Наталья Кутузова - История философской мысли Беларуси

• Название: История философской мысли Беларуси
• Автор: Наталья Кутузова
• Жанр: Философия
• Год: 2014
• ISBN: 978-985-06-2493-2

Рассматриваются основные этапы развития белорусской философской мысли, анализируются ее особенности в различные исторические эпохи, очерчиваются задачи и перспективы в становлении национального самосознания и формировании гражданско-патриотического мировоззрения молодого поколения. Практическая значимость философии как неотьемлемого компонента национальной культуры раскрывается в контексте синергийных процессов социокультурной динамики современного белорусского общества.

Адресуется студентам и магистрантам учреждений высшего образования по гуманитарным специальностям.

---

Наиболее полные сведения о видах и способах самоопределения белорусов содержатся в различных письменных источниках: летописях, хрониках, грамотах, юридических документах, переписке частных лиц и т. д. Судя по этим источникам, в Беларуси существовала сложная иерархическая система самоназваний населения. Самый узкий ареал принадлежности составляли жители отдельных сел и деревень. Далее шли самоназвания жителей городов и волостей, затем – самоопределения на основе земель (княжеств, воеводств). Общим основанием тут служили урбанизмы, т. е. названия жителей местной «столицы»: могилевцы, случане, пинчуки, оршанцы и т. д.[49]

Для образованных белорусов того времени было наиболее характерным земляческое сознание. Это можно видеть на примере Ф. Скорины, который постоянно подчеркивал свою родину – Полоцк. Объяснение такому факту кроется в том, что отдельные регионы ВКЛ обладали широкой политической и экономической автономией. Это находило свое закрепление в соответствующих юридических документах. Жители белорусских земель также представляли собой относительно автономные субэтнические сообщества с характерными особенностями культуры, языка и самосознания. Не случайно в XVI–XVII вв. земельные этнонимы (в качестве форм местной самоидентификации) отличались устойчивостью и были распространены как в самом ВКЛ, так и за его пределами.

Наиболее широкой формой самоопределения (метаэтнонимами) являются названия «русины» и «литвины». Соотношение этих названий, их содержание и объем на протяжении XIV–XVI вв. менялось. Название с корнем «рус», как говорилось выше, восходит к временам Киевской Руси. Оно и было связано с экспансией киевских князей (называвших себя росами или русами), которые после захвата сопредельных территорий объявляли их русскими, равно как и население независимо от его прежней племенной принадлежности. Поскольку параллельно происходила христианизация язычников по православному (византийскому) канону, то они получали еще одно название, синонимичное слову «русские», – «православные».

В летописях ХII-ХIII вв. население почти всех крупных белорусских городов уже называлось русским. Вместе с тем при описании феодальных усобиц князей летописцы активно использовали и земельные этнонимы – «полочане», «туровцы», «изяславцы», «смоляне» и т. д.

Политический аспект понятий «Русь», «русские» проявлялся в продолжительном противоборстве великих князей литовских и московских за лидерство в деле объединения всех исторических «русских» земель. Отсюда название «всея Руси» в титулатуре высших светских правителей и религиозных иерархов обоих государств.

Сохранению названия «Русь», «русские» за белорусскими землями и ее жителями способствовал и тот факт, что после подписания Люблинской унии (1569) территория Украины отошла к Польше. Прежнее отождествление самоназваний «русский» и «православный» в связи с религиозными процессами в ВКЛ XV–XVI вв. утратило смысл. «Русскими» в тех условиях могли считать себя и католики, и протестанты, и униаты.

Этническое самосознание народа упрочивается благодаря контактам с иноэтничным населением. Ближайшими соседями белорусов были русские (без кавычек) и украинцы, также считавшие себя «русскими». Чувство некоей специфики собственной идентичности побуждало последних противопоставлять себя белорусам и называть их «литвинами», акцентируя при этом их государственно-политическую принадлежность. Таким образом, «литвин» – это определение, которое шло от иноземцев и являлось прежде всего политонимом. Поэтому данный термин – наиболее широкий по объему и абстрактный по уровню репрезентации целого (народа), включавший в себя и литовцев-аукштайтов, распространялся также на представителей всех христианских конфессий в ВКЛ.

На этом уровне причисляли себя к целому (народу) и феодалы независимо от своего вероисповедания и этнического происхождения. «Мы и поляки, хоть и братья, – писал в письме к К. Радзивилу Л. Сапега, – однако совсем разных обычаев». И это написано, заметим, во время почти полной идеологической, конфессиональной, языковой и бытовой идентичности высшего сословия ВКЛ и польской знати. Укрепление данного названия произошло, как это ни странно на первый взгляд, во второй половине XVI в. после унии и возникновения Речи Посполитой. В ситуации начавшейся хаотизации белорусской духовной синергии, обусловленной всей совокупностью рассмотренных выше исторических факторов, именно магнаты остались единственными носителями государственно-политического сознания и своими действиями (чаще всего малорезультативными) стремились отстаивать национальный суверенитет ВКЛ de facto. Однако без опоры на народ, поддержку «низов» успешными они быть не могли.

Наряду с этнонимами «русские» и «литвины» в качестве самобытной этнической формы самоопределения в XIII в. зародилась еще одна – «белорусцы». Связана она была с названием территории их расселения – «Белая Русь». Конституционное закрепление представления о собственном этническом своеобразии белорусы впервые получили в Статуте ВКЛ 1529 г.: «Мы, тутэйшыя, страна наша ні руска, ні польска, але забраны край»[50].

Трансформация данного названия в «белорусы» произошла во второй половине XVI в., и постепенно оно стало одним из определений (наряду с другими) местного населения. Однако данный факт не следует рассматривать как показатель роста и развития этнического самосознания. Скорее его можно отнести к объективной тенденции формирования европейских наций, когда жители отдельных земель, герцогств, графств, например, Франции (бретонцы, бургундцы, гасконцы, провансальцы и т. д.) стали французами, Германии (баварцы, гессенцы, вестфальцы, саксонцы и т. д.) – дойч, Польши (куявы, мазовшане, бурали, шлензяки и т. д.) – поляками. Естественно, что этническое самосознание каждого из этих сообществ уходит своими корнями в глубокую древность. Аналогичные процессы можно проследить и у нас: кривичи, полочане, туровцы, русины, белорусцы, литвины и, наконец, белорусы. Подобное восхождение этнической самоидентификации, обогащение этнического самосознания, как справедливо пишет Ю.В. Бромлей, – это итог объединительных процессов, показатель уровня консолидации различных территориальных, этнографических, сословно-классовых, конфессиональных групп населения[51].

Таким образом, допустимо предположение, что, несмотря на все сложности, противоречия и даже в чем-то «противоестественность» процессов этнической социальной и духовной самоорганизации, общее направление отечественной социокультурной динамики в XIV–XVII вв. в ряде существенных моментов совпадало с интенциями европейской истории.

Можно, однако, лишь рассуждать о том, как могло бы пойти развитие белорусского общества и культуры далее, если бы не катастрофические события последующих полутораста лет. Для белорусского народа они стали временем перманентных демографических катастроф[52] и постепенной, но неуклонной утраты ВКЛ своего государственно-политического статуса.

1.4. Процессы белорусской этнической самоорганизации в период Речи Посполитой

Речь Посполитая и белорусский этнос

Ко второй половине XVII в. Речь Посполитая в силу недальновидной политики властей, стремившихся к консервации существующих порядков и сохранению привилегий высшего сословия, вступила в состояние системного политического кризиса. Он проявился в нарастающих внутренних противоречиях – политических, межэтнических, конфессиональных, сословно-классовых, периодически выливавшихся в кровопролитные гражданские войны. Внутренняя нестабильность усугублялась внешними вызовами. В 1654–1667 гг. Речи Посполитой пришлось вести затяжную войну с Московией, затем в 1672–1676 гг. – с Османской империей, а в начале XVIII в. она оказалась втянутой в многолетний военный конфликт России и Швеции (Северную войну). Все эти события самым пагубным образом отразились на судьбе ВКЛ.

Колоссальные человеческие жертвы, разрушение городов, разрыв хозяйственных связей и подрыв экономики, голод, эпидемии, массовые миграции населения хаотизировали социальную и культурную жизнь общества. Общие «издержки» военного лихолетья и гражданской смуты еще более усугублялись кризисом власти внутри ВКЛ. Самые влиятельные его кланы (Радзивилы, Хадкевичи, Сапеги, Пацы, Агинские, Вишневецкие, Кишки и др.) вели нескончаемую борьбу (в том числе вооруженную) за власть и влияние в стране. Эти конфликты, имевшие форму противоборства различных конфедераций (группировок) друг с другом, часто инспирировались и поддерживались Короной с целью недопущения консолидации правящего сословия ВКЛ и, таким образом, блокировали сепаратистские устремления в его кругах.

Красноречивее всего о масштабах национальной катастрофы той поры свидетельствуют следующие цифры. В 1650 г. на белорусских землях проживало 2875 тыс. человек (в Речи Посполитой – 11 млн), в 1667 г. (после окончания войны с Московским царством) – 1337 тыс. Русско-шведская война стоила белорусам еще 700 тыс. жизней. К концу XVIII в. (1772) в Беларуси проживало 2600 тыс. человек (в Речи Посполитой -14 млн), т. е. на 275 тыс. меньше, чем 120 лет назад[53].