с раннего утра (да что с утра – с ночи почти!) шумел гениальный в своей неповторимости, словно сложенный из мелких цветных стекляшек, как детский калейдоскоп, украинский базар.

Жили мы в самом центре села на холме. Бабушкин огород спускался к реке, а на другом её берегу раскинулась большая базарная площадь, которую было видно от нашего дома. Речка с чудным названием Роставица, широкая возле столетней мельницы, делая какую-то сумасшедшую петлю и опоясывая местечко серебристым прохладным пояском, в этом месте становилась не шире ручья. Через ручей протянулся солидный каменный мост, по которому в ночь перед базаром начинали грохотать телеги, и было так сладко засыпать под их неумолчный грохот. Бабушка всю ночь в большой печи жарила рыбу и пекла коржики и булочки, которые продавала на базаре приехавшим издалека проголодавшимся селянам.

На рассвете, чуть только начинала робко-робко потягиваться и выпрастываться из облачной перинки заря, бабушка собирала свою «ижу» в узелок и шла на базар. Я спала долго, а проснувшись и кое-как поплескав на лицо прохладной водой, замкнув хату на щеколду, бежала туда, в эту сказочную страну, где продавали прозрачных искристых петушков на палочке, где хрюкали нежно-сиреневые поросята, и забившись на дно уклунка, поглядывала на тебя круглым сердитым глазом крапчатая цесарка, храпели лиловые кони, встряхивая угольной гривой, где пахло чабрецом и мятой, а их запах смешивался с ароматом укропа и малосольных огурцов, которых теснили с прилавка толстенные, лопающиеся от сока помидоры, где в бутылях плескались мутный первак и рубиновая вишнёвка, щедро разливаемые «на пробу», где прилавки были уставлены черевиками, застелены яркими нереальной красоты хустками и спидницами, где в центре базара сидел слепой дядько Сашко, играл на гармошке и пел про танкиста.

Накануне моя сестра уехала в Киев. Ей было скучно в селе – двоюродные сёстры учились в техникуме и каникулы у них еще не начались, на танцы одной ходить не разрешали – городская, ещё обидит кто! – вот и уговорила она бабушку отпустить её с соседкой тётей Розой в Киев, встретить их племянницу Ларису с московского поезда. А там и девчонки на каникулы приедут, будет повеселее. Из развлечений в те годы в селе нашем был только клуб да чайная на горке возле сельмага.