Александр Никонов - Я иду к тебе, сынок!

• Название: Я иду к тебе, сынок!
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Прочие приключения

Роман о тяжёлой судьбе женщины, которая в детстве потеряла родителей. Главная героиня романа – Мария Святкина. Одинокая мать узнаёт, что в конце 1994 года её единственный сын, Саша, едет военным эшелоном на Кавказ, где уже разворачиваются тревожные события, и решает ехать к нему, чтобы уберечь его от гибели. Друзья и сослуживцы собирают для неё деньги. А скоро начинаются и боевые действия в Грозном. Она срочно выезжает на Кавказ.

---

– Они, видите ли, ничего не знают, ничего не ведают, паразиты! Ни телефонов частей, ни куда пихают наших детей без спросу родителев! Когда забирали в армию, разрешения не спрашивали! – возмущался женский фальцет.

– Своих чадушек, небось, от армии отмазали, откупили, а с нас чего, с быдла, взять – мы любое измывательство стерпим! – кричала женщина в белом полушалке.

– Немедленно требуем комиссара! Пусть разъяснит… Чо? А мне наплевать, девушка, что у него гланды болят! У нас души, сердца разрываются за наших детей, а у него, видите ли, горлышко заболело! А я и не грублю, я требую, я имею на это право! Я – мать!

– Вот она, дерьмократия, – слышался в стороне старческий бас, – что хотят, то и воротят. Я помню, в войну мы сами на фронт рвались, знали, за что и с кем воевать. А тут свои своим глотки готовы порвать. За что? Чего в мире не живётся? Мат-ть иху…

– Ой, сыночек миленький, запсотили тебя эти ироды в Чечню! За что, люди, за что мне такое наказание, ведь он у меня единственный!

Маша поняла, что здесь ей ничего не добиться, и уже хотела развернуться и уйти, когда позади её скрипнула дверь, и в неё ввалился высокий, статный красавец с чёрными усами в камуфляжной форме. Со сбитым набок чубом он походил на бравого гусара или на червонного валета с игральной карты. С озорной и лучезарной улыбкой, способной растопить сердце снежной королевы, он с полупоклоном всех поприветствовал:

– Здравствуйте, дорогие и уважаемые родители наших призывников. Разрешите представиться: майор бронетанковых войск Чеботарёв. Зовут меня Сергеём Владимировичем.

Посетители сразу притихли и превратились в покорных детей, которые, как нашкодившие ребятишки, прятали глаза и опускали головы. Вот уж и не видны на их лицах ни озлобления, ни гнева, а у некоторых появились даже улыбки и интерес в глазах: а это кто такой? Неумолчный грай толпы стих до благородного шёпота. А красавец стоял посреди мужчин и женщин и словно специально демонстрировал себя: вот, мол, я какой, смотрите на меня, мне не жалко. У женщин при взгляде на него подозрительно заблестели глаза, а мужчины безуспешно пытались расправить свои хилые, обвисшие плечи и втянуть животы.

Маша поняла, что военкомовское начальство послало к этим несчастным людям «громоотвод», чтобы отвести грозовой удар от себя и разрядить ожесточенные сердца родителей. Она помнила, что директор детского дома тоже частенько прибегал к такой же тактике, когда вдруг вспыхивала буза, и он засылал в «стан врага» добродушного дубинушку дядю Семёна, который работал у них сторожем, а по совместительству исполнял роль душеприказчика всех детдомовских ребятишек. При появлении дяди Семёна ребятишки стихали, как кролики при появлении удава, и начинали униженно просить у него прощения, когда дядя Семён грозил уйти «из этого проклятого содома, потому что от их шума болить голова». Весь детский дом знал, что в войну дядя Семён получил контузию, и у него часто болела голова, что его бросила жена и вместе с детьми ушла к своёму начальнику, с которым водила шашни, и что теперь он постоянно жил при детском доме в небольшом флигельке только ради того, чтобы лечить свою душу среди озорников, которых он непомерно любил.

Маша понимала, как нелегка эта роль, которая выпала на долю неизвестного ей досель майора бронетанковых войск Чеботарёва. Он лил елей на души родителей, бабушек и дедушек:

– Уважаемые родители, здесь очень тесно, поэтому я прошу пройти вас в зал для совещаний. Там тепло и места побольше. Не сомневайтесь, мы рассмотрим все ваши жалобы и решим все проблемы. Проходите, проходите, пожалста, вот сюда, устраивайтесь поудобнеё. Кто желает, может раздеться, здесь и вешалка есть.

– Леночка, – обратился он к заплаканной дежурной, – ну, не реви, сейчас всё уладим. Пришли, пожалста, кого-нибудь из отдела. Только в форме. Поняла? – тихонько добавил он. Потом оглянулся и увидел Машу.

– Женщина, а вы что же не проходите?

Прямо глядя в его красивые, озорные глаза, Маша ответила:

– Видите ли, майор, я в спектаклях не играю с той поры, когда закончила школу. Не стыдно вам, майор, а? Я же всё вижу. Кроме слепого сердца, которое движет этими несчастными людьми, у меня есть инструмент и потоньше. – Она постучала пальцем по своёму лбу. – Поэтому и не хочу участвовать в опытах над обезумевшими от страха за своих детей женщинами и стариками.

Майор улыбнулся ещё раз, на этот раз виновато и горько, пожал её руку и спросил:

– Ваш сын тоже в армии?

– Да, служит.

– Тогда, если сможете, подождите меня здесь, возможно, я чем-то смогу вам помочь. А эти, как вы говорите, обезумевшие люди сейчас не поймут никаких разумных доводов. Они сейчас не люди, а толпа. А это совсем другое состояние вещёства. Это как вода: она то пар, то жидкость, то лёд. Так вот они сейчас кипят праведным гневом и пускают пар. Вы думаете, я их не понимаю? Ещё как понимаю, ведь мой сын тоже сейчас проходит действительную, срочную. Так вот. Так подождёте?

Ошарашенная его признанием, Маша молча кивнула головой и покорно села на ряд сколоченных планками стульев. Она слышала всё представление, устроенное в старом красном уголке, по моде переименованное в зал совещаний, где одна сторона отчаянными голосами излагала свои тревоги и претензии, а другая в одном лице выслушивала их и приказывала немому подставному писарю:

– Товарищ прапорщик, обязательно запишите всё, что сказала эта женщина, и адрес не забудьте. А воинская часть какая? Ага, запишите, прапорщик. Сколько служит ваш сын? Уже год? Хорошо, обязательно узнаем… Обязательно доложу комиссару лично, что вы хотите встретиться с ним. Так, это всё? Ну что ж, дорогие родители, мы обязательно сообщим решение по вашему вопросу. Обязательно! Конечно, конечно, приходите, звоните. Всего доброго, до свидания.

Наконец, умиротворённая и осчастливленная толпа вытекла на улицу, и в коридоре стихло. Майор Чеботарёв вышел одетый не по форме в гражданское длинное серое пальто поверх камуфляжа и в серую шапку, сходу спросил Машу:

– Вы обедали? Простите, как вас зовут?

И хотя она представилась по имени-отчеству, красавец просто подтвердил:

– Значит, Маша. А меня Сергей. Пойдем, прогуляемся.

По дороге в парк он купил в лотке кулёк пирожков и две бутылки сока, сел на просохшую под солнцем скамейку и молча протянул Маше пирожок, потом откупорил бутылки об край скамейки и вонзил свои белые, блестящие зубы в прожаренное тёплое тесто. Мечтательно закатил глаза:

– У-у-у, всегда мечтал до отвала наесться пирожков с требухой. А вы?

Маша засмеялась:

– Я тоже. А лёгкий вы человек, Сергей.

Он шутливо замахал рукой:

– Это только на первый взгляд, на самом деле во мне целых семь пудов чистого веса. – Он похлопал себя по животу. – Отяжелел на этой полувоенной-полугражданской службе.

Маша лёгким кивком головы оценила его юмор и посмотрела на небо, где плыл еле заметный в вышине журавлиный или гусиный клин:

– Что-то поздно они сегодня, – заметила она.

– Да, видно, тепло их задержало, – согласился охотно он. – Хорошо им: раз в год туда, раз в год – обратно. А у нас они каждый день летают и всё время в одну сторону.

– Кто? – не поняла Маша.

– Косяки галок. Так мы между собой называем разные приказы и указивки сверху. Ну да ладно о птицах. Значит, у вас сын тоже в армии.

Маша занялась очередным пирожком и лишь кивнула в ответ головой.

– А войска?

– Чего войска?

– В каких частях служит?

– А, спецназ МВД.

– Откуда такие подробности? Такое в письмах не пишут.

– Ездила к нему, знаю. У них ещё береты такие красные.

– Не красные, а краповые. Да-а, это президентская элита, таких частей немного. Питер или Москва?

– Питер.

– Ясно. – Сергей поставил пустую бутылку под скамейку, вытер платком руки и комом сунул его в карман. – Вобщем, Маша, позиция такова: у нас вы о сыне ничего не узнаете, и не потому, что мы такие чёрствые и бездушные, а потому что сами в полном неведении. Опираясь на свой опыт, одно могу сказать: предстоит большая заваруха. Не хочу каркать, но…

Его прервал чей-то жалобный голос:

– Сынок, а, сынок.

Сергей и Маша оглянулись. За их спиной стояла низенькая сухощавая старушка с палкой в одной руке и с брезентовой грязной сумкой – в другой. Одета она была в старое чёрное потёртое пальто, коричневую шалишку и в высокие калоши на шерстяной носок. Она прятала от них свой виноватый, подёрнутый дымкой безысходности взгляд своих чистых серых глаз.

Маша за последние годы, да и в детстве тоже, много повидала разных попрошаек. Раньше это были погорельцы, потерявшие свой кров и семью, выкинутые «на волю» узники сталинских лагерей – разное ворьё и бандиты брали от жизни всё сами. До этого дня Маша никогда не бывала в церкви, но, проходя иногда мимо, она видела слащавые улыбки и злобные усмешки на лицах нищих и попрошаек, когда прихожанин бросал в грязную руку или в шапку вместо гривенника копейку; видела смачные плевки вслед тем, кто проходил мимо протянутой руки; она наблюдала за ожесточённой дракой между попрошайками из-за оброненной кем-то трешки; она видела, как эти нищие распивали за углом церкви дорогие армянские коньяки; он видела похотливые взгляды опустившихся мужиков при виде стройных ножек беспечной девчонки, одевшей в храм божий мини-юбку; она видела неистово крестившихся у церкви нищенок, которые потом приходили в пивные и ругались там похлещё матёрых матерщинников.