Сергей Баранов - Путь. Поиск Истины в Мире Лжи

• Название: Путь. Поиск Истины в Мире Лжи
• Автор: Сергей Баранов
• Жанр: Эзотерика

Необычная история обычного человека, поиск истины и смысла жизни которого в конечном итоге приводит автора к самому себе – к внутреннему состоянию человека, из которого начинается настоящая жизнь. Родившись в СССР, он перемещается по миру в поиске своего пути. Изучение восточной философии приводит его к священным растениям-Учителям, которые были и до сих пор используются шаманами Южной и Северной Америки. Погружаясь в духовные практики древнего мира, автор проходит через процесс глубокой личностной трансформации, что приводит его к образу жизни, который возможно не был предначертан ему судьбой. Книга «Путь» заинтересует любого духовного искателя, который ценит искренность выше всего.

---

Какое-то время увлекался фотографией. Ходил на фотокружок: мне нравилось наблюдать, как на чистых листах проявлялись образы. Помню эту специфическую атмосферу и запах в процессе проявки. Однажды у меня появился негатив с фото рок-группы, фотографии которой мы продавали в школе на перемене. Первый опыт бизнеса был недолгим: старшеклассники негатив у меня отобрали после того, как я с одним из них подрался. Вскоре после этого я начал слушать музыку музыкантов с тех фотографий. В ней ощущалась свобода.

Первая моя книга – «Энциклопедия животного мира», в которой в шесть лет я любил рассматривать иллюстрации животных. Мне интересно было изучать глобус. В школе я любил читать сказку «Старик Хоттабыч». Волшебства не хватало во всем, что меня окружало: особенно остро я ощущал это, глядя на спешивших людей за окнами.

Вскоре я стал посетителем городской библиотеки, в десять лет увлекся научной фантастикой. В домашней библиотеке отца были книги Александра Беляева, которые он часто читал сам. Меня увлек этот автор, особенно рассказы «Вечный хлеб», «Властелин мира», «Продавец воздуха», «Человек-амфибия» и «Ариэль». Над сюжетом этих произведений я часто размышлял на уроках, наблюдая за падавшим за окном снегом. Звонок на перемену приносил радость: я снова мог погрузиться в свой собственный мир.

Кроме научной фантастики мне нравились приключенческие романы «Остров сокровищ», «Копи царя Соломона», «Робинзон Крузо». Частенько утром, когда ночью зачитывался «Войной миров», «Машиной времени», «Человеком-невидимкой» Герберта Уэллса, мне тяжело было подниматься в школу и идти на уроки, где мне рассказывали о Ледовом побоище и баснях Крылова, весь смысл которых открылся мне много позже. В то время ночное чтение, полеты во снах и теплая постель были гораздо приятнее утренних подъемов.

Перебарывая себя, каждое зимнее утро я выходил на еще темную улицу и по чистому, только что выпавшему, хрустевшему снегу, в чем ощущалась некая тайна, шел в школу. Учиться я не хотел: мне было скучно. Тройки с длинными минусами, следы которых оставались на учительском столе, расстраивали родителей, которые частенько вечерами делали со мной уроки. Я не хотел их расстраивать и часто менял дневники. Старые мы с другом сжигали, новые ожидала та же участь. Однажды я спалил себе брови, ресницы и волосы.

Родителей часто вызывали в школу, где им говорили одно и то же, мол, учиться может, но не хочет, присутствует на уроках, отсутствуя. Зато я любил ходить на физкультуру, рисование и труды. В них тоже ощущалась свобода. Ненавидел ездить в колхоз на картошку, но любил сажать деревья.

В новых тетрадках я любил рисовать. Однажды на работе у матери мои карикатуры заняли первое место в конкурсе. Как она говорила, людям понравились простота и узнаваемость моих изображений. Помню, как мне было легко создавать на бумаге образ пьющих людей. Когда на уроках труда я научился выжигать, то целыми днями «рисовал» на фанере и лакировал свои произведения. Одну работу «Ленин у костра» увезли на городскую выставку, однако судьба ее мне неизвестна. Особенно ценной для меня была выжженная овчарка, над которой я трудился очень долго. Она потерялась, а через двадцать лет я узнал старый образ в своей собаке, о которой подробней напишу позже. В пионерских лагерях мне нравились большие костры, бродить по лесу, остальное было скучным. На первом же родительском дне я просился домой, угрожал побегом.

Помню, как часто присутствовал на похоронах соседей. Мы жили в длинной пятиэтажке, многие из жителей которой умерли. Я стоял у стоявших на стульях гробов, смотрел на покойников, размышляя о том, куда девается жизнь после смерти. Потом по ночам я боялся засыпать: меня пугала темная бездна. Возможно, это стало причиной, по которой меня возили к бабке-знахарке, от которой родители и узнали о моем интересе к загробному миру. Посещение похорон заставило меня задуматься и о своей смерти. Тогда еще ребенком лет восьми я боялся мысли о том, что когда-нибудь и мне придется покинуть этот мир. Я стал размышлять о возможности пронести свое сознание через смерть.

Я любил зиму за домашний уют, весну – за таявшие сосульки в руках, в которых сверкало долгожданное лето, лето – за радость, осень – за грусть.

О том, что мы уезжаем в Израиль, я узнал перед самым отъездом. Я учился в пятом классе. Помню, как было грустно, хотя перемены сулили новое и интересное. Я понимал, что светлое детство я оставляю в прошлом, расставаясь с ним навсегда. Тогда я пообещал себе его никогда не забыть, а с ним и себя.

Первая иммиграция

Первая иммиграция в Израиль в 1989 году была трудной. Нам говорили, что мы едем на родину, а оказалось – приехали на чужбину. По приезде в Израиль угнетающее чувство неполноценности, которое присутствовало в детстве из-за своей национальности, не сменилось покоем, a, напротив, усилилось, и в той же презренной обертке теперь я стал «русским».

«Русские, убирайтесь обратно в Россию!» – кричали нам местные жители. Но назад дороги не было: советских паспортов нас лишили перед отъездом, сказав, что путь у нас в один конец.

Мы не знали языка и местных традиций, отчего окружающие постоянно воспринимали нас как неполноценных, и это, естественно, ущемляло наше достоинство. Смотришь вокруг: все чужое, люди совершенно другие, чувствуешь себя не в своей тарелке. Трудности заключались во всем: во враждебном настрое местных по отношению к иммигрантам, в незнании языка и непонимании местного менталитета, обычаев, праздников, в отсутствии денег и возможности их заработка. Скудное существование на пособие и все другие трудности иммиграции может понять только человек, прошедший этот путь хотя бы раз в жизни.

Мне было тяжело, потому что я был практически один русскоязычный на весь класс марокканцев. Они посмеивались надо мной, коверкали мое имя, задирались. Драки на переменах были обычным делом. Естественно, школу я прогуливал, и так продолжалось все годы. Когда однажды пришел за аттестатом об окончании учебного года, охранник не хотел меня пускать на выпускной вечер, объясняя это тем, что никогда меня раньше не видел. Но, если признаться, и я его раньше тоже не видел.

Очень быстро мы стали ощущать нестабильность и вечное военное положение в стране. В Израиле не существует мира: там есть только временные затишья между войнами, к чему привыкаешь, как к смене сезонов. В такой обстановке люди живут, пытаясь построить жизнь. Своего будущего я там не видел – оно, как мне казалось, ждало меня вдалеке.

Мы жили на севере страны, на холмистой местности. Я любил бродить по нескончаемым просторам, охотиться на змей и скорпионов, скрывавшихся от знойного солнца в тени под камнями. Мне было лет четырнадцать, когда я выловил и поселил парочку черных скорпионов у себя в комнате, в банке из-под шоколадного масла. Кормил я их кузнечиками, которых собирал в траве. Отца моя живая коллекция ядовитых друзей нервировала, и мне пришлось их отпустить. Любил сидеть на камнях, смотреть вдаль и размышлять о жизни, вспоминая свое прошлое и представляя будущее.

Родители делали все, что могли, стараясь сделать нашу жизнь легче и лучше. Но возможности их были ограничены незнанием языка и состоянием здоровья. Отец уже тогда был болен сахарным диабетом, который усложнился стрессом, связанным с иммиграцией. Физический труд уже давался ему трудно. Позже и я стал искать подработки. Зарабатывал где мог: был развозчиком пиццы, потом пересел за руль грузовиков, в которых отсутствовали зеркала, гидроусилитель руля и через раз срабатывали тормоза. Когда я возвращался однажды из поездки в Иерусалим, по дороге домой между Тель-Авивом и Хайфой, в месте, где нет ничего, кроме песков, камней и берега Средиземного моря, грузовик просто встал. Дело было к вечеру, и, когда я позвонил хозяину и сообщил ему о поломке, он сказал, что уже поздно и пришлет ко мне людей утром, а ночь я могу провести в грузовике. Я сказал, что если в течение часа за мной не приедут, я оставлю грузовик на дороге и на попутках уеду домой. Людей он прислал в тот же вечер, но на следующее утро меня выгнал. Бесконечные штрафы за превышение скорости, ограничение которой, как мне казалось, для того и существовало, чтобы ее превышать, запрещенные парковки в удобных местах для разгрузки, штрафы за неисправность грузовиков – душили, забирая практически все заработанное. Работодатели оплачивать квитанции не хотели, ругались, я увольнялся, или меня увольняли. Потом работал на заводах, где видел, как люди превращались в рабов, вынужденных кормить свои семьи. Однако чувство жалости к ним исчезало, когда они доносили начальству о моем недовольстве условиями работы. Я ненавидел их и работу. Встречались мне и хорошие люди, но я снова уходил с нового места, и общение с ними сходило на нет.

Между этими муками я занимался боевыми искусствами, читал восточную философию, мечтал о шаолиньском монастыре, в чем находил свой покой. В шаолиньских монахах, мастерах кунг-фу, кроме подвижности, легкости и физической выносливости, меня привлекала духовная сторона. Мне тогда казалось, что дисциплина в мире монахов-бойцов была основана на понимании каких-то принципов, о которых мне очень хотелось узнать.