Игорь Пащенко - Сказки старого Таганрога

• Название: Сказки старого Таганрога
• Автор: Игорь Пащенко
• Жанр: Историческая проза

Книга «Сказки старого Таганрога» – это первая попытка собрать мифы и легенды Таганрога, история которого разменяла уже три столетия. В былях-небылях неразрывно сплелись рассказы о реальных людях, запечатленные в переломные моменты жизненного пути, исторические факты, сплавленные с художественным вымыслом, что создает ощущение близости с нашими далекими предками. Книга привлечет читателей занимательным изложением, стилевым многообразием, созвучным каждой эпохе.

---

Арестант и мичманова дочка

Случилась эта история вскоре после безвременной таинственной кончины в Таганроге царя нашего батюшки, императора Александра Благословенного. Аккурат при братце его, Николае Павловиче, все и вышло. Градоначальник тогдашний барон Франк выхлопотал для укрепления морской набережной и прочих хозяйственных нужд города у генерал-губернатора Новороссийского края позволение на постой в Таганроге арестантской команды, числом не более сотни. Выхлопотал да и выхлопотал. Дело-то нужное. Кто ведал, как оно-то обернётся? Разместили их в старых солдатских войсковых казармах, что врастали в землю почитай со времён Екатерины Великой в черте Троицкой крепости.

Как раз полурота арестантская и вышла. Все чин-чинарём устроили согласно регламенту: охрану назначили с господами офицерами и фельдфебелями-держимордами, деньги из таможенного сбора портового на содержание арестантское выделили, на работы нужные горемык определили. Водить подневольных сперва на Банный спуск стали, что с западной стороны мыса Таганьего: брусчатку там мостить, канавы отводные рыть да кусты-деревья высаживать. И так сноровисто дело пошло, словно не за страх арестанты укладывали в землю итальянские да греческие булыжники из корабельных балластов, а на совесть, не до конца загубленную.

Так что Таганрог тогда славным да крепким портом стал в империи почитаться не без их усилий. Ходили к работам подконвойные строем, для порядка командами по десять человек. Идут, деревянными башмаками на босу ногу по брусчатке колотят, словно полуночной колотушкой душу вынимают из самых закоулочков. У начальства сердце радуется-заливается, а простой человек и слезой в глазу блеснёт. А надо сказать, не все промеж арестантов убивцы да душегубы с ворами были. Попадались и судьбой в лихолетье искрошенные – кто господам своим чего поперёк в сердцах сотворил, кто в турецкую славную кампанию под руку отцам-командирам подвернулся своей ленью да бестолковостью. Не злодеи вроде, а так – горемыки неприкаянные. Им-то горше всего было в серый арестантский армяк кутаться да глаза от добрых людей отводить.

Таким вот не до конца злодейству отданным в таганрогской арестантской полуроте и был Семён, сын казака из Малороссии. Высок, горяч, да языкаст не по чину. Повздорил с барчуком гневливым в степях донецких, коня у него свёл в полночь с конюшни шутейно вроде, а натворил парень делов непростительных. Его бы высечь да за чуб смоляной оттаскать, но нет же – лоб арестантский обрили. В трудах свои дни отмеренные считать да Богу молиться. Только судьба ему такая вышла или Бог мольбы услышал – приветила Семена девица из дома греческого купца Диамантиди, что с зерном корабли по всему свету отправлял и даже на остров Корфу. Ведут арестантов на работы мимо окон диамантидовых – она молока глечик или хлеба краюху свежую, рушником обернутую, и сунет парню. И не то чтобы красива была девица, не барской ведь иль купеческой породы, но чиста лицом и светла душою. Радостно стало вдруг Семёну в неволе томиться. Кивнёт ей при встрече с благодарностью за хлеб Семён, зардеется девица, на конвойных солдат бросит колкий взгляд – не прогонят ли? – да только сама бегом обратно в дом. Пуще солдат ведь хозяйский гнев за нерадивость. Так не раз и не два заминки при конвоировании случались, пока не приметил ротмистр, что солдатами охранения командовал, ту девицу настырную. Приметил глазом не командирским, а мужским, бобыльством давним изъеденным. Быстро выведал, какого она роду-племени: и что Полиной нарекли, и что дочь отставного мичмана со шлюпа «Оглушительный», и что уже полгода как в прислугах при наследницах-любимицах богатого грека. Выведал и долго тянуть не стал, не таковской выучки был. При шпаге, в кафтане сукна дорогого к мичману и нагрянул. Дочь забрать в свой дом, породниться, если все по-людски сложится. Не вечно же ему арестантов по таганрогским улицам понукать.

Старый мичман перечить гостю не стал, хлебом-солью порадовал под чарку черкасского вина, но Полине самой на выбор судьбу отдал. Да только кто в девичьем сердце правду сыщет, если там одна любовь глупая живёт? Не стала ротмистра и слушать Полина. Лицом почернела. Глазами так позументы на его камзоле и выжгла бы.

Отступил ротмистр. Не горевал бы он вовсе по Полине, да только видеть всякий раз чужую любовь ему стало горестно. Как тут стерпишь, если Семён и Полина в радости воркуют и через стены в три кирпича, и сквозь караул строгий? Ни сраму, ни страха перед людьми за своё счастье.

Начал ротмистр Семена на работы особливо трудные определять, гнуть к земле его чубатую голову. И греку Диамантиди посулил помощь в протекции по торговле перед комендантом, если тот Полину, что заневестилась счастливо, от работы в своём доме отставит, содержания лишит. Так велика была его обида. Не офицером бывалым, что с турком без дрожи в боях встречался, а почерневшим ревнивцем он каждое утро в муках просыпался. Пока не надоумил его денщик отворотным зельем душу свою успокоить, забыть недостойную дочку мичмана.

В Богудонии – рыбацком поселении на окраине Таганрога, что на склонах старой гавани турецкой, в те годы жила – цыганка не цыганка, а ведунья с глазом черным, на порчу скорым – бабка Махора. К ее порогу и спровадил по путаным богудонским улочкам-прощелинам денщик ошалевшего от любви-ревности ротмистра.

Положил перед дремлющей Махорой монету золота заморского гость незваный. Взяла старуха подношение, не спеша завернула в тряпицу. После глянула на истомившееся лицо ротмистра и сказала:

– Дам я тебе настой трав выгонки столетней, в заморских землях собранных. Только знай: испробуешь сам – навеки все и всех позабудешь, остынет твоё сердце от огня любовного. Девицу желанную угостишь – потеряет в этом мире она суженого. А того опоишь – никогда не видать ему своей зазнобы. Тебе решать, ротмистр. Тебе и ношу эту нести.

Принял он от бабки склянку, не глядя сунул за отворот кафтана да, не разбирая дороги, побрёл в казарму думать-гадать слова ведуньи. Но только нет прямых дорог в Богудонии, не каждому суждено выбраться из её проулочков да закоулочков. Сгинул было ротмистр, но тут и денщик с помощью не замешкал, не дал пропасть, вывел к миру Божьему. Знать бы ему, что его господин сотворит вскоре…

Наступил праздник святой – Рождество Иоанна Предтечи. Арестантам дали послабление – на молитву в храм Троицкий сводили и к столу вкусностей разных подготовили, что люди добрые на радость заблудшим пожертвовали. А к кому родные да близкие дорогу не забыли – дозволено было вместе побыть.

Пришла и Полина, не сломленная коварством греческим и злобой ротмистра. Сели они с Семёном, глаз друг от друга не отрывают, о новой встрече взахлёб мечтают. Подошёл к ним ротмистр. Поставил на стол три чарки с вином неразбавленным, у проверенных контрабандистов купленным.

– Выпей, не гнушайся, Семён, да и ты, Полина. В честь праздника святого и примиримся разом.

Сказал и сам в чарку усы обмакнул. Выпили и арестант с невестой на свою погибель. Долго потом люди молвой делились, да только правды не сказывали. Затерялась правда-то с тех пор в годах длинных. Как впал в беспамятство безумное ротмистр, так что и род его навек сгинул, и фамилию вспомнить не могут, как арестант и мичманова дочка разом в суматохе истаяли, словно и не было их вовсе на свете Божьем.

С тех пор раз в году, когда православные чтут Иоанна Предтечу, а люди старых поверий – Ивана Купалу, слышен в ночи, уже под утро, стук деревянных башмаков по камням мостовой Крепостного переулка, что тянется вдоль солдатской казармы, и лёгкий шёпот то ли листвы каштанов, то ли волны морской.

А люди зоркие, что и в тумане не заплутают, видят два силуэта, рядом бредущие, а словно и не вместе. К каждому встречному в этот неурочный час они тянут призрачные руки и вопрошают с мольбой:

– Вы не видели мою любимую?

– Где мой суженый?

Но разве кто подскажет им, посоветует, если сами они навечно друг дружку отыскать не вольны?

Так и мыкаться им, коварством ротмистра погубленным, пока кто из людей не вспомнит фамилию его окаянную да вслух не произнесёт…

ул. Фрунзе, 58-а Католический костёл

Одним из самых сильных впечатлений от Таганрога с момента его основания для людей приезжих были его почти вселенская разноязыкость и многоконфессиональность, что делало город одним из уникальным мест Российской империи.

Православные храмы и монастыри русской и греческой церквей, синагога, мусульманский молитвенный дом, лютеранская кирха, армянская церковь, католический костёл – и это все в небольшом по нынешним меркам провинциальном городке. Но и в этом многообразии, и, даже можно сказать, архитектурной и исторической насыщенности, судьба дома, где ныне размещается Центральная городская детская библиотека имени Горького, выглядит впечатляюще.