Александр Никонов - Я иду к тебе, сынок!

• Название: Я иду к тебе, сынок!
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Прочие приключения

Роман о тяжёлой судьбе женщины, которая в детстве потеряла родителей. Главная героиня романа – Мария Святкина. Одинокая мать узнаёт, что в конце 1994 года её единственный сын, Саша, едет военным эшелоном на Кавказ, где уже разворачиваются тревожные события, и решает ехать к нему, чтобы уберечь его от гибели. Друзья и сослуживцы собирают для неё деньги. А скоро начинаются и боевые действия в Грозном. Она срочно выезжает на Кавказ.

---

Вдруг Маша резко встала, не обращая ни на кого внимания, скинула халат и, сверкая белыми грудями, кинулась в спальню. Всё произошло так неожиданно, что Галина с Писановым лишь удивлённо переглянулись и пожали плечами.

– Что это с ней? – шепотом спросила Галина.

– Ты не мать, всё равно не поймёшь, – ответил Алексей. Галина восприняла его реплику с намёком на удивление спокойно, а, может быть, ей мешал очередной кусок колбасы, застрявший во рту.

Маша появилась минут через пятнадцать, когда Галина с Алексеём доканчивали бутылку с коньяком, и на лице Галины уже блуждала глупая и похотливая улыбка. Маша держала в руке чемодан. Лицо её было непроницаемо и спокойно, словно у египетской царицы Неффертити. Она не спеша село в кресло, налила себе вина и подняла бокал:

– Ну, давайте выпьем на дорожку. Я еду к Сашке.

Все выпили. Алексей смотрел на свою любовь и узнавал в ней ту, шестилетнедавнюю, когда он пытался завоевать её сердце и тело, а Мария, холодная и недоступная, была прекрасна красотой нетронутого запретного плода, что распалял его воображение ещё больше. Нет, она не была холодной – он чувствовал это, это был сухой сложенный костер, к которому достаточно было поднести спичку, что он однажды и сделал через многие месяцы ухаживаний. Вот тогда-то Алексей и убедился, насколько жарким был пламень её любви. Ему казалось, что он горел в этом костре, который вдруг вырвался из-под пепла огромными жаркими крыльями.

Вот и сейчас она казалась холодной, мраморной и недоступной, но Алексей понимал, что жар её любви готов согреть сейчас не его, а ту кровиночку её существа, которая находилась сейчас где-то далеко-далеко. Сам Алексей чувствовал себя раздвоенным, будто его развалили пилой надвое, и одна половина рвалась сейчас к Маше, чтобы хоть как-то помочь ей, а другая – к неродному, но ставшему ему дорогим, чужому сыну.

Алексей помотал головой, стряхивая с себя отупление, и спросил:

– Итак, Мальбрук в поход собрался. А деньги у тебя есть? – На немой ответ добавил: – Сколько?

– Шестьсот тысяч.

Алексей встал.

– Ложись спать.

– Что? – не поняла Маша.

– А то! Ты совсем охренела? Ты знаешь, куда едешь и на сколько? Ты знаешь, сколько сейчас стоят билеты, жратва, ночёвки? Или ты решила туристическую поездку провести, босиком по ласковой травке побегать? Так что не дури, утро вечера мудренеё – так ещё при царе Горохе говорили.

Маша тут же сникла и съёжилась. Вот так она терялась всегда при столкновении с рядовыми житейскими проблемами – оказывается, самый высокий душевный порыв может разбиться о низкую бытовуху. От бессилья Маша снова заплакала, разом ослабла и стала похожа на тысячи и миллионы российских женщин, уставших от бремени вечных проблем и житейских невзгод. А Алексей смотрел на неё и думал: «Родненькая моя, ну как же ты собралась ехать в такую даль, неизвестно куда и неизвестно зачем? Ведь сломаешься, как сухая камышиночка под ветром».

8

На следующий день Машу разбудил солнечный луч, прорвавшийся сквозь голые ветки берёз под окном. Она почему-то не помнила, как заснула, словно накануне напилась до беспамятства, а ведь легла в уме и здравой памяти. Да и пробуждение было странным: не от страха опоздать на работу, не от звонка террориста-телефона, который всегда трезвонил в самый неподходящий момент, не от утреннего истязателя-будильника. А просто проснулась и все, как это бывало в детстве в родительском доме. Она поглядела на часы. Ни хрена себе – уже десять! По привычке быстро вскочила с постели, а потом вдруг сообразила, что торопиться-то и некуда – она с сегодняшнего дня в отпуске.

Маша верила примете: как день начнётся, так он и пройдет. Судя по легкому и приятному пробуждению и солнечному дню, он предстоял быть не таким уж и плохим. Она лениво помылась в ванной, посушила феном волосы, позавтракала и пообедала одновременно, полила цветы. Но все утренние приметы опроверг телефонный звонок. Она и ждала его и не ждала, поэтому с неохотой взяла трубку. Это был Алексей.

– Выспалась? – не поздоровавшись, спросил он. – По сопению твоёму слышу, что выспалась. Ничего не говори и слушай. Билет я тебе взял, в Москву, на шестнадцать сорок поездом. Не возражай, поездом надежнеё, в аэропорту ты можешь неделю просидеть. Буду через двадцать минут. Пока.

Маша положила трубку, проворчала:

– Ну что за человек, бедной женщине рта раскрыть не даст.

Маша оделась, хотела позвонить на работу Грише Парятину, чтобы узнать, отдал ли он её заявление в бухгалтерию и начислили ли ей отпускные, но потом решила оставить это на потом.

Алексей открыл дверь своим ключом, быстро разделся, потер озябшие руки и спросил:

– Покормишь, Машенька?

Сегодня он был в форме служащего таможенной службы. Заметив её любопытный взгляд, объяснил:

– Служба.

Он наскоро похлебал щей, попил чай с пирогом и вытянул из кармана портмоне, вытащил из него билет и белый конверт. Маша посмотрела билет и довольно хмыкнула – место было не у туалета, вытащила из конверта пачку долларов, помахала ею у его носа, спросила:

– Откуда?

– Служба, – опять коротко пояснил Алексей и на её негодующий взгляд смиренно поднял руки.

– Ладно, ладно, расплатишься после приезда с Сашкой. Натурой. Поняла?

Маша нежно обняла его за шею, поцеловала в щеку и выдохнула:

– Поняла, чего уж тут не понять. У баб планида такая: брать деньгами, а расплачиваться…

– Вот этого я не говорил, – прервал её Писанов, легонько отстранил от себя и, сжав за плечи, просто сказал:

– Пора мне уже.

– Ты торопишься? Мог бы и задержаться, кроме меня, дома никого нет.

И снова короткий ответ:

– Служба. – А потом добавил: – Ну и кровожадная же ты, Машка.

– Слушай, Писанов, а у тебя есть какие-нибудь другие объяснительные слова, кроме слова «служба»?

– Есть, – со вздохом ответил Алексей, – но если ты их услышишь, у тебя уши сразу завянут. Извини, сегодня на работе ко мне был каскад претензий.

– Что ещё за каскад?

– Ну, это когда московский начальник материт областного начальника, областной начальник материт районного начальника, а районнный начальник материт…

– Все, все, поняла.

– Вот так всегда: когда молчишь, спрашивают, почему с ними не разговаривают, когда разговариваешь, затыкают рот и выталкивают за дверь, – начал жаловаться Алексей, но Маша уже подавала ему шинель и шапку.

– Все, уматывай! – Но лишь он повернулся к двери, спросила: – Когда придешь?

– Как служба.

После того как Маша проводила Алексея, она долго пыталась дозвониться до подруги. Но, в конце концов, ей не очень вежливо сказали, что «Галина Васильевна Фильчакова на работе отсутствует по неизвестной причине». Мысленно изругав её, Маша решила сходить на свою работу. Между дверью и косяком на всякий случай зажала записку с указанием своих координат.

У входа в тир она ещё издали увидела человек пятьдесят мальчишек и несколько военных. Призывники – догадалась она. Маша прошла сквозь ржащую, плюющую, курящую развязную толпу и прошла в свой кабинет. На её месте у окна сидел Гриша Парятин в расстегнутой, как всегда, на три пуговицы фланелевой рубахе, обнажавшей его полосатую «морскую душу». Сбоку от стола сидел майор Чеботарев. Он тоже признал её сразу, мило улыбнувшись, встал, пожал руку. А Гриша, поняв, что они уже знакомы, стал неловко представлять её:

– А это Мария Петровна Святкина, наш главком.

– Вот как, – не удивился, а скореё констатировал, Чеботарев, – Очень неожиданно и очень приятно. Мы уже немного знакомы. Просто я не предполагал, что вы здесь…

Маша съязвила:

– Здравствуйте, мы что, уже на «вы»? Да и как вы – вы – это в данном случае работники военкомата – могли предполагать, если за четыре года всего второй раз приводите призывников на стрельбы. Вот они… – Маша хотела сказать «на войне и гибнут, как мухи», но язык не повернулся ляпнуть такое, и она поправилась: – Поэтому они в армии и в корову с трех шагов попасть не могут.

Чеботарев вытащил сигарету, закурил.

– Есть такое упущение. Что делать, на все нужны деньги, даже в армии. А мы все по-наивности думаем, что в России все бесплатно: и обучение, и здравоохранение, и проезд на трамвае, и квартиры. А, оказывается, что сыр для мышеловки тоже покупать надо.

Чеботарев услыхал шум в коридоре, встал:

– Видно, мои отстрелялись, завтра ещё придем. – Покосившись на Парятина, тихо спросил Машу: – Как у вас с сыном?

Она коротко ответила:

– Там. Еду.

Чеботарев замялся, хотел что-то сказать, но потом пожал руку Грише, затем – нежно, нежно – ей и лишь бросил:

– Всего вам доброго, Маша.

Когда он вышел, и шум в коридоре затих, в комнату набились тренеры и инструкторы, здороваясь с начальством.

– Миша, иди закрой наружнюю дверь, – приказал Парятин щуплому парнишке и повернулся к Маше. – Значит, все-таки едешь?