Владимир Хотиненко - Зеркало для России

• Название: Зеркало для России
• Автор: Владимир Хотиненко
• Жанр: Кино, театр
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-90982-7

Это первая книга знаменитого кинорежиссера Владимира Хотиненко, лауреата многих международных и отечественных кинопремий. Все фильмы, снятые им, посвящены судьбе России в разные периоды ее истории – от далекого Смутного времени XVII века до животрепещущих тем современности.

Никогда не гонясь за конъюнктурой, Владимир Хотиненко в работе над каждой картиной стремится прикоснуться к метафизической природе России, к ее вечной тайне. Картины «Зеркало для героя», «Макаров», «Мусульманин», «72 метра» давно стали классикой. Новые его картины «Гибель империи», «1612», «Поп», «Достоевский», «Бесы» пересматриваются зрителем по многу раз. Каким же был непростой путь режиссера к успеху?

Детство в маленьком алтайском городке, работа на тракторном заводе, учеба в Архитектурном институте Свердловска, служба во внутренних войсках с конвоированием заключенных… и наконец судьбоносная встреча с Никитой Михалковым. Работа декоратором, художником и ассистентом режиссера. Первые трудности и неудачи на режиссерском поприще… Но словно все перипетии жизни готовили режиссера к его главным работам.

Обо всем этом сам Владимир Иванович Хотиненко рассказывает в этой книге.

---

С Вячеславом Бутусовым (случайная встреча в поезде)

Я в группе играл на бас-гитаре, в акустических концертах, естественно, на шестиструнке. Тогда частенько проводились конкурсы патриотической песни. И вот один из самых больших моих позоров связан с этим конкурсом. Я сам писал тогда тексты и музыку к песням и специально к конкурсу приготовил песню про войну. Вышел к микрофону… Заранее скажу – я получил Гран-при на этом конкурсе. Но меня это никак не утешило. Потому что, начиная со второго куплета, а публика-то в зале – сплошь студенты, все ядовито-остроумные, и вот где-то со второго куплета мне начали подсказывать слова. То есть рифмы, да и сами образы были настолько банальными и примитивными, что в зале начали угадывать чуть ли не каждую следующую реплику. Ужас! Значит, у меня строка: «Вот и остались только гранаты. / Но надо…» Из зала: «…держаться, ребята». Пою дальше: «И первым поднялся парень…» Из зала: «С голубыми глазами…»

Это превратилось в тихое издевательство. Тем не менее я – может быть, в утешение – получил один из главных призов. То, что нас не убивает, делает нас сильнее, как говорится. И для меня этот невольно найденный «контакт со зрителем» послужил очень хорошим уроком. Я стал ответственно относиться ко всему, что делаю.

Зал полон, Герасимову вопросы задают, к его фильмам у всех студентов неподдельный интерес, а мы, будто в особом нелегальном клубе, затаив дыхание, слушаем самый скандальный набоковский роман в первом переводе.

Это были времена фанатов «Битлз». Хотя в 1970-м «Битлз» уже распались. Но «Роллинг Стоунз» до сих пор выступают. Уже были и «Пинк Флойд», и «Бич Бойз», и «Би Джиз» – в общем, неслабое разнообразие… И все равно выделялось два фанатских клана – за «битлов» и за «роллингов». Как Монтекки и Капулетти.

Я – солист нашей, свердловской «Машины времени»

«Роллингстоунзоманов» было значительно меньше, но я принадлежал именно к их числу. Мы тогда поспорили на ящик шампанского, что «Роллинг Стоунз» переживут всех. И я сейчас, пожалуй, мог бы его получить, вместе с Сашей Кротовым, выступившим против битломанов на моей стороне. Но, к сожалению, уже не вспомнить, с кого этот ящик шампанского надо получить. А Мик Джаггер до сих пор поет, и «Роллинг Стоунз» существуют, а больше никого из их музыкальных ровесников не видно и не слышно. До сих пор люблю «роллингов».

Учась в архитектурном, я влюбился в западную модернистскую литературу. Увлекался Кафкой, Камю, Борхесом, Кортасаром. Прежде эта литература, уводящая своими приемами от внешней реальности к исследованию внутренних состояний сознания, была мне совершенно неведома. И конечно же, не ниже (а думается, еще и повыше) стоят наши писатели XX века, гении художественно-философского эксперимента – Андрей Платонов, Владимир Набоков… Тогда я и ими зачитывался.

Афиша свердловской «Машины времени». 1971 год

Один мой знакомый из Свердловска, по фамилии Капустин, учился в МГИМО. Так он переводил нам «Лолиту», изданную на английском, с листа. Я очень хорошо помню, приехал из Москвы Сергей Аполлинариевич Герасимов на встречу с архитекторами (как раз он фильм об архитекторах в 1972-м снимал – «Любить человека»), а мы на этой встрече в дальнем уголке аудитории сидим, и Капустин шепотом нам переводит «Лолиту» с английского. Зал полон, Герасимову вопросы задают, к его фильмам у всех студентов неподдельный интерес, а мы, будто в каком-то «своем домике» или в особом нелегальном клубе любителей изящной словесности, затаив дыхание, слушаем самый скандальный набоковский роман в первом переводе.

Еще очень помог тогда расширению моего культурного кругозора, вообще самообразованию, тот факт, что, поскольку в Свердловске имелась своя киностудия, там устраивались так называемые «просмотры по кольцу», то есть закрытые просмотры всех новинок. Для своих. И мы, студенты-архитекторы, всеми правдами и неправдами на эти просмотры пробирались. Так мне удалось увидеть «Зеркало» Тарковского, «Все на продажу» Вайды, многое другое.

Все наше архитектурное поколение было помешано на кино. А я еще в школьные годы влюбился в польскую актрису Полу Раксу. Кажется, в 10-м классе. На каждой тетрадке я рисовал ее. Специально, по фотографии, выучился ее рисовать. И друзья все знали, что я без памяти люблю красавицу польку. Как раз, когда я учился в архитектурном, вышел «Пепел» с Полой Раксой, и там с ней рядом появился талантливейший красавец Даниэль Ольбрыхский (который, кстати, потом снимется у меня в «Гибели империи»). Потом с ним же вышел потрясающий фильм «Все на продажу». Как раз тогда погиб Збигнев Цыбульский, звезда польского кино мировой величины, и в польском кино словно образовался вакуум, все невольно ждали какую-то замену. И вот появился Ольбрыхский и тоже стал звездой первой величины.

Мои художественные творения в Сургуте, которые, надеюсь, до сих пор радуют глаз сургутян

Он ходил тогда в длинной оранжевой дубленке и даже в нескольких фильмах в ней снялся. А я в студенческие годы успел стать неплохим фарцовщиком, прилично зарабатывал. Мы на Север ездили, в Сургут, – зарабатывать деньги. Главным образом во время летних каникул. Но иногда и зимой выскакивали. Я мог, скажем, заработать на машину, это тысяч пять. Но эти халтуры – отдельная тема. Тоже школа жизни. Рассказ о ней, думаю, еще впереди. Так вот, я своим товарищам-фарцовщикам тогда заказал точно такую же дубленку, как на Ольбрыхском. И они мне привезли ее – действительно, один в один, как на польском артисте. Через много лет я рассказал ему эту историю, мы от души повеселились.

Вот чем мы зарабатывали деньги в студенчестве

На заработанные в Сургуте деньги я смог даже родителям машину купить. У них самих ни в Славгороде, ни даже в Павлограде никогда не было шанса приобрести автомобиль. Их заработки не позволяли. А я уже стал зарабатывать. Но себе машину все равно не мог купить. Тогда это сделать так запросто было нельзя. За автомобилями все стояли в очереди. А поскольку родители у меня уже порядочно отпахали на заводе, были заслуженными ветеранами труда, то их очередь уже подходила. И я «Жигули»-тройку взял им – по тем временам это была шикарная модель.

В общем, я смог доставить маме с папой радость. Поначалу думал, что, когда институт закончу, заберу у них машину. Но потом она так и осталась у них на всю жизнь. Таким косвенным образом я вернул отцу один важный долг – когда-то батя продал свой любимый мотоцикл, чтобы купить моей сестре, серьезно занимавшейся музыкой, пианино. А мне тогда с продажи мотоцикла был куплен баян. Вот этот наш с сестрой должок мне и удалось вернуть еще во время учебы в институте. И родители испытали наконец счастье поездить на личном авто. Тогда это было еще в диковинку.

Я очень рано, еще в институте, женился. В 1972-м у меня родился сын Илья, и отсюда начинается уже совсем другой отсчет жизни. Моя мама, например, рассказывала, что я, когда родился, в первый год орал по ночам, как резаный, не давал никому спать. Измучилась она со мной жутко. А потом раз – и как отключили. Вдруг нормальным стал ребенком. И Илюша будто за родителей мне отомстил. Так же куролесил целый год. А мне же надо было хоть немножечко учиться, проекты делать. Ведь что такое архитектурный институт? Ходишь на лекции, вроде бы чему-то учишься, что-то сам чертишь, рисуешь, придумываешь, но, в общем, главная нагрузка, фантастическая, жуткая, – перед сдачей проектов. Это последние две-три ночи, когда ты просто живешь в институте. Погружаешься в полное рабство. Причем с первого курса ты в эти дни уходишь в рабство к старшекурсникам. Вроде бы даже звучит неприлично, но удивительно полезная вещь. Студенты младших курсов, закатав рукава, вкалывают – что-то расчерчивают, переписывают, штрихуют фоны… Это так и называлось – «рабство». «Я ушел в рабство к такому-то».

С сыном Ильей

Батя продал свой любимый мотоцикл, чтобы купить моей сестре, серьезно занимавшейся музыкой, пианино. А мне тогда с продажи мотоцикла был куплен баян.

А уж к дипломнику в рабство пойти считалось очень престижным. Ты поднимался по социальной лестнице на совершенно новую ступень. Поэтому «в рабство» все охотно сами шли. Никого не заставляли. Ведь у толкового дипломника можно было гораздо быстрее и проще, чем у иного профессора, обучиться многим полезным вещам.

Я занимался на кафедре дизайна, которая в архитектурном появилась даже позже моего поступления в институт. Тогда, даже в масштабах страны, это дело было совершенно новым. И я, при своем любопытстве, на год перешел на кафедру дизайна. Объявлен был международный конкурс на проект жилища для пострадавших от стихийных бедствий. То есть, случись какой-то катаклизм, который оставит большое количество людей без жилья, надо срочно позаботиться, чтобы пострадавшим как можно быстрее стало тепло и комфортно. В общем, весьма интересная дизайнерская задача. И вот мы с дипломником Светловым начали кумекать, он-то уже был настоящим дизайнером…