Василий Гудин - Так бы сказал Заратустра

• Название: Так бы сказал Заратустра
• Автор: Василий Гудин
• Жанр: Философия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00071-646-5

Книга написана в жанре мистической философии о нечто под именем Ничто, изнанке мироздания, о первозданной сущности Материи как выходце из Ничто, как Материя происками Вселенского Разума, творца мироздания, оказалась в ипостаси Смерти, о метафизических субъектах Воли к власти, Разуме и Материи, как в плоском мире одной из сторон все кончается смертью, о возможном бессмертии человечества, победе Любви над Волей к власти, высшем мистическом смысле Октябрьской Революции, о прорыве к новому мышлению, истинной свободе человека во «все возможно», об озарении тьмой, единой цели человечества.

---

«Великое в человеке то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель». – Я историю человечества уподобил животной эволюции – от низшего к высшему. Я из гибели смертных людей пытался создать бессмертного Сверхчеловека. «От вас, избравших самих себя, должен произойти избранный народ – и от него Сверхчеловек». – Избравшие самих себя и избранный ими народ, как дрова, сжигали в прожорливых топках «неполноценные» народы и нации. Дьявол оказался им ближе, чем Сверхчеловек.

«Те же причины, которые вызывают измельчание людей, одновременно влекут более сильных и более редких к величию». – Я думал великое можно возвысить на слабом, мелком основании. Не велико величие быть великим перед мелким.

«Человек есть нечто, что должно преодолеть». Через две сотни лет я застал тех же самых людей, которых «должно преодолеть». Сверхчеловека я не увидел даже в зародыше. Я поклонялся Сверхчеловеку, вы поклоняетесь Суперроботу. У робота нет сознания, но вы вольете в него свою злобу, вражду и ненависть к жизни. Он не будет чувствовать ненависть, злобу, вражду, но будет действовать так, как если бы он это чувствовал, как если бы знал, что такое ненависть, злоба, вражда. Что может быть страшнее такой машины? Она не знает ужаса за содеянное, не жди от нее покаяния, она убивает просто, как делает свою работу, фашизм сам по себе, в своей явной сути, фашизм, не знающий, что он – фашизм. Что может быть страшнее такой машины? Люди, ставшие такими же роботами.

«Ибо влечет меня ввысь, к сверхчеловеку». Но Воля к власти стала тем потолком, о который я вышиб свои мозги. Я стремился ввысь к сверхчеловеку, в то время как сверхчеловек лежал на земле, рассыпавшись в прах на составные элементы из малых людей, из которых я его складывал. Единого цементирующего духа не нашел я для составных элементов, чтобы сложить из них целое. Меня влекло «по ту сторону добра и зла», к Сверхчеловеку, но оказался я по ту сторону человека.

«Только шут думает: «Через человека можно перепрыгнуть». Но ведь и я хотел перепрыгнуть человека к Сверхчеловеку, ведь и я был тем самым шутом, шутом Сверхчеловека. Кто перепрыгивает человека, тот, подобно блохе, прыгает по жизни.

«Так чужда ваша душа всего великого, что сверхчеловек был бы вам страшен в своей доброте». Вы, люди «высшего света», вы назвали бы моего сверхчеловека дьяволом. «Все измельчало! О когда же вернусь я на мою родину, где не должен я более нагибаться – не должен более нагибаться перед малым!» Не хочу я более нагибаться, чтобы подстроить себя под малое, я хочу поднимать голову вверх, чтобы видеть, как возвеличилось малое. Ибо сказано было: «Да узнают народы, что человеки они».

Я не нашел иного достойного пути человечеству, как только пути, ведущего к Сверхчеловеку, перекидывая к Нему из прошлого в будущее «мосты» из человеческих жизней. На том пути Сверхчеловек, взращенный на обильно «унавоженной» почве бесчисленных судеб, будет ни чем иным как только лишь Сверхпаразитом. И как средневековый алхимик, дабы обрести бессмертие, искал эликсир вечной жизни, так Сверхчеловек, – если, конечно, у него останется хоть что-нибудь человеческое, – обретя бессмертие, станет искать эликсир смерти, чтобы в небытие утопить сверхбессмысленность одинокого существования. Сверхчеловек – соломинка, за которую цеплялся я, утопая в болоте своей философии борьбы за власть. Что может быть более неестественным и аморальным, чем последнее благоденствие человечества на куче трупов.

На гробах завершив потребления пир,
Себя уничтожит беспамятный мир.

Сверхчеловек по трупам шел к своему совершенству.

Я отрекаюсь от тебя, Сверхчеловек, ибо не создать великого из малого и ничтожного, пока малое и ничтожное не станет великим!

По «кругу вечного возвращения»

И второй мой кит то исчезал, то появлялся, и был более похож на видение, призрак, чем на реальную основу философской концепции.

И было мне как озарение, как откровение сил, вертящих колесо истории, как постижение вселенского смысла – «круги вечного возвращения» как бессмертие всего живущего, как победа времени над Вечностью. Да, то было откровение! Откровение наоборот: откровение обреченности жизни и человечества на вселенское проклятие, откровение бессмысленности всякого действия и всякого существования, круговорот судьбы в природе.

Человечество, как белка, крутит колесо Фортуны, и думает, что идет вперед. Поступательное движение цивилизации и прогресса после гибели и возвращения обращается в круг. Но белка может сойти с колеса, человечеству вечно крутиться в нем: от начала к концу, от конца к началу, от рождения к гибели, от гибели к воскрешению, один к одному повторяя тысячекратно прожитую жизнь. Ужас повторения не сводит человека с ума лишь потому, что нет памяти о прошлой жизни. Если же вспомнит вдруг человек, то ничего в своей судьбе изменить не сможет. Амнезия спасает людей от сумасшествия. Поэтому, чтобы не сойти мне с ума, сознание лихорадочно стало искать в кошмаре бессмыслия героическое и высокое. «-Все вещи вечно возвращаются и мы сами вместе с ними и мы уже существовали бесконечное число раз и все вещи вместе с нами. Я буду вечно возвращаться к той же самой жизни, в большом и малом, чтобы снова учить о вечном возвращении всех вещей, чтобы опять возвещать людям о сверхчеловеке». – Только скрытое отчаяние может заставить вещать о том, что никогда не сбудется, о сверхчеловеке, зная, что каждый «круг» кончается одинаково, что всему настанет конец и все начнется сначала.

Бесплодная попытка спорить с Вечностью, бунт обреченного и «буря в стакане воды». Повторное совокупление бесконечного количества причин и следствий в бесконечностях различных порядков пространства и времени. И ничего ни на йоту нельзя изменить в этом вечном круговороте колеса бытия.

Время – жизнь из сферы в сферу,
Как песок в часах песочных.
Жизнь отмерена нам в меру,
Не сдержать минут проточных.

Но Кто-там, в небесной сфере,
Часы с песком перевернет

И нам страданья в той же мере,
Как искупление вернет.

«Теперь я умираю и исчезаю и через мгновение я буду ничем. Души также смертны, как и тела. Но связь причинности, в которую вплетен я, опять возвратится, – она вновь создаст меня! Я сам принадлежу к причинам вечного возвращения». – Так я хотел обессмертить себя, не веря в бессмертие душ. Я поневоле представил себя и весь род человеческий случайным сочетанием микрочастиц, материальных причин, биологических процессов и эпохи исторического времени.

Безличная сила механической причины «вновь создаст меня»… Как может механическое воссоздать живое, думающее, любящее, страдающее? Выходит, что я, воспевающий жизнь, ничего в ней не смыслил. «Любить и погибнуть – это созвучно от вечности. Воля к любви – это значит хотеть также смерти». – Любить и погибнуть… вернуться, любить и снова погибнуть. И так сто и тысячу раз. Даже самое высокое чувство многократным повторением превращается в механизм. Повторение – удел Вселенского Разума, замкнувшегося в своей скорлупе. Повторение – пародия, карикатура на Вечность. Я думал смертью обессмертить любовь, приобщить ее к вечности, но получилось лишь одно повторение.

Белый саван на землю ложится,
Под саваном белым крепко мне спится.
Весна, белый саван с меня не стаскивай,
Будь, как и прежде, подругой мне ласковой.
Под снегом я слышу небесную лиру,
Не открывай меня снова этому миру.

«По неудавшемуся томится всякая вечная радость». – И вечно будет томиться вечная радость по вечно неудавшемуся. Я обрек своих любимых неудавшихся высших людей на вечную неудачу и удачливых прохвостов на вечную удачу. В круговорот бытия попали не только Бог и человечество, но и тот неведомый мир, который хочет осуществить себя через высших людей. «Они (неудачники) воспримут веру в вечное возвращение как проклятие». – Оправдывал я «круги возвращения» неприятием их неудачниками, тут же забыв, что «по неудавшемуся томится всякая вечная радость». А удавшийся, разве воспримет их по-другому? Вечно достигать одних и тех же вершин, преодолевать одни и те же преграды, одерживать одни и те же победы, – кто скажет, что нет здесь погибели и нет здесь проклятия? Разве что удавшийся бездарь увидит в этом спасение.

«Власть кольца» сжимает горло человечества. «Все «непреходящее» только уподобление». – Так я восстал против безусловного во имя преходящего человека. Но чему уподобить преходящее множество раз? Оно не имеет ни образа, ни подобия, оно призрачно и безосновно. «Вечно вращается колесо бытия. Все погибает, все вновь складывается, вечно строится тот же дом бытия. В каждый миг начинается бытие – и вечное возвращение даже самого маленького человека!» «И вечное возвращение даже самого маленького человека»…. Я не мог согласиться тогда, что маленькие, «лишние» люди нужны: «Жизнь испорчена чрезмерным множеством людей», но я готов был согласиться с их вечным возвращением, испортив вечное «чрезмерным множеством», лишь бы оправдать свою философию. Реабилитацией «лишних людей» я прикрывал подспудный ужас перед своим «кругами», который томил меня изнутри. Но и признание «лишних людей» не спасло меня от сомнений, тогда я стал думать напротив, что повторение маленьких людей, чандалы и черни, не дает до конца мне принять мое откровение.