Лазарь Соколовский - C Ближнего Неба

• Название: C Ближнего Неба
• Автор: Лазарь Соколовский
• Жанр: Поэзия

Эта книга раздумий зрелого человека о собственном пути, судьбах предшественников, написанная на очередном рубеже испытаний для страны, отношение к которой не может быть определено настойчивым влиянием извне. В этой книге, как и в предыдущих книгах автора, больше вопросов, чем ответов. Возможно, это будет интересно читателю.

---

2

Не дай мне Бог сойти с ума…

А.С.Пушкин

Не сойти б с ума
все по той причине —
на душе зима,
даже голос стынет,

свял от серых плит,
словно от недуга,
снег глаза слепит,
хоть и ветер с юга,

трескается лед,
припекает спины,
что он принесет
с почтой голубиной —

скомканный прогресс?
стираное солнце? —
вздрогнет птичий лес,
наш – не обернется,

ни надежд, ни сил,
пусть весна сорокой,
изнутри застыл,
жарким левым боком,

некуда расти,
коль одни обноски…
Лучше отойти
тихо, по-толстовски,

без вещей, без слав,
в простоте искомой,
вроде, убежав
от родного дома.

К встрече с братом

В твое рождество не прийти мне, не стать
к оградке ли, к мрамору в утлом возглавье,
как ждут потаенно отец наш и мать —
но нет твоего, мне, увы, однотравья

на сникшем, слепом, приглушенном клочке,
который пришедшим пока еще нужен,
как лучик из детства, зажатый в руке
на всякий… чтоб легче скакать через лужи

в обратный (когда бы возможно…) маршрут,
где небо смертями еще не чревато,
где сбито отчаянье в пару минут
и явно, как воздух, присутствие брата…

Мне снова из прошлого каменных врат,
где не опереться тоске человечьей,
тащить хоть бы веру прапращуров – смят
я временем новым, но, думаю, встречу

достойно и сам предстоящий отрыв,
когда подойдет полоса грозовая,

в золу обративши ребячьи костры,
где с родиной жесткой я тоже прощаюсь

без слез покаянья своих ли, ее,
как в браке отжившем – верстаться напрасно,
расстанусь со вздрогнувшим майским жнивьем,
что ты променял на осенние краски,

в какие, приехав, мне не заглянуть —
провалы годов зарастают пространством…
И сам собираюсь в отчаянный путь,
где прах твой качает волной океанской.

Очередной виток (возвращаясь к одному роману)

Рассчитаться на первый-второй,
потихоньку мельчая с годами…
Иешуа – абсурдный герой
в схватке с мельницами, с комарами?

Эволюция наоборот —
соскользанье к пещерному миру:
«Любят деньги, как было, и вот, —
Воланд пел, – пришибут за квартиру».

Алоизий – как там? – Могарыч
выбьет полуподвальчик Арбата,
ну, а тот, кто божественный спич
напридумал, тот съедет куда-то

на Матросскую шумную, на
скит Лефортовский – вся незадача…
Хорошо, что прознал Сатана
и «великий прогресс» об-иначил
.

грозным матом – вот снова у нас
«путь святой» и «свобода печати»,
генеральский сплошь иконостас,
в кумаче – пенсионные рати

и церковный гороховый звон
в ожиданье пасхального чуда.
Эволюция вновь под уклон,
где вопрос – не куда, а откуда?

Патриарший совсем обмелел:
и стихи облысели, и проза,
в суете государственных дел
михалковы теснят Берлиоза.

И к чему тот случайный вояж
нас привел – Мастер в горних с подружкой,
остается Бездомный типаж
с Грибоедом и прочей психушкой.

Нет, роман не кончается, не
убывает подпитка ни сверху
и ни снизу – куда Сатане,
старичку? Только стряхивать перхоть

да в припадке дешевых острот
на прощанье косить под героя…
Эволюция наоборот —
ФСБэшным отлаженным строем:

– Рассчитаться на первый – второй! —
квадратные плечи и скулы.
Все сначала: Пилат, Крысобой
и чудак молчаливый, сутулый.

К двум пророкам

Вступление

Пора ли плакать… ликовать…
Империя ушла? едва ли?
куда идти? чего искать? —
недоросли, недострадали?

Опять духовную нужду
прикрыть тряпьем материальным…
утрачен ритм… – А вдруг найду
пусть не заслуженно – случайно,

весенний подновляя крик
и Апполонову квадригу.
Как говорится, все из книг,
и я опять листаю книгу,

ту, первую, где между строк
следы моей судьбы и общей,
что пробуждал какой-то бог,
над чем пророк какой-то ропщет

Что в тьме времен провидит он
помимо мартовской капели,
где отзовется Вавилон
не во врагах – в самих себе ли?

В дареном чуде слов и нот
увериться б, как Савл в дороге,
что все к гармонии идет…
Два лучших голоса – помога?

1-й голос

Чего еще?.. К земле влеком
в последних заморозках мая,
цветут черемухи рядком
повдоль реки – ликуй, Исайя,

хоть краткий миг, покуда край
не выдохся в тоске зеленой,
едва намеченной, копай
родную почву по закону

природы же, упрямо сей
разумное неторопливо,
всей прожитою жизнью, всей
непрожитой ликуй, гневливый,

предупреждая от оков,
что только сбросили играя —
и сызнова?… Народ таков,
каков он есть – ликуй, Исайя!

Другой даст неизбывный плач,
пока ты грезишь про Мессию,
чтоб хоть чуть-чуть дрожал палач
в притихшей засветло России…

Проходит все, но все ль пройдет,
когда борьба – стезя святая?..
Копай постылый огород,
усталый раб, – ликуй, Исайя!

2-й голос

Увы, дергач, пророк не врач,
особенно в предгрозовые,
ему доступен разве плач —
вся жизнь твоя, Иеремия…

Когда опять нам исполать
пускаться в сталинские злые,
вдохнув глоток свободы – лгать
отвыкнув?..
Плачь, Иеремия!

Уже пастух присел на двух
скамьях: диктатор и вития —
что ж мы молчим? имперских дух
по сердцу?
Плачь, Иеремия!

От старых стен привычный крен
«ломать не строить» – крепче выя?
Навыворот – какой-то ген
в нас странный…
Плачь, Иеремия!

Как на пари, приотворив
глаза, внять сказкам про батыев?
Враг не во вне сидит – внутри,
в тебе же…
Плачь, Иеремия!

Куда ж страну – опять в войну?
Сомкнемся мертвые? живые?
Ведь главное – поднять волну,
а дальше…
Плачь, Иеремия!

Послесловие

Слова лишь отзвуки игры
кровавой, улично-дворцовой,
истерлись ижицы, еры —
чтобы опять начать по-новой?

Ужель не выдохлись круги
всенепрощающей природы,
и наших смут? Кругом ни зги…
мы снова ищем в переводах

лазейку выхода – глухи
и строки красные, и нравы,
опять ввалиться от сохи
в соблазны те же и подставы…

Мой Бог! кто из сидельцев прав
в чреде смирений – революций?
Я убираю книгу в шкаф,
чтобы забыть? или вернуться?

Сойдет погожая весна
и долгожданный ветер свежий…
От двух скитальцев тишина,
и мир все тот же, мы все те же

простыми, грешными людьми.
Изменит что чреда иная,
как ни ликуй, Иереми…
как ни зайдись в слезах, Исайя…

Возвращаясь с кладбища

Где прежние годы? где весны мои?
ворота в природу взаправду открыты?
И будто в ответ мне гремят соловьи
в Донском, где оплаканы судьбы и сбиты

на встречу потомкам? на суетный тлен?
на жалкие свечки в бумажных букетах?
Не знаю… но рвется сирень из-за стен,
и это бушующей жизни приметы,

как пряная, ливнями пьяная водь,
ломающая колеи и маршруты,
как еле прикрытая буйная плоть
студенческой стайкой спешит к институту,

сквозь свежую листвень текут светлячки
от солнца и пляшут по рельсам трамвайным.
И как я ни грустен, теряю очки
от этой весенней и девичьей тайны.

Спокойно б двоякое шло торжество,
как вечный покой или вечное бденье,

но где взять предела того и того,
особенно в майский пробег совпадений,

когда настигают не браки – брачки,
ничуть не сбивая нам скорби о близких
ушедших. Я снова теряю очки
в сиренях, процветших среди обелисков.

Вслед

С чего начать… июнь сухой
уже зашел за половину,
взметнулся первый травостой,
я распрямился, как рябина,

прочнее, вроде, в землю врос,
испив сиреневую влагу,
прикрыв измучивший вопрос
зеленой дробью винных ягод.

Ах, лето, лето! как я мог
так поглупеть, приняв за чудо
кружавчатость морковных строк,
взметнувшихся, как из-под спуда,

что показалось – сам воскрес!..
Все это отдавало фальшью:
преобразив травинку, лес,
природа покатила дальше

в свой нескончаемый поход,
в дремучие метаморфозы —

я лишь застыл, разинув рот,
на снизку рифм роняя слезы…

Пусть огрызнется мир иной
чредой карманных революций —
сорваться с ней нам не дано,
возможно только встрепенуться

и, сбросив собранную кладь
чужих и собственных поверий,
пытаться детям передать
следы поверженных империй…

История не склад, не бал —
росток любви сквозь грохот пушек,
и если сам не добирал
в алчбе – несчастьями обрушит.

Круг завершивши вековой,
герои спрячутся в былины…
С чего начать… июнь сухой
опять зашел за половину.

Увы, иначе мы растем,
труднее, медленней мудреем,
природа прет своим путем —
нам хоть стремиться вслед за нею…

В маленьком путешествии с вечным спутником