Владимир Ручкин - Письма с Марса. Часть 1. Часть 2

• Название: Письма с Марса. Часть 1. Часть 2
• Автор: Владимир Ручкин
• Жанр: Русское современное

Эта книга своеобразный литературный «пазл». Здесь личное переплелось с фантастическим и невозможным настолько, что реальность отошла на второй план. Москва. 1999–2016 гг.

---

Письма с Марса Часть 1. Часть 2 Владимир Ручкин

© Владимир Ручкин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Предисловие автора.

Это был какой-то странный толстый том, вручную прошитый толстыми просмоленными шнурами. Скрепленные в одно книги, листы рукописей, письма и дневники, просто ветхие листы, рисунки, гравюры и наброски вызывали недоумение.

Зачем было их крепить в таком порядке? А скреплено было «намертво».

Все эти части при беглом прочтении, по смыслу никак не стыковались, хотя и были приклеены закладки с пометками от руки: «Если нет противоядия, пейте яд» – даты, просто числа. Но что они значили? Бог весть.

Вероятно, для человека, расположившего все это в таком порядке, они имели смысл. Нечто напоминающее шкатулку с любимыми вещами… литературную шкатулку. А, возможно, эта «шкатулка» побывала во многих руках? Кто знает.

Праздное любопытство сменилось приятным времяпрепровождением, и с тех пор их чтение служит мне источником утешения. Я даже стал находить смысл в этом хаосе. Когда появлялось свободное время, я пытался привести в систему этот «литературный склад» и понемногу перепечатывал текст. Те места, которые находили во мне отклик… Так, для себя…

Кришнаит

…бывший кришнаит Дхармарадж – дас двигался по Москве походным шагом, оставляя за собой мокрые следы давно изношенных и треснувших кед. Темные пятна неизвестного происхождения на выгоревшей куртке с белым налетом соли по швам говорили о том, что он не первый день в пути. Есть хотелось до боли в желудке, голова кружилась, мысли приходили всякие и по большей части несуразные. За спиной висел тощий рюкзак, который он «реквизировал» еще в больнице Новосибирска. В нем, завернутые в полиэтилен и обмотанные грубой веревкой, лежали листы писем и дневников, которые он унес из разгромленного «ашрама». Этот сверток привез кто-то из Индии, да так и оставил и больше не объявился.

Давно и по нескольку раз перечитанные, запомнившиеся наизусть фрагменты отдавали какой-то тоской по нереальному, невозможному миру.

Он все-таки дошел. Итак, паспорт был надежно упрятан, а саперная лопатка и нож выброшены на подступах к Первопрестольной. Ему не нужны были неприятности при встрече со слугами бога Мары. Столица Московии встречала хмурым, дождь со снегом, лицом. После бегства из больницы Новосибирска оставаться в городе было опасно. И «преданные» посоветовали уехать из города, скрыться на время. Ну да ладно, ведь жив остался. После нападения «бандитов» и разгрома ашрама, очутился он с кое-как залеченной раной на голове, без денег, без помощи на улице.

Добираться до Москвы было трудно и голодно, но он приспособился, притерпелся. В пути многое было осмысленно. Осталась ли вера? Это был трудный вопрос, именно что трудный. Но он был решен окончательно.

Сейчас он смотрел на мир другими глазами. Не «преданный», обвешанный амулетами и в одежде санньясина, сшитой из застиранной простыни, а просто путник, лишенный всего. Лишенный дома, родных, друзей… Мог ли он сам решиться на подобное? Нет, никогда.

По своей воле идти на страдания и к концу жизни обрести не душевный покой, а нищету и презрение окружающих? Да кто же пойдет по этому пути сознательно, добровольно?

Иногда он бормотал что-то по привычке, обретенной на этой длинной дороге. Это были монологи неизвестно с кем или рассуждения неизвестно о чем. Временами он как бы встряхивался и осознавал, что очень слаб. Очень слаб потому, что не ел уже четыре дня. И, что хуже всего, наваливалось на него нечто невыносимое, что терзало душу. Он чувствовал себя, то путником – изгоем, наказанным несправедливым судом «polis» и изгнанным из пределов привычной жизни, то матросом, выпавшим за борт судна и ожидающим смерти.

Он, то возвращался к привычной реальности, то опускался в неизведанные глубины подсознания. И тогда он терял всякое представление о том, что с ним, кто он такой. Он как бы входил через ворота в пространство, где мир был заселен странными существами. И один взгляд на них говорил, что эти красивые существа, интеллект которых намного превосходит человеческий, не равные ему. Он был чужд им с его мелочными желаниями и никчемными мыслями. Как же жалок он был в попытках заговорить с ними. Нет, не неприятие с их стороны, а холодное «ничто» было ответом. Он двигался дальше, в другой мир и ему казалось, что он идет по своей воле. Но большое «что-то» мягко и настойчиво сажало его на берег реки. Он брал в руки удочку, бросал леску с поплавком подальше и, вдруг, оказывался в другом мире. В центре этого мира было огромное и высокое здание. Здесь были большие аудитории или классы, в которых его ровесники, обсуждали что-то очень важное. И он, один из них, тоже излагал свои мысли, свои теории, какие-то сложные математические схемы. И на душе было радостно – что вот все они едины душой и делают огромное и важное дело. Что это друзья, братья, сестры навсегда, на все времена. Он даже мог передавать им мысленно свою любовь, доброту и радость. Но выйдя в коридор, он потерял эти аудитории и классы. Он принимался их искать, но не находил. Бродил в каких-то серых гостиничных номерах или комнатах грязного общежития. Он искал, но не находил. Наконец, вышел из здания, но снаружи оно было серым и грязным пятиэтажным корпусом. Все было потеряно. Он повернул голову направо и увидел город весь залитый солнечным светом, весь в зелени парков. И радостно вспомнил, что жил когда-то здесь и есть у него дом в этом городе. Он отправился искать этот дом и нашел его, но это был уже не его дом. В нем были какие-то незнакомые люди, которые говорили ему,

– Уходи, ты живешь в другом месте, – и он шел, мучительно вспоминая подробности, приметы по которым можно его найти. Поиск превращался в наваждение. Куда бы он ни шел, это был не его дом. Тоска, тоска и безысходность постепенно охватывали его.

– Что же, мне так и скитаться?

Он подошел к вокзалу, и какая-то другая память вдруг подсказывала – этот вокзал он уже видел.

– Да, не просто видел, а я приехал сюда издалека из каких-то других городов другой страны! – говорил он себе.

И вспоминал эпизоды приезда, попутчиков в вагоне, все вплоть до мельчайших подробностей. А правее, почти рядом был другой вокзал, с которого он пытался уехать, да так и не уехал. А если подниматься вверх, то начинался большой город. И еще были трамвайные пути, ведущие на северо-восток. И был двухэтажный дом его бабушки. Огород, сразу переходящий в степь. И скифские курганы, которые тянулись цепочкой вдоль большой реки, а дальше крепость, давно заброшенная…

Снова и снова он возвращался в реальность – тусклую, тягостную. Спасала только злоба – она была его опорой. Много ее, много злобного презрения накопилось в душе ко всем и всему. И он уже не обращал внимания ни на смех девушек за своей спиной ни на удивленно брезгливые взгляды прохожих.

…Сначала его занесло на Старый Арбат, где торговали, веселились, «втихую» пили портвейн. Кто-то играл на гитаре, кто-то собирал деньги в фонд «Озеленения Луны». Он подошел к группе, где играли на гитаре, стал вслушиваться в текст. Пели на английском:

– «Я буду строить баррикады на Марсе,

– Потому, что там никого нет,

– Я буду строить баррикады, чтобы воевать с самим собой.

– Баррикады против себя, чтобы воевать с самим собой.

– И когда я стану победителем,

– Я превращусь в марсианскую пыль.

– И останутся только баррикады, памятники битвы,

– Памятники в честь битвы с самим собой, исход которой предрешен…»

Он шел дальше… Порой принимался считать. Считать, сколько домов он прошел, сколько подъездов, сколько окон. Потом бросал это занятие и снова начинал бормотать.

Звонок проходящего трамвая ударил коротко и звонко, как будто резко провели гвоздем по жести. Он вздрогнул и огляделся. Слишком уж ослабели нервы за последнее время, отметил про себя. А главное, на душе было грязно и сумрачно.

То, чего он опасался больше всего – чувство бесконечного отвращения к себе, которое начинало давить его сердце и душу, окончательно захлестнуло его. Он уже не знал, куда деться от него.

Оглядевшись, заметил, что стоит подле чебуречной, в которой продавали всякую всячину и спиртное. Здесь же народ распивал зелье и закусывал.

Раздражение все более охватывало его. Украсть, хотя бы что-нибудь или вырвать пирожок из рук девушки, вон той, что стоит у киоска.

– Что это я, о чем?

Вдруг, он как бы очнулся и увидел, что смотрит на девушку, смотрит, как она ест, смотрит ей в лицо.

– Нет, что это со мной?

Пошел дальше и бессильно опустился на скамейку. Идти некуда, есть хочется. А надо продолжать идти дальше, искать ночлег и еду.