Евгений Рудаков-Рудак - Радиация сердца

• Название: Радиация сердца
• Автор: Евгений Рудаков-Рудак
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906851-27-7

С детства слышал – жизнь прожить – не море перейти. И согласен, и не согласен. Это смотря какое море решено переходить, с какой целью и как жизнь складывается, то же самое, как в библии – пройти по воде аки по суху. И то и другое из области фантастики.

В этой книге в основном озёра, которые герою приходится неоднократно переходить только для того, чтобы выжить и жить дальше, и эти озера совсем не библейские. Первая глава книги – это реальная жизнь людей, даже имена не изменены, а элементы фантастики – вовсе и не фантастика, а вроде былины или сказки, дошедшие и осмысленные в другое время. Мы верим искренне в Илью Муромца – героя из народа, или в змея Горыныча из органов КГБ прошлого века. Никто не сомневается и в том, что большинство людей, от самых простых до самых сложных, хотели искренне добра и любви всем – родным, близким и далёким, знакомым и не знакомым. Герой книги, Ваня Ромашкин, уходя с болью от несправедливости и безысходности, узнав, что есть физическая радиация, мечтает о радиации сердца, как о большой любви, которая будет облучать всех.

Сколько в книге правды, а сколько вымысла, решать читателю и только после 18 лет. Молодым важно понять – за что Ваню искренне и безоглядно любили девочки и женщины, даже ценой жизни.

---

Фрида, была женщиной больше доброй, чем умной, она не подумала о возможных последствиях со стороны властей, и приняла бедного мальчика всем сердцем, как родного, и не раздумывая обволокла его материнским теплом и нежностью, даже большей на тот момент, чем родных детей. Родных у неё были сын – Фридрих, все звали его Федей, ровесник Вани, ещё дочь Эльза – Лизхен, или просто Лиза, она была на два года старше.

Муж Фриды, Сальман, для соседей, Саша, был больше умным, чем добрым. Как и положено немцу от природы, он был работящим, пунктуальным, особенно в мелочах, что не всегда совмещается с душевностью или добротой, а страстью к традиционному немецкому порядку он постоянно создавал для всех проблемы, и не только дома. Саша работал в колхозе счетоводом, так называли главного и единственного бухгалтера, он же заодно и кассир. Такую ответственную работу ему доверили только потому, что он был ссыльный, что значило – должен бояться делать какие-либо приписки или заначки: на усушку, утруску, непогоду и неудачи наших войск на фронтах без ведома председателя. Ссыльный немец во время войны был совсем не то, что ссыльный любой другой национальности. Это был почти прокаженный, а бдительные уполномоченные НКВД в первую очередь следили за работой и поведением ссыльных немцев и при случае быстро находили в чём их обвинить, была бы зацепка малая. Подвести под вышку «пособника фашистов» для них было делом чести, Сальман осторожно принял Ваню, несколько дней ходил кругами, вздыхал, вставал даже по ночам и несколько раз пытался убедить жену, что надо бы сообщить о беглеце куда надо, иначе всей семье будет плохо. Фрида заняла жесткую позицию и заявила, что поскольку мальчика считают утонувшим и даже не ищут, пусть так и будет. Значит, это промысел святой Марии. В конце концов Сальман согласился с женой и даже сообщил председателю колхоза и парторгу, что его семья приютила бродячего мальчика, каких много в то время скиталось по стране. Своих двое детей в доме, будет третий – не объест. Ваню предупредили, что он должен говорить о себе: забыть родных, забыть, где родился, где жил, говорить, что бежал от войны с сестрой, где-то попали под бомбёжку и больше ничего не помнит. Парторг лично пришел и познакомился с жертвой войны, поспрашивал, выслушал и поверил, а счетовода похвалил за доброту.

Руководил колхозом со дня основания бывший председатель комитета бедноты, это означало, что он понятия не имел, как сделать свой колхоз богатым, поскольку своего у него – ничего отродясь не было, зато это был настоящий большевик. В гражданскую войну он потерял глаз и на войну с фашистами его не взяли. Как и положено – в первые же несколько лет, достаточно крепкое село было разорено вчистую, как чума прошла, и народ дошел до полного обнищания. Председатель своими пылкими речами мог зажигать революционные пожары, выявлять и изводить под корень новых эксплуататоров, но… наладить пахоту, сев, уход и уборку урожая, разведение и увеличение поголовья скота, да ещё увязать всё это со временем года и душевным состоянием крестьянина – ему не удавалось. Впервые за всю историю Каменки, а это почти двести лет, по её пыльным улочкам пошли дети с протянутыми ручонками, все они хотели есть.

Наконец в райкоме руководство заметило это несоответствие с линией партии и дали председателю выговор, и обязали навести порядок с учетом личных качеств и колхозных средств. В счетоводы назначали своих грамотеев, из бедноты, которые если и могли хоть как-то сеять и пахать, и даже считать, но трудно понимали – что такое касса!., и тем более прибыль, поскольку в их личных хозяйствах такого отродясь не было. Известно, что в России беднотой всегда были лодыри – они же и пьяницы, живущие по принципу, как пришло, так ушло, поэтому больше года никто на этой должности не задерживался, буквально через два три месяца активного труда они с наивной простотой начинали путать коллективное с личным.

Однажды один умник в райкоме, подсказал председателю, что в бухгалтеры хорошо бы поставить настоящего немца. В Каменке немца не было и такого прислали из района. Это было в первый год войны.

Новый счетовод-бухгалтер Иоган, а по-русски Иван, как и всякий ссыльный, сам себе работу не выбирал, но… как нормальный немец, разложил её по полочкам своего разумения и положил начало примитивному учету. При этом у него и мысли не было стырить, как говорили, и гвоздя. Но тырить и без него было кому. Через год парторг сдал Иогана, как врага народа, как раз за исчезновение ящика гвоздей. То есть, гвозди в коллективное хозяйство поступали, о чём и запись говорила, но убытие их не было отмечено. При обыске у Иогана их не нашли, но ему, как принято, дали семь лет лагерей, а гвозди ровно через полгода, нашлись дома у парторга колхоза, когда его обвинили, а потом и посадили на десять лет, как врага народа, якобы, за создание анти сталинской группировки. Выразилось это в том, что как-то, после очередного очень бурного собрания партийной ячейки товарищи отмечали день рождения Карла Либкнехта и напились самогонки, и некоторые партийцы стали на практике проверять правильность работы В.И. Ленина «Шаг вперед… два шага назад». Одни шагали хорошо вперед и делали сразу по три, а то и все четыре шага, пробежкой, другие после первого шага падали. Стали разбираться. Били друг друга по большевицки, чем ни попадя, но больше всех не повезло парторгу. Он надел на голову своего туповатого товарища, до которого словами не доходили некоторые идеи партии, портрет товарища Сталина, который они в процессе заседания нечаянно уронили и хорошо потоптали в суматохе. Это увидели не менее верные товарищи и написали куда следует. Судьба парторга-теоретика была решена быстро и он направился в долгий путь на Колыму.

К тому времени шла война и в Каменку, кстати, сослали семью немцев. Сальман Кирш оказался на тот момент не только безропотным и надолго виноватым как все ссыльные, но и… грамотным, а потому самым удобным претендентом на ответственную должность. Председатель обрадовался, а семья Киршей плакала, они понимали, что эта должность для Сальмана уже не просто ссыльная, а расстрельная, но деваться было некуда. Сальман не имел бухгалтерского образования и не очень понимал, чем отличается дебит от кредита, или сальдо от бульдо, зато он умел складывать в уме, умножать и делить любые числа, а хозяйскую копейку считал, берег и лелеял.

Скоро, с немецкой аккуратностью, он начал все расходы считать каждый день к вечеру, а по доходам отчитываться по субботам, и получалось, что расходы по цифрам мельчали, а доходы – как бы… вырастали. Председатель с парторгом только радовались. Причем, председатель всем говорил, что он сразу увидел своим одним глазом, что немец Кирш стоит на платформе близкой к Коминтерну. Посовещавшись с парторгом, руководство колхоза привлекло счетовода и к важной идеологической работе, а именно!., к распределению гособлигаций среди нищих колхозников.

Если бы Сальману дали полную власть, то все в колхозе ходили бы строем, ровными квадратиками, столбиками, как в его записях. Но… не зря говорят, что бодливой корове бог рогов не дает. Председатель с парторгом держали его на коротком поводке только на работе, а дома жена Фрида не позволяла развернуться, поскольку считать было нечего – огород, коза, свинья и пять кур. Петух и козел для размножения поголовья приходили от соседей.

Так получилось, что в Каменке никто Киршей особо не расспрашивал про Ваню – приютили и ладно. Проблемы выживания приучили людей в чужие дела не лезть, особенно, если касалось детей. В те годы их много скиталось, пряталось по самым мыслимым и не мыслимым местам в стране, опустошенной страшной войной.

Из документов, Марфа, в спешке, сама плохо соображая после тех страшных событий, положила в котомку Ване собственноручную записку, что он Иван Филиппович Ромашкин, крестился в церкви такого-то числа и года, причем, по ошибке или по уму, написала год рождения не 1940, а 1942. Настоящая метрика, как положено, из сельсовета, напрочь вылетела из головы. Так Ваня мигом оказался на два года младше, что на первый взгляд трудно было понять – можно было дать хоть на три года меньше, такой он был маленький и худой. Даже дома, у мамы Марфы, многие не верили, что он учился в первом классе.

Первые дни и даже недели Ваня утром выходил за Каменку, садился у дороги и ждал маму до вечера. Иногда кто-нибудь, проходя мимо, давал ему кусочек хлеба, сухарь. Приходила Фрида, как правило, с Лизой и садились рядом, вместе плакали, потом шли домой.

Наступила осень, и надо было идти в школу, но… мальчик жил в своём мире, не замечая никого. На него стали показывать пальцем, тупо крутить у виска. Сальман предложил заявить в сельсовет, чтобы Ваню отправили в детский дом. Фрида заохала, постучала мужа по лбу, сказала, что он поздно хватился и это не по-божески. Так Ваня стал жить тихо и незаметно в новой семье. Только месяца через три состояние его стало улучшаться, особенно когда он стал потихоньку вникать в школьные успехи Феди и Лизы. Тут уж пришло время удивляться отцу и матери, и… к новому учебному году они записали Ваню в первый класс, по единственному документу – записке мамы Марфы. Над его заявлением, что он уже и раньше учился в первом, даже в третьем классе!., все только смеялись, потому что внешне он не тянул даже на первоклашку. То, что он Ромашкин, никого не смутило, поскольку в своём посёлке знали – он внук Марфы Новосёловой, а записку из церкви никто не видел.