Андрей Иванов - Интервенция против мировой революции. Разведывательная предыстория «Северной экспедиции» Антанты (1917—1918 гг.)

• Название: Интервенция против мировой революции. Разведывательная предыстория «Северной экспедиции» Антанты (1917—1918 гг.)
• Автор: Андрей Иванов
• Жанр: Прочая научная литература

Монография посвящена исследованию и реконструкции процесса подготовки, организации и осуществления политики интервенции против Советской России разведывательными и контрразведывательными органами Британской Империи. Книга написана на базе анализа широкого круга отечественных и зарубежных источников и адресована всем, кто интересуется историей секретных служб начала XX века.

---

Соответственно, напрашивается вывод о том, что огромность территории и большая численность населения должны гарантировать государству защиту от интервенции. Однако бывают и исключения – так, века мировые державы все же смогли организовать карательную экспедицию в Китай для подавления Ихэтуаньского восстания, хотя в стране проживало почти 440 миллионов человек, а по площади она занимала одно из лидирующих мест в мире134. Для внешних сил в такой ситуации определенным выходом может стать ограниченная интервенция в нескольких ключевых регионах страны – за счет этого становится возможным избежать больших издержек с одной стороны, и нанести противнику существенный экономический и военно-политический ущерб – с другой. Именно эта схема была с успехом применена в Китае в начале XX века и закончилась неудачей в России в 1918—1919 годах.

Причины провала данного сценария во время интервенции на Русском Севере в период Гражданской войны во многом также предсказал вышеупомянутый Ф. Коул, по словам которого «если мы не оккупируем всю территорию России, то не сможем повлиять на ту ее часть, где проживает основная масса населения, а именно Центр и Юг, обеспечивающие промышленную, горнодобывающую и сельскохозяйственную мощь России»135.

Весьма характерно, что одной из вероятных причин организации интервенции против Цинской Империи был ее негативный имидж в глазах европейских политиков и обывателей. Ключевую роль здесь играли несколько обстоятельств, среди которых главенствующее место занимали, видимо, нехристианское вероисповедание китайцев, низкие темпы научно-технического развития и распространение опиума. Действительно, современные исследования показывают, что в начале прошлого столетия в Китае наркотики употребляли около 5,4% населения страны, а годовое потребления опия на душу населения составляло без малого 74 грамма136.

Связь между наркоторговлей и международным вмешательством во внутренние дела суверенных государств наблюдалась и в иные исторические периоды – к примеру, одним из обвинений, выдвинутых Министерством Юстиции США руководству Панамы перед отправкой туда войск в 1989 году, было участие панамского лидера М. Норьеги в торговле наркотиками. Как следствие, войсковая операция не вызвала недовольства ни Конгресса, ни американской общественности во многом потому, что ее итогом обещало стать снижение потока наркотиков в страну137.

Сходным образом в 2003 году Президент Колумбии А. У. Велец выступил с предложением пригласить американские войска в свою страну для повышения эффективности борьбы с наркоторговлей, которая представляет опасность «демократической стабильности континента в долгосрочном плане». Журналистам было сказано: «Если они посылают войска против Ирака, почему бы им не подумать о таком же количестве солдат, чтобы положить конец потоку кокаина между Колумбией и Калифорнией». Иными словами, признание наркозависимости и наркоторговли одной из глобальных проблем современности позволяет морально-этическое оправдание применения военных сил против страны, страдающей от этой проблемы.

Весьма характерно, что такие страны, даже обладая суверенитетом, не имеют достаточного авторитета в глазах мирового сообщества. К падению авторитета страны на международной арене приводят также такие показатели как гиперинфляция и бедность, что формирует представление о возможности добиться военного успеха с привлечением минимальных ресурсов. Это хорошо понимал, например, отечественный военный теоретик А. А. Керсновский, по словам которого «нападают лишь на слабых, на сильных – никогда. На слабых, но показывающих вид, что они сильны, нападают реже, чем на сильных, но не умеющих показать своевременно своей силы и производящих со стороны впечатление слабых»138.

Наряду с этим, вышеназванные факторы способствуют интервенции в том смысле, что создают почву для «гуманитарного» вмешательства с целью помочь населению преодолеть проблемы, с которыми неспособно справиться их собственное правительство – «приглашение» А. У. Велеца в этом смысле весьма показательно.

Американский правовед Ф. Р. Тисон в конце XX века даже высказывал суждение, что иностранные войска имеют моральное право оказать жертвам угнетения помощь в свержении диктаторов при условии, что интервенция пропорциональна злу, которое она должна устранить»139. При этом он придерживался мнения, что интервенция может проводиться только с согласия хотя бы части граждан государства, которое становится объектом зарубежного военного вмешательства – подобный опыт действительно имел место в истории международных отношений.

Например, такая операция имела место в 1958 году, когда правительство Ливана обратилось к США с просьбой о вмешательстве в развернувшуюся гражданскую войну; в 1965 году аналогичное обращение сторонников «хунты» повлекло за собой американскую интервенцию в Доминиканскую Республику. В 1964 году на основании «приглашений» британские войска участвовали в подавлении армейских бунтов в Танганьике, Уганде и Кении. В 1966 году Франция получила от президента Чада предложение оказать помощь в борьбе с местными партизанами и т. д.

Как ни странно, схожие тезисы можно встретить и в работах бывшего Председателя Реввоенсовета РСФСР Л. Д. Троцкого, по мнению которого «нельзя навязывать другим народам революционные идеи и убеждения при помощи военного насилия. Эта правильная мысль не означает, разумеется, недопустимости военной интервенции в других странах с целью содействия революции. Но такая интервенция, как часть революционной международной политики, должна быть понятна международному пролетариату, должна отвечать желаниям рабочих масс той страны, на территорию которой вступают революционные войска»140. Схожих идей в 1918 году придерживались и некоторые политические деятели стран Антанты, ожидавшие официального «приглашения» к интервенции от «красных» или «белых». В данном ключе проблема состояла в правомочности названных лагерей давать подобные разрешения другим государствам.

В настоящее время по этому поводу в практике международных отношений действует принцип, обозначенный Международным судом ООН при разборе дела «Никарагуа против США» 1986 года, что просьба об интервенции может исходить только от правительства страны, но никак не от оппозиции141. Однако, во-первых, этот принцип был сформулирован через много лет после окончания российской Гражданской войны, а, во-вторых, в условиях внутреннего вооруженного конфликта революционного типа разделить противоборствующие стороны на «легитимное правительство» и «оппозицию» часто не представляется возможным.

Более того, само право правительства «приглашать» зарубежные войсковые соединения для урегулирования возникших в стране конфликтов проистекает из предположения, что правительство действует от лица народа и выражает его волю. Вместе с тем, в условиях революции и гражданской войны гарантировать это достаточно сложно, и от лица народа вполне может действовать как раз оппозиция142.

В свете данных обстоятельств общая логика международного права позволяет считать, иностранное государство может пользоваться «приглашением» к интервенции только в том случае, если оно поступает от признанного этим государством и местным населением режима, органа или лидера. Правда, данный подход создает нездоровую ситуацию, когда «радикальные круги внутри этнических и религиозных меньшинств» могут пойти «на эскалацию конфликтов с применением вооруженных сил в надежде на победу благодаря вмешательству иностранных миротворческих сил»143.

Как бы то ни было, европейские континентальные политики конца XIX – начала XX века имели возможность опираться в этом вопросе на историко-правовую концепцию Х. фон Роттека, согласно которой в случае распада государства на несколько борющихся самостоятельных образований, оказание военной помощи любому из них являлось абсолютно законным и приемлемым актом144.

Что касается, английских исследователей данного вопроса, то еще правовед и политический деятель сэр Р. Филлимор в своих «Комментариях по международному праву» делал недвусмысленное заключение, что государство имеет полную возможность вмешиваться во внутренние дела соседей, если его интересы оказались затронуты прямо или косвенно. При этом с его точки зрения, ни одно государство не имело право устанавливать у себя политический режим, открыто враждебный правительствам и народам других стран – в таком случае использование против этого государства военной силы было совершенно необходимо. Помимо этого, интервенция считалась оправданной для воспрепятствования осуществлению каким-либо государством территориальных захватов и расширения границ145. Причем ряд британских писателей рассматриваемой эпохи даже полагали, что европейские державы в отношениях с азиатскими народами должны пользоваться исключительно «языком силы», так как последние иных аргументов не понимают.