Альберик Д'Ардивилье - Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа

• Название: Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа
• Автор: Альберик Д'Ардивилье
• Жанр: Публицистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-90283-5

Образ Хемингуэя, известный большинству – образ великого охотника, рыбака, пьянчуги, драчуна и любителя женщин, – создал сам писатель. Создал для того, чтобы оградить себя от навязчивых поклонников, чтобы получить возможность заниматься тем единственным делом, которое он по-настоящему знал и любил, – писать.

Мастер маски и правдивой лжи, Эрнест, возможно, и не представлял себе, что этот фасад станет его главным врагом, что эта карикатура на самого себя постепенно лишит его смысла жизни.

Альберику д’Ардивилье удалось заглянуть за фасад мифа и увидеть в Хемингуэе того, кем он был на самом деле, – глубоко эрудированного, удивительно скромного и даже скрытного человека, пылкого любителя живописи и опытного коллекционера; порой невероятно щедрого, верного друга, способного на страсти и глубокое понимание состояния других. А еще – порой жестокого и жесткого, патологического обманщика, личность одинокую, хрупкую, гораздо более богатую и гораздо более сложную, чем та, что писатель создал для окружающего мира.

---

После нескольких месяцев размышлений о войне и смерти в лесах Мичигана Эрнест наконец увидел все это – жестокое, сухое и нелепое. Однако он довольно мало соприкасался с войной в течение первых недель своего пребывания в Италии. Жизнь в Скио напоминала жизнь в милом пригороде. Между двумя поездками на фронт для раздачи сигарет и шоколада солдатам Хемингуэй сотрудничал с «Чао», военной газетой, а также проводил время за дегустацией местных ликеров в ожидании новостей с фронта – ничего особенно захватывающего для молодого человека, мечтавшего испытать себя и открыть самого себя перед лицом опасности. Эрнест скучал и писал своему другу Теду Брамбеку: «Я должен оставить санитарную службу и попытаться увидеть, где она – война».

* * *

В конце июня он вызвался добровольцем на posto di ricovero, на станцию «Скорой помощи» в окопах в Пьяве, в нескольких десятках километров к северо-востоку от Венеции. Там он разместился в красивом доме и каждый день объезжал на велосипеде позиции, имея при себе противогаз. Несмотря на грохот итальянских пушек в жаркой ночи начавшегося лета, несмотря на бои, шедшие теперь уже гораздо ближе, чем это было в Скио, Эрнест написал своей подруге Рут Моррисон в письме от 22 июня, что он «в сущности, много развлекается».

Войну Эрнест в конце концов нашел, когда 8 июля, примерно около полуночи, получил в Фоссальта-ди-Пьяве осколочное ранение от снаряда, упавшего всего в метре от него. Он собрал не менее 227 осколков в результате взрыва и, несмотря на это, не бросил тащить на спине раненого товарища. Пока он добирался до укрытия, его еще раз ранила пулеметная пуля, пробившая ему правую ногу. Он не почувствовал боли, разве что у него сложилось ощущение, что его «резко ударил ледяной снежный ком», и лишь потом он увидел свои штаны, полные крови, как будто это было «смородиновое желе». В ожидании отправки в госпиталь Эрнест был меньше озабочен своими ранами, чем ранами других, и он даже позволил себе полюбоваться зрелищем боя, где повсюду били полевые батареи, раздавались крики и шел обмен пулями под небом Италии, освещенным световыми снарядами. Он был серьезно ранен, и можно легко представить себе облегчение и гордость, которые он должен был чувствовать, так естественно выполнив долг храбрости, что принесло ему две медали, Croce di Guerra (Военный крест) и Серебряную медаль «За доблестную службу». Мы до сих пор не знаем, что на самом деле произошло в ту ночь, ибо у Хемингуэя рано вошло в привычку щедрое приукрашивание фактов. Хотя, может быть, в рассказе «В другой стране», написанном в 1926 году, он и признался, что не был таким уж отважным, как ему хотелось бы: «Поначалу ребята очень почтительно относились к моим медалям и интересовались, за что я их получил. Я показал им орденские книжки, в которых высокопарным языком, изобиловавшим такими словами, как fratellanza и abnegazione[12], в сущности – если отбросить эпитеты – было написано, что наградили меня за то, что я американец […] Тем не менее я никогда не стыдился своих наград и иногда, после нескольких коктейлей, представлял себе, будто и я совершил все то, что совершили они, чтобы их заслужить».

Но его раны были реальными, о чем свидетельствовали многочисленные кусочки железа, удаленные из его ноги, которые он потом в течение многих лет хранил в бумажнике. Однако раны были не только физическими, но и моральными. Хоть его нога и действительно напоминала «лошадь, помеченную пятьюдесятью владельцами», но она еще и спровоцировала множество бессонных ночей, во время которых Эрнеста преследовал образ смерти. Потому что раны имеют удивительное свойство – они делают смерть более ощутимой, напоминая каждый раз о жестоком сражении и боли. Тем не менее эти раны были очень важны для будущего писателя, и в 1954 году Хемингуэй заявил Хотчнеру, что «каждый настоящий писатель должен быть тяжело ранен в жизни, прежде чем он начнет писать серьезно. Когда получил рану и пережил это, можно считать себя счастливым – о ней надо писать, и к ней нужно оставаться таким же привязанным, как ученый в своей лаборатории. Не стоит обманывать или притворяться. Надо просто честно извлечь пользу из своего ранения». Мысль о том, что жизнь – это борьба, Эрнест пока еще не сформулировал четко, но в его будущих произведениях будет много героев с ранами или увечьями: Джек Барнс в романе «И восходит солнце», Гарри Морган в романе «Иметь или не иметь», Сантьяго в повести «Старик и море» или еще полковник Кантуэлл, в уста которого в романе «За рекой, в тени деревьев» он вложил следующую фразу: «Я люблю только тех, кто воевал или был искалечен. Среди остальных тоже есть славные люди, я к ним отношусь хорошо и даже с симпатией; однако настоящую нежность я питаю только к тем, кто был там и понес кару, которая постигает всех, пробывших там достаточно долго».

Всего в 20 лет Хемингуэй уже был человеком с ранениями, и он рано насытился опытом войны. В письмах, что он писал родителям, он пытался как-то успокоить их относительно своего состояния, но тем не менее за завесой иронии мы можем почувствовать страх: «Снаряды не так уж страшны, если нет прямого попадания. Конечно, может задеть осколком. Но при прямом попадании на тебя градом сыплются останки товарищей. Буквально сыплются». И там же: «В этой войне нет ничего смешного. И это так. Не скажу, что война – ад […], но раз восемь я предпочел бы угодить в преисподнюю»[13].

* * *

Позже Эрнеста перевезли в Милан, в роскошный особняк, превращенный в госпиталь. Независимо от проблем со здоровьем его восстановление шло неплохо: он каждое утро получал настоящий американский завтрак, мог есть на террасе, лежа в плетеном кресле и слушая между редкими звуками ПВО голоса медсестер, весьма чувствительных к очарованию этого молодого офицера, элегантного и довольно красивого. Среди них Эрнест быстро отметил некую Агнес фон Куровски, уроженку Филадельфии, в которую он не замедлил влюбиться. Агнес было 26 лет, и это была красивая девушка с серыми глазами и ярко-рыжими волосами. Высокая, с «мужественной» походкой, она, видимо, пришлась по вкусу Хемингуэю, который каждый день ждал ее появления со все возрастающим нетерпением.

Пока ее не было, Эрнест тайком пил мартини и коньяки, которые приносил ему в том числе и его друг капитан Джеймс Гэмбл, герой войны и аристократ из Филадельфии. Хемингуэй любил вести с ним продолжительные беседы об искусстве и итальянской живописи. Став первым раненым американским солдатом в Милане, Хемингуэй не испытывал недостатка в визитерах, которые вместе с частыми письмами от членов его семьи позволяли ему спокойно дожидаться возвращения Агнес. В августе месяце та записалась добровольцем на ночную смену, и ночи теперь проводила большей частью… в комнате Эрнеста. Днем они вместе гуляли по городу, беря лошадь с коляской. Они ходили в галереи, обедали в ресторане, делали покупки и даже слушали оперные произведения, такие, как «Кармен» и «Богема». Очень скоро Эрнест влюбился в нее и снова стал планировать женитьбу, хотя очевидная легкость Агнес в поведении с мужчинами несколько беспокоила его. «Я не хотел влюбляться в нее, – говорил он потом устами Фредерика Генри в романе «Прощай, оружие». – Я ни в кого не хотел влюбляться. Но, видит бог, я влюбился и лежал на кровати в миланском госпитале, и всякие мысли кружились у меня в голове, и мне было удивительно хорошо».

Но 15 октября Агнес перевели в госпиталь Флоренции, где она должна была пробыть в течение шести недель. Хемингуэй воспользовался этим, чтобы открыть для себя Италию, и посетил город Стреза на озере Гарда, где познакомился с графом Греппи. Потом вернулся на несколько дней в Скио, чтобы повидаться со своими друзьями из IV взвода, а также провел немного времени в Бассано, где он имел возможность испытать на себе страшный эффект нового коктейля на базе смеси рома и эфира. В конце октября он возвратился в миланский госпиталь, где письма Агнес, которые он читал по два раза в день, позволили ему дождаться ее возвращения в город 11 ноября. И они вновь вернулись к своим сладким ночным привычкам бродить вдоль каналов и порой добираться до Сан-Сиро, чтобы посмотреть скачки. Но Агнес снова призвали, на этот раз – на север от Тревизо, и Хемингуэй плохо перенес разлуку именно в тот момент, когда они только собрались пожениться. Письма, которыми они обмениваются каждый день в течение этого периода, едва скрывали тревогу Эрнеста: а правда ли она поехала в Тревизо добровольцем? Что стоит за этим новым отъездом? И, конечно же, Эрнест спрашивал себя, а действительно ли Агнес любит его. Но, успокоенный нежными словами своей молодой невесты, он решил вернуться домой, чтобы зарабатывать на жизнь и наконец жениться.

21 января 1919 года корабль «Джузеппе Верди» из Неаполя прибыл в порт Нью-Йорка. На причале Хемингуэя ждали два человека, один из которых был репортером «Нью-Йорк Сан» – ему Эрнест дал интервью в качестве «первого американца, раненного в Италии». В Оук-Парке он не без труда вернулся к жизни, весьма серой по сравнению с той, что он вел в Италии. В рассказе «Солдат дома», написанном в 1924 году, он так описал свою праздность: «В городе ничего не изменилось, только девочки стали взрослыми девушками […] Ему не хотелось возвращаться домой. И все-таки он вернулся. И сидел на парадном крыльце».