Андрей Иванов - Интервенция против мировой революции. Разведывательная предыстория «Северной экспедиции» Антанты (1917—1918 гг.)

• Название: Интервенция против мировой революции. Разведывательная предыстория «Северной экспедиции» Антанты (1917—1918 гг.)
• Автор: Андрей Иванов
• Жанр: Прочая научная литература

Монография посвящена исследованию и реконструкции процесса подготовки, организации и осуществления политики интервенции против Советской России разведывательными и контрразведывательными органами Британской Империи. Книга написана на базе анализа широкого круга отечественных и зарубежных источников и адресована всем, кто интересуется историей секретных служб начала XX века.

---

Получалось, что до принятия Устава ООН в случае начала открытой вооруженной борьбы в какой-либо стране, другие государства имели полное право вмешиваться в нее, поддерживая одну из сторон практически любыми средствами. Если же речь шла о ранних стадиях конфликта, когда восстания и партизанская борьба еще не превратились в полномасштабную Гражданскую войну, а законное правительство обладало реальной властью, «приглашение» все же считалось необходимым. Иными словами, легитимность интервенции зависела от масштаба конфликта, числа жертв и динамики эскалации146. Как ни странно, аргументы такого рода до сих пор используются в общественно-политических и правовых дискуссиях, и оправданность «гуманитарных интервенций» часто связывается именно с числом жертв в конфликте.

В целом, становится совершено очевидным, что, как современным интервенциям, так и аналогичным операциям XIX – начала XX веков были свойственны одни и те же черты.

Во-первых, опыт исследования интервенций на данном хронологическом отрезке доказывает, что, иностранное военное вмешательство часто было направлено не только на подавление насилия на конкретной территории, но и на инспирирование там социально-политических изменений. К числу таковых можно причислить получение автономии или независимости отдельными регионами страны, подвергшейся интервенции (если ожесточенная борьба за независимость была причиной вмешательства), демилитаризацию, принятие новых законов и подзаконных актов, изменение формы государственного устройства (от демократии до военной диктатуры) и т. д.

К примеру, в результате военного вмешательства России, Франции и Англии, независимость от Османской Империи в 1830 году получила Греция, причем участники этой интервенции называли своей задачей содействие «спасительному делу умиротворения» и отказывались от попыток добиться «увеличения своих владений», «исключительного влияния» и «преимущества в торговле для своих подданных»147. В 1878 году благодаря интервенции России независимость приобрели Сербия и Румыния. А в 1860—1861 годах имело место французское военное вмешательство в Сирии для защиты местных христиан от притеснения со стороны мусульман, что привело к частичной трансформации сирийской системы государственного управления (была принята Конституция, вводившая на части территории страны должность правителя, избираемого из христиан148). Характерно, что такие операции проводятся до сих пор, хотя и тогда и теперь они вызывают мощную критику, ведь «чтобы политическая свобода пустила корни у известного народа, она должна быть упрочена собственными усилиями граждан, а не принесена на иностранных штыках»149.

Во-вторых, несмотря на замечание историка Дж. Броунли о том, что в указанный период интервенции «происходили в политических целях, далеких от идей гуманизма»150, использование морально-этических аргументов при проведении таких операций было практически повсеместным. Политические деятели Нового времени неоднократно апеллировали к необходимости вооруженными методами отстаивать общечеловеческие ценности, охранять порядок и стабильность. Это обстоятельство во многом связано с тем, что легитимность интервенции, как операции, не носящей характер войны, как в прошлом, так и в настоящее время, строится в основном на общественной поддержке151. И если в современном мире общественные деятели часто выражают недовольство по поводу несоответствия официальных и фактических задач интервенций152, то для политиков прошлого военная агрессия выступала средством воплощения конструктивных функций конфликта, о которых на рубеже XIX—XX веков неоднократно писали ученые и философы153.

Например, еще в словах российского императора Николая I, датируемых апрелем 1849 года, можно видеть сочетание различных мотивов вмешательства – от сугубо национальных до всемирно-гуманистических: «Не одна помощь Австрии для укрощения внутреннего мятежа и по ее призыву меня к тому побуждает; чувство и долг защиты спокойствия Богом вверенной мне России меня вызывают на бой, ибо в венгерском мятеже… видны усилия общего заговора против всего священного и в особенности против России»154.

Не менее интересно, что в речи кайзера Вильгельма II перед солдатами, отравленными для подавления Ихэтуаньского восстания, содержался призыв не только защитить немецких граждан в Китае или продемонстрировать миру военную мощь Германии, но и «открыть путь цивилизации». В представлении главы немецкого государства, восточная модель управления была неэффективна, так как строилась не на христианских принципах, и германские войска были призваны своим примером доказать это китайцам, нанеся им поражение155. Тем самым, интервенция воспринималась им как инструмент, способный спровоцировать переоценку ценностей у жителей Азии, хотя ее официальные цели состояли только в защите собственных граждан и китайских христиан.

В администрации Соединенных Штатов Америки также достаточно часто прибегали к использованию аналогичных аргументов. Так, в 1906 году отправка войск на Кубу, где в этом время происходило восстание антиправительственных сил, шла под лозунгами «восстановления порядка» и «защиты жизни, собственности и личной свободы» жителей острова, хотя из докладов разведки можно понять, что цели интервенции лежали в плоскости защиты американских инвестиций на Кубе и «установления политического контроля» над островом156. Интересно, что Госсекретарь США Р. Лэнсинг в 1918 году прямо называл среди причин интервенции в Россию «защиту гуманитарной работы» в стране американских дипломатов157. Даже по прошествии длительного времени риторика не изменилась, и в 1983 году перед интервенцией США на Гренаду вновь звучали лозунги «остановить правление террора», хотя целью операции было воспрепятствовать созданию на острове социалистического правительства.

В-третьих, именно в начале XX века (как происходит и сегодня) наблюдалась политическая активность в сфере ограничения и регулирования норм и правил иностранного вмешательства во внутреннюю политику независимых государств. Дело в том, что к тому моменту подобные действия мировых держав, фактически, стали нормой – имела место так называемая «рутинизация» интервенции, доминирующим было отношение к ней, как к обыденному явлению. Как заявил Министр иностранных дел Франции Ф. Р. де Шатобриан на Веронском Конгрессе, «государство должно вмешиваться или не вмешиваться в дела другого, смотря по своим потребностям»158. Причем с точки зрения многих ученых XIX столетия иностранная интервенция считалась допустимой, скажем, если последствия политических преобразований в одном государстве представляли опасность для других государств. При этом едва ли не единственным «ограничителем» действий интервентов на протяжении XVIII—XIX веков являлся коалиционный формат военных вмешательств и связанные с ним взаимные обязательства стран-участниц по недопущению различных форм насилия. Как писал об этом профессор М. Н. Капустин, международное сообщество с середины XIX века стремилось «сделать вмешательство актом общеевропейским и отнять право его у отдельного государства»159.

Значительная часть интервенций в данный период, в самом деле, носила коллективный характер – например, действия I антифранцузской коалиции в 1791—1797 годах, призванной остановить развитие революционного процесса во Франции, интервенции в Греции и Мексике в XIX столетии – и необходимость координации действий и недопущения чрезмерного усиления влияния союзников-интервентов способствовали началу выработки правил вмешательства в чужие конфликты.

Так, в 1833 году в Берлине дипломатические представители Российской Империи, Австро-Венгрии и Пруссии подписали конвенцию о праве на проведение интервенции «во время смут внутренних, а также при внешней опасности», с согласия правительства страны, которая не могла справиться с возникшими проблемами самостоятельно160. Притом каждый конкретный случай коллективного вмешательства мировых держав во внутренние военно-политические конфликты сопровождался отдельным соглашением – в 1861 году такой документ был подписан Великобританией, Францией и Испанией относительно интервенции в Мексике; в конце 1917 года аналогичное соглашение по поводу действий в России заключили Великобритания и Франция.

Благодаря этому, как справедливо заметили Дж. Броунли и Ф. К. Эбью, к началу XX века большинство политиков и членов научного сообщества на Западе признали существование у мировых держав права на осуществление вооруженной интервенции, если она не является «односторонней акцией, проводимой вооруженными силами одного государства на территории другого»161. Конечно, на тот момент коалиционный формат вмешательств находился в стадии становления, так как был осложнен отсутствием постоянно действовавших крупных военно-политических блоков, однако коллективные операции сулили гораздо больше шансов на успех.