Кэтрин Терстон - Член парламента

• Название: Член парламента
• Автор: Кэтрин Терстон
• Жанр: Проза

«Вечером 23-го января, некоторые улицы Лондона покрылись таким непроницаемым туманом, какого не бывало уже много лет. Это само по себе незначительное явление природы оказало, однако, очень большое влияние на судьбу члена палаты общин, представителя Ист-Варка – такое же, как и пограничное восстание против Персии, поднявшееся в Хоросанской области. Первые известия об этом восстании пришли тоже к вечеру 23-го января, и к ним отнеслись сначала с недоверием и даже со смехом…»

---

Кэтрин Терстон Член парламента

Catherine Cecil Thurston. John Chilcote. M. P. – London, 1906.

* * *

I.

Вечером 23-го января, некоторые улицы Лондона покрылись таким непроницаемым туманом, какого не бывало уже много лет. Это само по себе незначительное явление природы оказало, однако, очень большое влияние на судьбу члена палаты общин, представителя Ист-Варка – такое же, как и пограничное восстание против Персии, поднявшееся в Хоросанской области. Первые известия об этом восстании пришли тоже к вечеру 23-го января, и к ним отнеслись сначала с недоверием и даже со смехом.

В восемь часов вечера эта новость стала распространяться в палате общин, часов в девять об этом уже говорили депутаты в кулуарах; речь шла, однако, не только о политике России, которая, при наружных симпатиях к шаху, на самом деле тайно разжигала мятеж; главным образом говорили о том, что «Saint Georges Gazette» – вечерняя газета ториев – отнеслась к этому событию серьезно и выступила с резким осуждением правительства.

Лэкли – собственник и издатель «Saint Georges Gazette» – уже несколько раз переходил от традиционной сдержанности тона в резкости новейшей журналистики. А в этот вечер он пошел еще дальше по этому пути и заявил в статье под сенсационным заглавием, что в этом будто бы совершенно невинном пограничном инциденте дело идет вовсе не об одном антагонизме рас. Это, по его словам, первые робкие попытки осуществить давно составленный и подготовленный русскими план, который постепенно созрел вследствие «вялой политики» современного британского правительства.

Впечатление статьи было очень сильное и очень различное на равных людей. Члены оппозиции усматривали важность статьи в чрезмерном, явно напускном спокойствии на министерских скамьях; правительство же с своей стороны не могло отделаться от неопределенного чувства, что вспыхнувший интерес оппозиции к пограничному инциденту предвещает, недоброе. Все эти различные ощущения создавали наэлектризованную атмосферу, не проявляясь, однако, ни в каких осязательных фактах. Палата продолжала заниматься текущими делами до половины двенадцатого вечера – и тогда только внесено было предложение перенести продолжение занятий на следующий день.

Первым вскочил со своего места Джон Чилькот, депутат от Ист-Варка. Он быстро выбежал из парламента в каком-то почти бессознательном состоянии. Увидав вдруг полицейского, который стоял под сводом большего двора с неподвижно-спокойным лицом, Чилькот инстинктивно хотел свернуть с своего пути, как бы боясь, что нарушится ход его мыслей, если он услышит чужой голос; во он сдержал свой, нервный порыв и заговорил первый.

– Какой туман! – сказал он с напускным спокойствием.

– Да, туманно; к западу все больше заволакивается, – ответил полисмен.

– Да? – неопределенно ответил Чилькот. Бодрый голос полисмена раздражал его, – и он уже во второй раз замечал в себе такую болезненную раздражительность. Не глядя больше на полицейского, он прошел через двор и вышел в ворота. В клубящемся тумане сверкнули ему навстречу огни двух фонарей, как глаза большой кошки, и обычное: «Кэб, сэр?» – смутно прозвучало в его ушах. Он остановился, уже направился было к дверце кэба, как вдруг у него промелькнула другая мысль.

– Нет, – быстро сказал он, – нет, – а лучше пойду пешком.

Кучер что-то пробормотал, щелкнул бичом, и коляска покатилась дальше под звон копыт.

Чилькот тем временем перешел с бесцельной поспешностью через улицу по направлению в Уайтголю. Там туман был еще более густым, так что едва можно было различить ближайший уличный фонарь. Но Чилькот продолжал быстро идти дальше. Зоркий наблюдатель обратил бы внимание на его странную походку: хотя он шел, казалось бы, очень уверенно, но весь вздрагивал при малейшем шуме, при малейшем прикосновении, как человек с болезненно- напряженной нервной системой.

Он продолжал идти и дальше с той же поспешностью, не замечая, что с каждым шагом мрак вокруг него сгущается, становится более влажным и осязательным, что пешеходы с каждой секундой все чаще наталкиваются друг на друга и слова проходящих людей звучат все непонятнее, все более неясно. Вдруг он понял, что тем временем произошло, и сразу остановился.

Он совершенно неожиданно попал в густой туман – в такую непроницаемую завесу, что человеческие фигуры, которые вот только-что еще виднелись хоть смутными тенями, теперь рассеялись в ничто, как бы стертые рукой волшебника; темнота точно всосала в себя свет уличных фонарей. В первую минуту на Чилькота напал панический ужас от сознания полного одиночества. Затем его охватил нервный страх перед собственной рассеянностью, которая завела его так далеко. Он прошел немного вперед, потом остановился в нерешительности. Но у него явилось мучительное сознание, что бездействие хуже всего, и он поэтому опять пошел вперед, широко раскрыв глаза и вытянув руку вперед, чтобы ощупывать путь. Туман густо замкнулся перед ним и позади него, и отрезал всякую возможность к отступлению. Он только слышал в темноте вокруг себя смутный гул голосов – веселых, неуверенных, боязливых, сердитых. Временами его касалась чья-нибудь рука. Странная это была минута, таившая в себе самые разнообразные возможности; в странном хаосе звуков непрерывно сливались шум грохочущих колес, ругань и смех.

Чилькот держался левой стороны и пытался идти дальше. Движения его были порывисты, пугливы – на него напал непонятный страх среди этого одиночества, наполненного несчетными звуками. Сначала он тщетно нащупывал руками что-нибудь твердое; наконец, пальцы его прикоснулись к чему-то холодному – к спущенным железным ставням магазинной витрины. Это его успокоило. Он, как слепой ухватился за эту опору, стараясь как можно скорее подвигаться вперед. Так он прошел шагов двенадцать, и тогда случилось неминуемое: он наткнулся на человека, шедшего навстречу ему.

Стукнулись они самым непредвиденным образом; при этом оба выругались и затем рассмеялись. В этом не было, конечно, ничего необычайного, но Чилькот был в таком настроении, что самое будничное становилось для него непостижимым. Восклицание и затем смех незнакомца подействовали на него удручающим образом:– ему казалось, что из темноты эхо повторяет его же собственные слова. Конечно, из десяти человек в Лондоне девять – если взять людей одинакового воспитания и одинакового общественного класса – выразили бы свою досаду или свое удивление в той же самой форме, вероятно даже тем же тоном голоса. Чилькот понимал и это среди своего нервного возбуждения.

– Дьявольский туман! – сказал он громко. – Я пробую попасть на Гровнор-Сквер, но, кажется, мои шансы на успех невелики.

Незнакомец опять засмеялся, и смех его снова смутил Чилькота. Он пугливо спрашивал себя, не жертва ли он обмана чувств; но незнакомец начал говорить прежде, чем он смог распутаться в своих ощущениях.

– Да, ваши шансы не особенно велики, – сказал он. – Даже если бы собраться к черту, то в такую ночь не легко найти к нему дорогу.

Чилькот что-то пробормотал и придвинулся ближе к магазинной витрине.

– Да, да, – сказал он. – В такую погоду, в такой темноте, начинаешь понимать, что слепым, при распределении вечного блаженства, должно достаться больше, чем нам. Ведь это повторение тумана, бывшего шесть лет тому назад. Выходили вы тогда на улицу?

У Чилькота была привычка непосредственно перескакивать с одной фразы на другую, – привычка эта сказывалась в последнее время особенно часто.

– Нет. – Незнакомец тем временем тоже пододвинулся к магазину. – Шесть лет тому назад я не был в Англии.

– И не жалейте, что не были. – Чилькот поднял воротник. – Ужасный был тогда туман, – такой же черный, как вот сейчас, но еще более расползшийся во все стороны. Я отлично помню, как это было. В тот вечер как раз Лексингтон произнес свою большую речь о сахаре. Многие еще в три часа ночи бродили по Ламбет-Бриджу, – а из парламента мы ушли в полночь.

Чилькот редко предавался воспоминаниям; но эта беседа с невидимым спутником казалась ему как бы разговором с самим собой. Когда раздался ответ на его слова, Чилькот даже не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть от изумления.

– Речь о сахаре, – сказал незнакомец. – Странно, что я как раз вчера ее перечитывал. Удивительно много красноречия по поводу такого сухого предмета. Какую огромную карьеру мог бы тогда сделать Лексингтон!

Чилькот передвинулся, устав стоять на одном месте.

– Вы, очевидно, интересуетесь возней в Вестминстере? – спросил он с легким оттенком сарказма.

– Я? – уклончиво ответил незнакомец. – Я читаю, как и остальные пять миллионов населения, газету – вот и все. Я далек от политики. – В голосе его звучала сухость; прежнее его воодушевление как-то сразу исчезло.

– Далеки от политики! – повторил Чилькот. – Завидно…