Кайркелды Руспаев - Горький аромат фиалок. Роман. Том первый

• Название: Горький аромат фиалок. Роман. Том первый
• Автор: Кайркелды Руспаев
• Жанр: Русское современное

Главные герои моего романа оказались перед выбором – продолжать жить по тем принципам, которые исповедовали всю предыдущую жизнь, или изменить им, чтобы приспособиться к изменившимся условиям. Как поступил каждый из них и что из этого вышло – об этом и повествует эта книга.

---

– Конечно! – корреспондент отложил свои инструменты и начал стягивать перчатки с рук, – Меня удивляет, что вы вообще взялись лечить ее. Безнадежное дело! Да никто и не откликнется – ее же похоронили и давно забыли, – кому нужна мертвая девушка? Так что не мучайте себя зря и отправьте ее в морг, – там ей самое место.

Заманжолу стало ясно, что врач согласился с доводами корреспондента, хотя и не расслышал, что сказал Парфенов напоследок. Врач тоже отстранился от кровати – каталки, и, стягивая тягучую резину с пальцев, подался за корреспондентом из палаты. Заманжол понял, что они скоро пришлют санитаров за Алтынай – чтобы отправить в морг. Он собрал всю свою волю в кулак и в неимоверном усилии заставил себя перевернуться на живот. Сантиметр за сантиметром продвигался к краю больничной койки, которая теперь казалась широченным ложем.

И вот он на ногах и редкими, медленными шагами движется к палате. Спешит вовсю, но ноги словно ватные. Заманжол стремится всей душой туда, где лежит она, но занавесь все отодвигается и отодвигается. Он хочет крикнуть: «Алтынай!», но воздух вяжет язык, словно рот набит липкой патокой.

Заманжол слышит шаги санитаров в коридоре; они уже близко, деловито стучат своими носилками, вот-вот войдут в палату, отнесут Алтынай в морг. «Нет! Нельзя ее туда! Она жива!», – кричит Заманжол, но даже сам не слышит свой голос. По его лицу текут слезы бессилия, но, стиснув зубы, он прорывается-таки в палату!

А там тишина. Посреди пустой палаты стоит высокая кровать на колесах. На ней – Алтынай. Она лежит совершенно нагая на белоснежной простыне. Кожа ее поблескивает матово на закруглениях и выпуклостях, словно слоновья кость, и вся она, как изящная статуэтка. Во влажных каштановых волосах запуталась слизкая зеленая тина. Как тогда…

Заманжол тихонечко склонился над ней – Алтынай не пошевелилась. Дрожащими пальцами провел по ее щеке и… Алтынай встрепенулась, открыла глаза и улыбнулась. Заманжол наклонился еще ниже, и Алтынай со вздохом обвила руками его шею.

Заманжол прильнул к ней и стал покрывать ее лицо поцелуями. Сердце словно растаяло и в груди разлилось беспредельное ощущение счастья.

– Алтынай, милая моя, родная! Ты жива, жива, жива! – шептал он, чувствуя, как из глаз струится горячий поток…

– Ты чего, Заман!

Окрик Балжан вырвал его из объятий сна, и он увидел, прямо перед собой, обеспокоенное лицо жены. Заманжол крепко прижимал ее к себе, и, видимо, ее целовал он – на щеках Балжан дрожали капельки его слез.

***

В народе нашем встречаются еще люди, которых можно назвать «цветом нации», «солью земли», люди с чистой душой и большим сердцем, с ясным разумом, которые, правда, несколько растерялись в наши непростые времена переустройства и социальных неурядиц. Но они стараются изо всех сил, и продолжают жить, придерживаясь тех принципов, которые исповедовали всю свою жизнь. Эти люди, как, например, Заманжол Енсеев и два его друга, Бекхан Кадиев и Владимир Павлов, не идеальны. И это понятно – ведь они живые люди, хотя и выступают здесь в роли персонажей. Давайте понаблюдаем за ними, может быть, кто-то извлечет из этого занятия урок, иначе, зачем автору было и трудиться?

2

В свое время мы все освоили различные специальности и успешно трудились, но в последние годы многие профессии оказались невостребованными. Вернее, невостребованными оказались люди многих профессий. Как Бекхан Кадиев, первоклассный сельский механизатор, который после развала родного совхоза вынужден был перебраться в город.

Будучи оптимистом, Бекхан стойко, с присущим ему философским спокойствием переносил всеобщий упадок, так негативно повлиявший на жизнь его семьи, как впрочем, на жизнь миллионов других семей. Но все же его, нет-нет, да угнетала картина нищеты, в которую все глубже погружался его дом, особенно теперь, когда они оказались в городе, и им иногда нечего было есть, кроме хлеба и пустого супа из «бич-пакета».

Майра, жена, постоянно упрекала его в неумении жить; она считала Бекхана неудачником, неспособным ни к чему, и он признавал, про себя, что жена в чем-то права, чувствовал вину за произошедшее с семьей, хотя не видел в своих действиях ничего, за что можно было стыдиться. Видимо, нынешние времена требовали от него именно тех действий, за которые пришлось бы краснеть.

Теперь он часто вспоминал с грустью советские времена, хотя и тогда особо не благоденствовал, хотя и тогда приходилось схватываться часто с бюрократами и хапугами, которые любили сладко жить за счет простого люда. Схватывался, нужно теперь признать, безуспешно. Но в те времена Бекхана питали иллюзии, он был молод и верил в конечную справедливость.

И в семье тогда царили мир и покой. Дети были маленькими, они с Майрой зарабатывали достаточно и никогда не жаловались на нехватку денег. Бекхан держал под контролем вещистские устремления жены и жил честно и зажиточно по меркам тех времен. И был счастлив.

Он любил жену и детей, а те – его. Правда, не обходилось совсем без ссор, – из-за разницы во взглядах на жизнь, ну и отчасти потому, что Бекхан ревновал жену, так, слегка, и конечно, беспричинно – она не давала особых поводов. Просто они были молоды, Майра не была лишена привлекательности, а по тогдашним понятиям Бекхана, так просто красавицей. Он не замечал по причине влюбленности ни явных, ни скрытых ее недостатков, как физических, так и духовных, и ему казалось, что все, или почти все мужчины вокруг только и мечтают о его жене.

То, что жена совсем по-другому смотрит на жизнь и что у нее совсем другие ценности, не очень смущало Бекхана. Он полагал, что взгляды большинства людей так или иначе расходятся, главное, – они с Майрой едины в любви к своим детям, в которых оба души не чаяли. И, несмотря на приступы ревности, находившие на него, как внезапный и проливной дождь, Бекхан полностью доверял жене и не допускал мысли, что она способна на измену. Сам он тогда был верен ей, так как другие женщины казались рядом с Майрой жалкими дурнушками.

Те времена ушли безвозвратно. Чувства к Майре поблекли после того, как она обнаружила малодушие перед первыми же ударами судьбы. Мало того, что Майра очень чувствительно реагировала на падение уровня жизни, так стала обвинять в этом его, Бекхана, превратив в козла отпущения. После пары-тройки истерик, которые она начала закатывать по пустячным, как ему казалось, поводам, Майра сильно упала в глазах Бекхана. Он ужаснулся метаморфозе, произошедшей с любимой, не догадываясь, что просто с его глаз спала пелена, и ему вдруг открылись все ее изъяны. И, как следствие, пришло охлаждение. Бекхан начал замечать других женщин. Некоторые оказались предпочтительнее Майры, и скоро одной из них удалось соблазнить его. А так как в ауле трудно что-либо скрыть, последовал грандиозный скандал. Бекхан сумел сохранить семью, чего нельзя сказать о любви к Майре, от которой теперь не осталось и следа.

Пытаясь переломить ситуацию, Бекхан уступил требованиям жены и согласился на переезд в город. Но и здесь ничего хорошего их не ожидало. Везде к рабочему относились как к рабу, как к рабочей скотине; он остро и слишком резко реагировал на проявления хамства со стороны хозяев и начальников, отчего вновь и вновь оказывался безработным.

И вот, наступил момент, когда перед ним возникла дилемма – либо он…

Но давайте обо всем по порядку.

Жара к концу лета установилась прочно. Третью неделю солнце палит немилосердно. Даже с наступлением вечера нет отдохновения – жара сменяется нестерпимой духотой.

Все живое по обе стороны шоссе прячется в тень или под землю. Но куда деваться дорожным рабочим, с семи утра работающим с горячим асфальтом? Почерневшие, словно индусы, блестя мокрыми от пота, испачканными битумом торсами, они с остервенением ворочают пышущий жаром асфальт, приплясывая на нем, как грешники на адской сковороде, недобро посверкивая глазами в ответ на крики начальника участка Пашина, который по случаю срыва графика вынужден жариться вместе с бригадой. Бекхан взглянул на часы и ахнул – половина третьего! Желудок давно перестал урчать, и лишь слабое жжение в животе напоминало о необходимости принять пищу. Матюгнувшись, он отбросил лопату и закричал, стараясь перекрыть гул работающих машин:

– Кончай работу! Пора обедать. Война войной – обед по распорядку.

Рабочие остановились, оперлись о лопаты, стали отирать пот со смуглых лоснящихся лиц. Словно очнувшись, озирались по сторонам. Поняв, о чем кричит Бекхан, потянулись к нему, но их остановил окрик Пашина.

– Какой обед, когда идет асфальт?! – гаркнул он и зло произнес, обращаясь к Бекхану, – Кто ты такой, чтобы устанавливать здесь свой распорядок?

– А ты кто такой, чтобы морить людей голодом? – грубо, в тон ему ответил Бекхан. В его глазах зажегся огонь ненависти к этому хаму, видевшему в нем лишь рабочую скотину. Вспоминая этот момент, он потом будет жалеть, что не сдержался, но сейчас в нем клокотало чувство протеста.