Миша Бастер - Перестройка моды

• Название: Перестройка моды
• Автор: Миша Бастер
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2016

Юбилею перестройки в СССР посвящается.

Еще одна часть мультимедийного фотоиздания «Хулиганы-80» в формате I-book посвященная феномену альтернативной моды в период перестройки и первой половине 90-х.

Дикорастущая и не укрощенная неофициальная мода, балансируя на грани перформанса и дизайнерского шоу, появилась внезапно как химическая реакция между различными творческими группами андерграунда. Новые модельеры молниеносно отвоевали собственное пространство на рок-сцене, в сквотах и на официальных подиумах.

С началом Перестройки отношение к представителям субкультур постепенно менялось – от откровенно негативного к ироничному и заинтересованному. Но еще достаточно долго модников с их вызывающим дресс-кодом обычные советские граждане воспринимали приблизительно также как инопланетян. Самодеятельность в области моды активно процветала и в студенческой среде 1980-х. Из рядов студенческой художественной вольницы в основном и вышли новые, альтернативные дизайнеры. Часть из них ориентировалась на художников-авангардистов 1920-х, не принимая в расчет реальную моду и в основном сооружая архитектурные конструкции из нетрадиционных материалов вроде целлофана и поролона.

Приключения художников-авангардистов в рамках модной индустрии, где имена советских дизайнеров и художников переплелись с известными именами из мировой модной индустрии – таких, как Вивьен Вествуд, Пак Раббан, Жан-Шарль Кастельбажак, Эндрю Логан и Изабелла Блоу – для всех участников этого движения закончились по‑разному. Каждый выбрал свой путь. Для многих с приходом в Россию западного глянца и нового застоя гламурных нулевых история альтернативной моды завершилась. Одни стали коллекционерами экстравагантных и винтажных вещей, другие вернулись к чистому искусству, кто-то смог закрепиться на рынке как дизайнер.

---

Эстетика панка пришла сама собой, естественным духом времени и музыкальными предпочтениями; все это шокировало даже бывалых. Совершенно не ориентируясь, где и что, я даже сказала какую-то речь, под хохот архитекторов, и комиссия замерла. Я думала, что все, вот он конец, но встает мой Белоусов и произносит речь, теребя носовой платок: «Товарищи члены комиссии. Катя очень плохой архитектор, но замечательный человек… – и, сорвавшись на крик, добавил – Поставьте ей, пожалуйста, четверку!!!»

Все оторопевшие от перформанса члены комиссии переглянулись, поставили четверку и отпустили девочку с миром. И, наверно, в этом была какая-то справедливость, потому что я никогда бы не пошла и не стала архитектором, уже на шестом курсе не отличая план от разреза…

К 89-му году я несколько остыла к этим альтернативным шоу, которые мне показались уже холостыми выстрелами. Ниша вроде бы пробита, а ничего не происходит и все процессы превращаются в какой-то эксгибиционизм. Люди что-то кому-то показывали, люди что-то ходили и смотрели. Я даже не знаю, стала бы я этим дальше заниматься, если бы не уехала в Германию, причем не в Восточную, а Западную. И на какой-то период прожила там обычным обывателем, просто осматриваясь и вживаясь в новые условия. И уезжали многие, та же Лена Худякова уехала в Лондон, другие девицы. Лена тоже была выпускницей МАРХИ, тоже ездила со всеми во Фрунзе, но при этом была лет на пять меня постарше, поэтому мы не были вместе, но общались. Мы с Антоном уехали по архитектурным каналам, но мы как-то случайно уехали. Сейчас Берлин намного бодрей, чем тогда, когда была стена. Своя, достаточно мощная, культура, и хотя я очень скучала, для меня это все-таки был отъезд от каких-то проблем, которые остались в СССР. Помню, что марку мы как-то наменяли по три рубля, продав здесь чего-то и уехали с кучей денег.

Архитектурный курс как-то не очень пошел, и ничегонеделание привело меня в Берлинский университет, где тогда преподавала Вествуд, которой я очень импонировала. Пришла я в своем любимом синем берете, у меня тогда периоды были связаны с цветами. Синий период или красный период. И она сама подошла, мы разговорились и Вествуд попросила привезти свои изделия. Когда я показала их, все эти перерезанные сексуальные наряды, она пришла в неописуемый восторг. Хотя, как мне показалось, госпожа Вивьен к русским и России относится очень плохо. Она говорила, что в этой стране, кроме серпов и молотков, ничего нет: дизайна у вас нет, и ехать я туда не хочу. Возможно, поэтому она и отказалась от присутствия на неделе Британской моды в Москве в 1989-м году. Причем, к панку она так же пренебрежительно относится, хотя ее зачастую называют «королевой панка». Качество и дотошность для нее значат больше. Но тогда меня Вествуд пригласила к себе вольным слушателем, и я у нее отучилась, несмотря на то, что я по сути была человеком со стороны. Но Вивьен со свойственной ей жесткостью пресекла все интриги против меня, и я, наверное, даже не просто отучилась, а переучилась. Весь процесс стал понятней, но мне и этого было недостаточно, почему я потом и поехала учиться в Милан. В Россию я заезжала мимолетно в середине девяностых, дав интервью «Птючу», но процесс обучения был в самом разгаре, а этому у нас невозможно научиться. Как только я закончила учиться в Берлине, вписаться в индустрию было очень сложно, пришлось пережить несколько взлетов и падений, но все состоялось.

Что меня всегда большего всего поражает – так это то, что ладно бы тогда в СССР, но ведь до сих пор люди этого не понимают, и подиумная мода, пришедшая на смену альтернативной, все так же далека от промышленности и запросов людей, ищущих модные вещи. Не стоит забывать, что на смену уличной и клубной культуре, которая шла в русле чего-то альтернативного, пришла корпоративная культура и униформирование вернулось на уровне офисов, а еще большее влияние пришло через шоу-бизнес, который своей безвкусицей вбивает штампы на другом уровне, уровне спорт-брендов и супермаркета субкультурных стилей. Но в это же время ниши недели российской моды ориентированы на призрачный «средний класс».

В Советском Союзе периода застоя функцию тренд сеттера выполняло кино, но люди все равно покупали на всю жизнь одну шапку, и их не интересовало ни качество, ни производитель, ни тем более то, какие шапки будут модны в новом сезоне. Как в древнем Египте. Мода, как подчеркивание статуса, не более того. Эта проблема, скорее всего, социальная и зиждется на каких-то комплексах. Как раньше – любой фарцовщик одел «Сейко» – и все стали носить «Сейко». Кавказский приезжий одел «Гуччи» и все рынки запестрели фейком итальянских брендов. И это статус и принадлежность к какому-то племени. А мода, как раз наоборот, является раскрепощением: модные люди во всем мире самостоятельно принимают решения, какие ботинки ему сегодня надеть. Меня удивляет сама постановка вопросов в отечественной прессе, когда журналисты спрашивают – а что вы посоветуете носить в этом сезоне?..

Ну, милые мои, вы сами должны знать, что вам носить, как будто своего вкуса и собственной головы недостаточно, чтобы решить этот вопрос самостоятельно. Но сегодняшняя молодежь уже намного модней и, возможно, здесь свою роль сыграл Интернет или то, что эти веяния и желания передаются через поколение, опять же через пресловутый конфликт отцов и детей и желание последних быть непохожими на предыдущее.

Я, в какой-то момент вернувшись в страну с профессиональным багажом, одно время пребывала вне душевного покоя, поскольку невозможно было понять направление, в котором можно работать. Тут вообще какое-то Зазеркалье, действующее по непонятным мотивам, но при этом формирующие какие-то особенности. Мой знакомый, владелец швейцарской галереи, с которым мы пошли в московский ресторан, долго не мог понять, зачем ему принесли табуретку для сумочки. А потом оказалось, что это такая вот странность или причуда, во многих местах такие табуретки приносят.

Русские люди тоже не сразу лобстеров научились по правилам есть, да и в фольклоре это отразилось, что у богатых свои причуды. Но это же не мода, да и где ей быть? Модно одетые люди чаще встречаются на вечеринках, чем на приемах или ресторанах, где тоже есть правила каких-то дресс-кодов.

У нас какое-то расслоение по меже: интеллектуалы, которые пренебрежительно относятся к моде, и униформированные не особо модными брендами широкие массы, это закрепилось на несколько десятилетий. А расстояние между ними заполнили новые неформалы и фрики. Нынешняя же ситуация парадоксальна и тем, что в Москве, которая кичится богатством и дороговизной, крупные бренды открывают бутики, но не открывают тренд ресерч отделы, которые обязаны собирать информацию по предпочтениям людей и тенденциям. Это говорит о том, что-либо моды в Москве и России все так же нет и не у кого спросить – либо до сих пор никто не удосужился объяснить, что это такое, не смотря на стремительный взлет той череды необычных образов второй половины восьмидесятых. Или нечего объяснять в силу узкой прослойки людей, которым это действительно интересно. Но все меняется, и не без помощи моды.

Катя Рыжикова

4. Катя Рыжикова и Ирэн Бурмистрова периода дуэта «Кровь с молоком», 1989 год. Фото Ильи Пиганова

Художник-перформер, участник театрализованных шоу восьмидесятых, участник группы «Театр-Театр», дуэта «Кровь с молоком», группы «Север».

К.Р. Ну что ж, давай начнем вспоминать. Наверное, года с 84-85-го… Там такая плотность событий была, что теперь сложно вспомнить точно.

М.Б. А я напомню…

К.Р. Во время учебы в институте мы познакомились с моей будущей подругой и коллегой по подиуму Ирен Бурмистровой. Мы тогда были продвинутыми девицами, знавшими несколько иностранных языков и, как многие студентки, тянулись к приключениям и всем новациям, которые во времена советского болота были под запретом. Мы просто хотели быть модными девушками – и были ими, потому что, в отличие от большинства, имели непосредственный доступ к информации о зарубежных модных тенденциях. Вращалась я в кругу так называемой «золотой» молодежи; в свободное от учебы время встречалась с иностранцами, выезжала в Италию, где тогда работали мои родители. В какой-то момент независимое поведение стало раздражать университетских бюрократов, и на последнем курсе меня исключили из университета. Но это событие меня тогда не сильно взволновало, поскольку было все: деньги, коллекции одежды и чрезвычайно активная жизнь.

М.Б. Во что тогда одевалась молодежь твоего круга?

К.Р. В столице процветала мода на джинсу. В самом городе модников было немного, и они старались поддерживать дух современности, бегая по советским магазинам и посещая магазины косметики, которую поставлял нам соцлагерь. Названия этих магазинов были тоже соцлагерные: венгерский «Балатон», ГДР-овский «Лейпциг», польский «Ванда». Остальное добиралось через фарцовщиков, утюгов и в чековых магазинах «Березка». «Фирма» ценилась теми, кто тянулся к моде, и желание одеваться во все несоветское воспринималось как выпендреж и чуть ли не антисоветчина. В этот же момент, где то в 1983-м году, я первый раз пересеклась с Гариком Ассой, который мне подогнал какие-то джинсы.