Альберик Д'Ардивилье - Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа

• Название: Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа
• Автор: Альберик Д'Ардивилье
• Жанр: Публицистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-90283-5

Образ Хемингуэя, известный большинству – образ великого охотника, рыбака, пьянчуги, драчуна и любителя женщин, – создал сам писатель. Создал для того, чтобы оградить себя от навязчивых поклонников, чтобы получить возможность заниматься тем единственным делом, которое он по-настоящему знал и любил, – писать.

Мастер маски и правдивой лжи, Эрнест, возможно, и не представлял себе, что этот фасад станет его главным врагом, что эта карикатура на самого себя постепенно лишит его смысла жизни.

Альберику д’Ардивилье удалось заглянуть за фасад мифа и увидеть в Хемингуэе того, кем он был на самом деле, – глубоко эрудированного, удивительно скромного и даже скрытного человека, пылкого любителя живописи и опытного коллекционера; порой невероятно щедрого, верного друга, способного на страсти и глубокое понимание состояния других. А еще – порой жестокого и жесткого, патологического обманщика, личность одинокую, хрупкую, гораздо более богатую и гораздо более сложную, чем та, что писатель создал для окружающего мира.

---

21 января 1919 года корабль «Джузеппе Верди» из Неаполя прибыл в порт Нью-Йорка. На причале Хемингуэя ждали два человека, один из которых был репортером «Нью-Йорк Сан» – ему Эрнест дал интервью в качестве «первого американца, раненного в Италии». В Оук-Парке он не без труда вернулся к жизни, весьма серой по сравнению с той, что он вел в Италии. В рассказе «Солдат дома», написанном в 1924 году, он так описал свою праздность: «В городе ничего не изменилось, только девочки стали взрослыми девушками […] Ему не хотелось возвращаться домой. И все-таки он вернулся. И сидел на парадном крыльце».

Девочки на самом деле изменились, и многие стали приятными молодыми женщинами, которым Хемингуэй, слишком поглощенный своей историей с Агнес, оказывал не слишком много внимания. «Попробуй прийти в себя, – писал он Биллу Хорну, – среди 6 000 000 самок, в большинстве своем незамужних и возрастных, и 8 000 000 самцов, в большинстве своем жирных и разложившихся, требующих эмоций из вторых рук. Все эти люди хотят испытать ужас, но по доверенности! Боже мой, как же мне надоела эта страна». Тем не менее Эрнест прекрасно видел все те преимущества, что он мог извлечь из своей войны, ибо одно агентство из Чикаго тут же заказало ему серию лекций, с помощью которых он сумел заработать 172 доллара. Эту сумму Эрнест отложил для своей будущей свадьбы с Агнес, но, к сожалению, в начале марта 1919 года он получил из Италии удивительную новость: Агнес собиралась выйти замуж… за одного итальянского офицера. Эрнест был ранен во второй раз, но эту рану любви он сумел прижечь, прибегнув к помощи продолжительной «лечебной выпивки».

Менее чем за год Эрнест распрощался с детством, и лейтенант Хемингуэй, герой Италии, дважды награжденный там, уже не имел ничего общего с бывшим лицеистом из Оук-Парка. Он видел войну и смерть, испытал дружбу, скрепленную огнем, он любил и страдал, и весь этот опыт через десять лет послужит ему в работе над его первым произведением, имевшим большой успех: над романом «Прощай, оружие».

* * *

Хотя роман «И восходит солнце», опубликованный за три года до этого, уже имел своих читателей, но именно «Прощай, оружие» действительно стал первым шедевром Хемингуэя. Во-первых, опубликованный в виде фельетонов в «Скрибнер’с Мэгэзин», роман вышел в свет в 1929 году. Тираж составил 31 000 экземпляров, и книга имела мгновенный успех, да такой, что более чем 20 000 экземпляров было продано в первые месяцы. Затем пошли многочисленные адаптации как для театра, так и для кино, что выдвинуло Хемингуэя на литературную авансцену, сделав его вполне обеспеченным человеком.

Хемингуэя часто спрашивали об автобиографической стороне его книг. Это вопрос, который критики и читатели очень любили и любят задавать. Но не надо забывать, что со времен Артюра Рембо «я – это другой», и что герой и писатель – это два разных человека. В предисловии к «Человеку на войне» Хемингуэй пишет, что «степень верности истине должна быть настолько высокой, что то, что [автор] изобрел на базе того, что он знает, должно формировать более правдивую историю, чем точные факты». Это удалось сделать в романе «Прощай, оружие», ибо многие критики не могли поверить, что Хемингуэй не участвовал в отступлении от Капоретто, о котором рассказывает книга. Тем не менее мы должны признать, что Хемингуэй-автор все-таки предпочитает оставаться в тени своего героя. Как и тот, Эрнест был санитаром на итальянском фронте; как и он, влюбился в медсестру в миланском госпитале. Но Фредерик – не Эрнест, и сражение при Пьяве – не отступление от Капоретто, и Агнес – не Кэтрин Баркли. «Прощай, оружие» станет для Эрнеста возможностью сублимировать эту несчастную любовь, и смерть Кэтрин в швейцарском госпитале, без сомнения, является символом его разрыва с Агнес фон Куровски.

Такое вот жонглирование реальными фактами и вымыслом Хемингуэй более или менее формализовал в своей теории invent truly, «правдивой лжи», что является просто способом завуалирования реальности вымыслом. «Большая ложь более вероятна, чем правда, – напишет он позднее. – Если бы фантасты не писали, они бы, возможно, стали очень искусными лжецами». С этой точки зрения, правду у Хемингуэя, возможно, лучше искать в его романах, чем в различных заявлениях, сделанных для прессы. В одном интервью, которое он дал в Оук-Парке по возвращении в США, Эрнест преувеличил свои подвиги и даже претендовал на то, что он сражался на стороне итальянских партизан и что у него удалили из тела без анестезии двадцать восемь пуль. Ранение, полученное Фредериком при поглощении спагетти, не может быть славным, но оно, конечно же, более правдиво, чем история, рассказанная Эрнестом о своем ранении.

Эта история в любом случае показывает абсурдность и нелепость войны. «Все герои мертвы», – скажет Хемингуэй, и в войне, конечно же, нет ничего романтического или даже героического. Это лишь бессмысленная бойня, и каждый должен перенести это по возможности с гордостью. «Прощай, оружие» – это одновременно и попытка излечиться от ран, полученных в Италии, и переосмысление и новая конкретизация понятий, которые, столкнувшись с суровой реальностью, потеряли большую часть своего первоначального смысла. Его Фредерик говорит, что его «всегда приводят в смущение слова «священный», «славный», «жертва» и выражение «напрасно» […] Ничего священного я не видел, и то, что считалось славным, не заслуживало славы, и жертвы очень напоминали чикагские бойни, только мясо здесь просто зарывали в землю. Было много таких слов, которые уже противно было слушать, и в конце концов только названия мест сохранили достоинство […] Абстрактные слова, такие, как «слава», «подвиг», «доблесть» или «святыня», были непристойны рядом с конкретными названиями деревень, номерами дорог, названиями рек, номерами полков и датами».

К «абстрактным словам» Хемингуэй относится так же подозрительно, как и к великим чувствам. В романе «Прощай, оружие» нет ни малейшего желания прославлять войну, которой Эрнест не хотел бы сказать ничего, кроме как попрощаться. И любовь в нем самом умерла: Хемингуэй – мужчина без женщины. Эти раны отметят для Эрнеста конец невинности и начало длительного посвящения. После расставания с Агнес Хемингуэй написал, что «столкновение идеалов, которые мы имеем в пьесах, никогда не было приятной музыкой для ушей». Но после испытания огнем, по словам Роже Асселино, «очищенный идеал светится новым блеском», а жизнь обретает смысл.

* * *

В то время Хемингуэй не был еще признанным автором, которым он станет очень скоро. В Оук-Парке, глубоко задетый тем, что произошло в Италии, он познал бессонницу и короткие, но интенсивные фазы депрессии, с которыми он боролся с помощью чтения и алкоголя. С гордостью отпраздновав возвращение своего сына, его родители снова начали давить на него, чтобы он продолжил учебу. Они с трудом переносили его бездействие, не могли видеть, как он запирается в своей комнате или бродит в одиночку в течение нескольких недель в Виндемере, куда он уехал ловить форель, чтобы проветрить голову. Они устали от того, что они считали предательством своего «наследия», и Грейс писала своему сыну вечером того дня, когда ему исполнился 21 год: «Ну же, мой сын Эрнест, не овладевай собой; не переставай бездельничать и искать только свое удовольствие; занимая, меньше всего думай о возврате; зарабатывай на жизнь за счет всех и каждого; расходуй, не считая и глупо, все, что ты зарабатываешь, на роскошные вещички для себя самого; никогда не переставай играть своим красивым лицом, чтобы обмануть маленьких девочек, таких же глупых, как и доверчивых, и пренебрегай своими обязанностями перед Богом и Иисусом Христом; другими же словами, не начинай вести себя как мужчина, и все, что тебя ждет, – будет банкротством: у тебя кредит без обеспечения». И Грейс запретила Эрнесту возвращаться и жить в доме, пока он не овладеет «ситуацией».

Шок для Хемингуэя был весьма жестким, но у него тем не менее случались отдельные короткие задания для двух газет – «Торонто Стар» и «Уикли Стар». Кроме того, его первые «серьезные тексты» (например, рассказ «Наемники») были отвергнуты в «Редбуке» и «Сатедей Ивнинг Пост». Хемингуэй копил разочарования и жил в меланхолии воспоминаний о войне и Европе. Он писал Джеймсу Гэмблу: «У меня дьявольская ностальгия по Италии, особенно когда подумаю, что мог бы быть сейчас там и с тобой. Честно, вождь, даже писать об этом больно». Что же касается Соединенных Штатов, то Хемингуэй выражался так: «Я патриот и готов умереть за эту великую и славную страну. Но жить здесь – черта с два!» К счастью, ситуация в скором времени изменится, потому что, приглашенный в Чикаго Биллом Хорном, осенью 1920 года Хемингуэй познакомился там с молодой женщиной 29 лет – с Хедли Ричардсон.

«Открыть весь этот новый мир книг, имея время для чтения в таком городе, как Париж, где можно прекрасно жить и работать, как бы беден ты ни был, все равно что найти бесценное сокровище».