Сергей Надеев - Игры на воздухе

• Название: Игры на воздухе
• Автор: Сергей Надеев
• Жанр: Поэзия

В настоящем издании под одной обложкой собраны книги, написанные и изданные в прежние годы, снабжённые авторским комментарием.

---

«В доме осени – выбиты стёкла…»

В доме осени – выбиты стёкла,
Сквозняки на четыре угла.
Мокнут груши и яблони мокнут,
Грудь малины суха и гола.

Разорённые гнёзда повсюду
И пожитки испуганных птиц.
Горстка кинутых перьев на блюде.
Вскрики соек, мельканье синиц.

Всё яснее размокшая охра,
Реже дачный автобус. Сильней
Потемневшего шифера грохот
Под напором возросших ветвей.

И теперь всё точнее в деревьях
Угадать недостроенный дом.
Мы навесим запоры на двери,
В гулких комнатах лето запрём!

Вот и вещи уже увязали.
Опустел устоявшийся кров.
И стоим – как стоят на вокзале —
Возле выцветших в лето стволов.

«Я простыл. Я не помню родства. И далече…»

«…как пахнет коленкор переизданий,

не тленом ли?»

Н. Кононов

Я простыл. Я не помню родства. И далече
Ты уводишь меня: за познание речи,
За познание сути, за проблески быта,
Где судьба промелькнула, разъята, забыта…

Я забыл, что помимо провинций пасхальных,
Незашторенных окон палат госпитальных
Существуют понятия мглы и простора,
Не вместившие въедливый тлен коленкора.

Так ответь, не тебе ль за строкою тягучей
Этот жребий падёт, этот выпадет случай
Осознать, обретая значенье предтечи,
Созидательный смысл разрушительной речи?

Не тебе ли?..
Но явь обнажает пружины,
И мелькает бесплотная тень мочажины,
И скрипят над водой жернова мукомолен…
Я забыл… я не помню… я умер… я болен…

«Скажи, на что употребим…»

Скажи, на что употребим
Приметы нашего ночлега:
Паровика тяжёлый дым,
Полоску сбившегося снега
В пазах качающихся рам?
На что нам эта суматоха
С вокзальным чаем по утрам,
С молочным паром полувздоха?

О, как дрожит твоя рука!
Как покрывает иней прядки!
Как тяжело течёт река!
Как баржи тянутся по Вятке!

Скажи, на что употребим
Тележный грохот новостройки,
Что нам с тобой необходим,
Как снег, нелепый и нестойкий?
Как потаённый рычажок
Обеспокоенности? Ноет
Незатянувшийся ожог:
Вокзал, пальтишко нитяное…

Нам всё труднее пренебречь
Среди привычных оправданий
И с расставаньем схожих встреч
Противоречьем расставаний.
И невозможно убедить
Себя, наверное, друг друга,
Что в этом некого винить.
Ухта. Елабуга. Калуга…

«Настурция – подумаешь, забава!»

И. Б. Роднянской

Настурция – подумаешь, забава!
Старуха – слева, а собачка – справа.
А в центре, у дверей, сутулясь, дочь:
Поблёскивает мокрая оправа,
И дождь идёт, и некому помочь.

Старуха вяжет, скидывая петли,
Собачка дремлет – услыхала, нет ли
Усталый вздох в пространство, ни к кому?
Они привыкли, ветрено ли, снег ли,
Самих себя жалеть, по одному.

Настурция – опора и спасенье:
Старательно помыть под воскресенье,
Вязальной спицей землю разрыхлить
И развести в стакане удобренье,
Чтоб чайной ложкой медленно полить…

У ходиков подрагивают стрелки;
Два чайника, две газовых горелки,
Две кружки, перевёрнутые дном,
Сверкающие хрупкие тарелки —
Благополучье ходит ходуном.

А было: жили – помнят ли? – в разруху
Душа к душе, крошили в голодуху
Крапиву в закипающие щи.
Теперь – стары, годами и по духу,
А прежнее – попробуй, отыщи!

И лишь болонке, радостно скулящей,
Достанется от жизни предстоящей
Тоска и тяга двух существ чужих,
Родных по крови, жгущей, леденящей,
Остуженной и выжатой, как жмых.

Кого жалеть в квартире коммунальной,
Обременённой жизнью конфронтальной? —
Старуху-мать или старуху-дочь?
Настурция на полочке овальной.
Скулит собака. Некому помлчь.

«Ступеньки, лестница, фрамуга…»

З.К.

Ступеньки, лестница, фрамуга…
Когда-то порознь, друг без друга,
Входили медленно в проём…
И вот, пришли теперь вдвоём.

О, щуплый призрак балагана!
Мы входим – в таинство органа,
Где трубы ржавы и пусты,
И мягкий говор с высоты.

Послушай, двери, словно клапан,
Впускают звуки: тот – заплакан,
Щемящ, а тот – наоборот,
Похож на кашель у ворот.

Цепей бряцание из шахты,
Глухое сетованье: «Ах ты,
Опять пешком… уже года…»
И чей-то выкрик: «Никогда!..»

Чужая жизнь даётся – что ты! —
Предельно просто, без заботы,
Среди обновок и гостей,
Широким жестом, без затей!

Давай останемся в парадном,
Где остро пахнет маринадом,
Бельём, постиранным вчера, —
Вот так и пахнут вечера.

Но кто, окликнув нас с тобою,
С перил завис над головою
И всё пытается узнать,
Откуда мы и как нас звать?

Качнулось, дрогнуло в подвале… —
Не мы ли что-то поломали,
Разладив трубы и колки,
Затронув жизнь за уголки?..

Да что искали в этом месте,
Где лифт гремит, скользит по жести,
Солят капусту, письма жгут,
Уходят, входят, нас не ждут?

«Давай с тобой переиграем сырое ветреное лето…»

Давай с тобой переиграем сырое ветреное лето,
В два голоса перепоём!
Не дети же, чтоб за сараем, в траве скрываясь, незаметно
Подкрадывались вдвоём.

Забавы наши будут проще: в плетёных стульях на террасе
Усядемся часам к пяти,
Чтоб видеть, как пылает роща на солнечной небесной трассе, —
Достань-ка циркуль, очерти!

Рука твоя так близко будет, что ничего не стоит тронуть,
И сладко – всё-таки не сметь…
Два крупных яблока на блюде, и третье – утопает в крону.
А вот и лес пошёл шуметь!

Но нам не дали инструменты и обманули с реквизитом:
Два стула, лестница и дождь.
Грузовики, топорща тенты, всю ночь перед окном разбитым
Буксуют. И не переждёшь…

«Посмотри, во дворе подметают… Давно ли…»

Посмотри, во дворе подметают… Давно ли
Мы с тобою не знали ни страха, ни боли? —

Как катились гортанные дни,
Как округа в трамвайном кольце изнывала,
Было душно, стремительно в окнах светало:
О, за шнур жалюзи потяни!

Ты смеялась, лицо укрывая в ладони,
И сосок твой пылал в предвкушенье погони,
Мирозданье касалось губами виска
И струилось вокруг золотого соска!

И, пока ещё было немыслимо рано,
Мы спешили,
мы рот обжигали из крана
И бежали по улице за поворот.
И вставало светило над аркой ворот!..

…Но – октябрь устилает листвой водостоки,
Занимается новая ночь на востоке,
И трамваи летят – через годы – туда,
Где скользят – по касательной к жизни – года…

«В футболке выцветшей и лёгком свитерке —…»

В футболке выцветшей и лёгком свитерке —
Как разны мы с тобой! Рука в руке,
По городу идём, заглядываем в окна,
И дождь стоит – на всём материке,
Ленивые, холодные волокна.

Чужие мы? – Спроси тебя, в ответ
Ты не ответишь мне ни да, ни нет,
Лишь поведёшь плечом, как будто по оплошке,
И нервно звякнешь горсткою монет,
Монетами, зажатыми в ладошке.

В Зеленограде или Воркуте
Бродили мы в оплывшей духоте,
Ловили дождь на локти и лопатки?
А может быть, на улице, в Ухте,
Ты поправляла тоненькие прядки?

Не всё ль равно, в какие города,
Нас настигая, хлынула вода,
В каком парадном дух переводили,
Трясли часы и ёжились, когда
Запястья невзначай соединили?

Я позабыл название и срок…
И лишь – футболка, тонкий свитерок,
Парадное, внезапная тревога,
Площадкой выше лёгкий говорок
И девочка, продрогшая немного…

«В нежилой комнатушке, где жарко натоплено, что же…»

В нежилой комнатушке, где жарко натоплено, что же
Мы молчим до темна и глядим осторожней и строже
Под размеренный гул и дрожанье худой занавески,
Жестяной рукомойник, роняющий редкие всплески?

Половица не скрипнет, не щёлкнут пружины кроватей.
Что же с каждым гудком – за окном – мы глядим виноватей,
Опускаем глаза, бережём воспалённые веки,
Отвергаем ладони, как приторный приступ опеки?

О, зачем мы с тобой опускали штрихи и детали,
В забинтованный сад в виноградную арку вступали,
Собирали совком червоточиной битые сливы? —
И казалось, что мы и рачительны, и терпеливы…

Мы бродили по саду, где листья крадут расстояния
От ствола – до ствола – до фасада кирпичного здания, —
Подбирали плоды до корней почерневшей антоновки,
На ветру поджидали рабочий автобус из Проновки.

Ты смеялась и грела озябшие пальцы дыханием,
Оседало светило, полнеба объяв полыханием,
И труба громоздилась, что вскрытый канал червоточины;
Громыхал грузовик, поджимая к полоске обочины.

В те минуты судьба нам казалась удачей невиданной,
Бесконечной, как сон в обступающей жизни обыденной,
И совсем не хотелось гадать, поступаясь привычками,
О начале зимы с уходящими в ночь электричками…

…Но зима на юру тяжело оползает с откоса,
И горят на снегу обведённые жирно колёса,
И автобус знобит у шлагбаума, за переездом,
Электричка трубит, громыхает промёрзшим железом…

Кулунда