Виталий Еремин - Отчаянная педагогика: организация работы с подростками

• Название: Отчаянная педагогика: организация работы с подростками
• Автор: Виталий Еремин
• Жанр: Воспитание детей, педагогика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-691-01806-0

Эта книга – руководство к действию для тех, кому небезразлично, какими людьми вырастут наши дети, кто хочет и может работать с ними по месту жительства.

---

– Говоришь, можете быть полезны? – засомневался Сериков.

– Мы будет держать в районе порядок. Шпаны меньше будет.

– Шпана не по нашей части, – сказал Сериков.

– Да нет, – сказал я, – шпана как раз по вашей части. У кого голова болит, когда пацаны что-нибудь натворят во дворе, в подвалах?

Сериков задумался и вдруг говорит:

– Вот если бы вынесли из одного подвала сараи да углубили пол, мы бы там сделали склад…

– Углубим, а если надо, то и расширим, – пообещал я.

Соглашение было достигнуто, и мы получили под штаб-квартиру очень приличное, как нам казалось, помещение. Главное – большое!

Любили вы, однако, звонкие слова. Штаб-квартира…

Что тут сказать – молодость. Хотя в слове «штаб-квартира» был и свой «суровый» смысл. Штаб – это порядок, дисциплина. А «квартира»… Я хотел, чтобы штаб был для ребят вторым домом. Каждый второй воспитывается в неполной семье. У многих проблемы с родителями.

Итак, присяга принята. Жизнь организации продолжается, но меняется к лучшему не так быстро, как хотелось бы. Ты снова весь в делах, а ребята предоставлены самим себе?

Ребятам хотелось поскорее надеть форму. Я этого хотел не меньше. Все-таки форма очень дисциплинирует. Материал и пошив стоили недешево. Какую-то часть расходов готовы были взять на себя родители. Какие-то средства распорядился выделить Литвиненко. Но мы решили на сборе, что на эти деньги купим что-нибудь другое, а на форму заработаем своим трудом. Но как? Государство запрещало подросткам работать. Считалось, что это вредно для неокрепшего организма. О том, что безделье куда страшнее, никто не думал.

Я пошел на тракторный завод, обратился прямо к директору Орловскому.

Говорю:

– У вас на территории полно металлолома. Видно, некогда сдавать. А план сдачи «висит». Давайте мы сдадим. Вам – план, нам – деньги.

Орловский усмехнулся:

– А не жирно будет?

– Мне надо, – отвечаю, – ребят одеть.

И цитирую Макаренко: «Коллектив, который вы хорошо одеваете, на 50 % в ваших руках».

– А сейчас в чьих руках? – спрашивает Орловский.

– Пока заправляет шпана.

Орловский подумал и сказал ворчливо:

– Они сами должны уметь держать себя в руках.

– Для этого и нужна форма.

Короче, нашел с ним общий язык. Начали собирать металлолом. Сдали за месяц годовой план завода. Завод оплатил счет, и в ателье уже шили наши форменки.

Раньше к каким только партийным и советским чиновникам не обращался. В лучшем случае меня «кормили» обещаниями. Куда проще оказалось договориться с хозяйственниками. В таких случаях надо только сообразить, в чем может быть их интерес. Чем им может быть полезна подростковая организация.

Не все гладко было и в отношениях с ДОСААФ. Сначала не давали учебное оружие, потому что не было помещения. А когда появилось, оказалось, должен быть специальный сейф. По приказу Орловского на заводе изготовили железный ящик. Тогда ДОСААФ выдвинул новое требование: должен быть ночной сторож.

На мотоцикл, даже самый легкий, не хватало денег. Что касается бокса и самбо, то тут основные трудности заключались в оплате работы тренеров. За спасибо никто не хотел работать.

Я не очень расстраивался, и вот почему. В те годы считалось, что для перековки уличных подростков достаточно чем-то их заинтересовать. Чтобы они забыли о своих уличных забавах. Может, это и верно, особенно теоретически. А на практике часто бывало с точностью до наоборот. Поднаторев в боксе или самбо, ребята шли сводить счеты с враждебной группировкой.

Обидно было только. Когда кто-то не выполнял обещание, получилось, что это я не сдержал слово.

Однажды моя оппозиция этим воспользовалась. Мы пошли в очередной поход. Снова – вино, визг девочек, хохот мальчиков, неуправляемый балдеж.

Ночью я не мог заставить пьяную «элиту» выполнить команду «отбой». Утром не мог добиться выполнения команды «подъем». Они, видите ли, не выспались. У меня сдали нервы. Я вырвал колышки, и палатка упала, накрыв нашу «элиту».

«Элита» выбралась из-под палатки и устроила мне скандал. Мол, она ни одного моего приказа больше не выполнит, и вообще меня не признает. У меня было ощущение, что меня провоцируют.

Я приказал всем:

– Снимаем лагерь, возвращаемся в город.

Никто даже не шевельнулся. Я сказал, что это приказ. Рядом со мной встали со своими рюкзаками только Слава Измайлов и Витя Севницкий. Большинство понуро молчало.

А «элита» заулюлюкала:

– Проваливайте!

Я предупредил:

– Вы давали присягу.

Кто-то из элиты рассмеялся мне в лицо:

– Мы уже шестой раз клялись.

Действительно, в то время с клятвами на верность партии и комсомолу был явный перебор.

Дикий момент.

Вернувшись в город, мы сидели в штаб-квартире втроем (Измайлов, Севницкий и я) и гадали, что же произошло. Ребята были уверены, что был заранее спланированный заговор. Но как можно было впутать в эту интригу большинство участников похода?

Я не сомневался, что виной всему мой диктаторский тон.

Оправдывало меня только то, что слишком долго терпел выходки «элиты». Больше месяца.

Что терпел-то? Можно конкретней?

Каждый день после уроков ребята переодевались, и мы ехали на завод. Там нас уже ждали водители самосвалов. Мы вручную грузили металлолом, а машины отвозили груз во Вторчермет. Работа была нелегкая, а главная опасная. Малейшее баловство, и кому-то в голову мог полететь кусок металла. Баловалась, конечно, «элита».

«Элита» быстро уставала, начинала работать кое-как или вообще не работала, а это расхолаживало остальных.

Почти все ребята понимали: это не пионерский сбор металлолома, когда не знаешь, куда пойдут заработанные деньги. Это работа на себя. Но «элита» не хотела работать даже на себя.

Надо было что-то предпринимать. Макаренко подсказывал: «Не может быть воспитания, если нет требования. Требование не должно быть половинчатым. Оно должно быть предельным, доведенным до возможного предела».

Однако классик делал оговорку: «Там, где я не был уверен, можно ли требовать чего-либо, я делал вид, что я ничего не вижу. Я ожидал случая, когда для меня становилось очевидным, что я прав. В таком случае я и предъявлял до конца диктаторские требования. Ребята понимали, что я прав, и легко мне уступали».

Я сделал все по Макаренко. Дождался, когда всем, казалось бы, стало ясно, что дальше терпеть нельзя, и только тогда перешел на приказной тон. А вышел полный провал.

Уходя, я четко обозначил выбор: «Все, кто за “Гринабель”, должны вернутся в город». Я специально так поставил вопрос. Ребята должны были вернуться не ради меня, а ради организации. Они должны были повести себя в соответствии с принятой присягой, подчиниться приказу. Ответом было гробовое молчание.

Мы сидели втроем в штаб-квартире и нервно посматривали на часы.

– Неужели «Гринабель» нужен только нам троим? – спрашивал я.

– Нет, – решительно отвечали Измайлов и Севницкий.

– Значит, я был не прав?

– Нет, ты был прав.

– Тогда почему это произошло?

Ребята уходили от прямого ответа:

– Все рассосется. Все будет хорошо.

Но проходил час за часом – никто не появлялся.

– Они вернутся, но позже, – успокаивали меня Измайлов и Севницкий.

– Почему позже?

– Им трудно вернуться сразу. Им нужно разобраться в себе.

(«Завтра же к чертовой матери уволюсь», – подумал я.)

В это время в подъезде послышался какой-то шум, дверь распахнулась, и в штаб-квартиру ввалились ребята, почти все, не было только «элиты».

– Мы за «Гринабель», – сказал кто-то из них.

Хорошо, что все так кончилось. Но как ты объясняешь, чем был вызван этот бунт?

Следствия я не устраивал. Ни тогда, ни после мы не возвращались к этому случаю, будто его вообще не было. Могу только строить догадки.

Труд сам по себе хороший катализатор. Быстро проявляется характер, кто есть кто на самом деле. Большинство собирало металлолом, а «элита» постоянно сачковала. Кому это понравится? Из ребят, которые работали особенно хорошо, быстро формировался новый актив, и это уже не нравилось «элите». Тот же Суворов понимал, что при следующем анкетировании ребята напишут, что он только называется вице-президентом. А его места больше заслуживает Слава Измайлов с внешностью пай-мальчика и характером бойца.

Тут что-то не вяжется. Ведь во время бунта большинство как раз поддержало «элиту».

У Макаренко есть интересное определение, что такое коллектив. Передаю своими словами. Это социально живой организм, в котором большое значение имеет соотношение частей и их взаимозависимость. Ребята знали друг друга с детской песочницы, а меня – всего месяц. Они были как семья, в которой может быть не без урода, но они – свои, их не положено предавать ради какого-то чужака. (Это и есть то, что Макаренко называл взаимозависимостью.) Да, я был для них пока что чужой. Они общались друг с другом в мое отсутствие гораздо больше, чем при мне. Число тех (соотношение частей!), кто осуждал «элиту» за ее поведение, постоянно менялось, в зависимости от их настроения и того, как вела себя сама «элита» по отношению к тем или иным ребятам.