Сергей Филиппов (Серж Фил) - Аист. Абсолютно правдивый роман в стихах

• Название: Аист. Абсолютно правдивый роман в стихах
• Автор: Сергей Филиппов (Серж Фил)
• Жанр: Драматургия

Четверо мужчин собираются на двадцатую годовщину смерти их друга. Вскоре после этого с ними случаются различные трагические происшествия, в результате которых они оказываются на грани жизни и смерти. В больнице, куда все они попадают, с ними происходит событие, которое резко изменяет их отношение к своим жизням, и совершается переоценка нравственных ценностей. Действие романа разворачивается как в наше время, так и в ином пространственно-временном измерении.

---

3

У могилки, коей дарит тень рябина,
Два задумчивых сидели гражданина,
Не печаль у них на лицах, но серьёзность,
У того, что потучней, в руках нервозность.
Он тяжёл своим лицом, дороден телом,
Щётка усиков под носом загорелым,
Взгляд зелёных глаз тревогу выражает,
А язык сухие губы увлажняет.
Тот, кто рядом с ним, пониже, похудее,
Неказистою бородкою владеет,
И в лице его серьёзность посильнее,
Знать, покалывает что-то в нём больнее.
С невысокой, бронзой крашеною стелы,
Улыбался морячок, по виду смелый,
Несомненно, симпатичный, в бескозырке
С неразборчивою надписью на бирке.

– Может, вмажем по глотку? – вздохнул дородный, —
Ждать – воистину тяжёлая работа!
Я ж с утра непохмелённый и голодный,
А Танталом быть мне, Саня, неохота!

Бородатый, взгляд со стелы не снимая,
Лишь плечом пожал, потом сказал без чувства:
– Неужели жажда сильная такая?
Что-то, Лёнька, на тебя смотреть мне грустно!

– На фига смотреть? Тебя не заставляют,
Вот ведь чёрт, все знают, что мне в жизни нужно!
Все на правильную тропку наставляют,
Благородство из себя давя натужно!

– Не учу тебя я, ты же не ребёнок,
В сорок пять учить, что лбом сдержать цунами,
Сам прекрасно знаешь, что от пьяных гонок
Не прибудет ни в умишке, им в кармане!

– Хорошо, пускай мозгами я калека,
Ну, быстрей загнусь – скорей с Серёгой встречусь,
Это лучше, чем нудить, как вы, полвека!
Ладно, выпью я, а то ведь обесцвечусь!

Лёнька влил в стакан чуток, потом добавил,
Посмотрел на водку, дёрнулся плечами,
После внутрь себя в один глоток отправил,
И из глаз довольство вытекло слезами.

Сашка краем рта лишь грустно улыбнулся,
Наблюдая Лёньки Удовлетворенье,
Пред могилой руки вздел в недоуменьи
И, сказав: – Вот так, Серёжка! – отвернулся.

Правый берег виден был, как на ладони:
Изумрудный коврик в жёлтом окрапленьи,
Там паслись две-три козы, овечки, кони…
Пара аистов шагала в отдаленьи.
Сашка видит их, рука рвёт с треском ворот,
Тот, которого и нет, но как он душит!
Забивает гвозди в темя сердце-молот
И спокойствие души нещадно рушит.
Высох рот, глаза же влажно заблестели,
Мысли вьются в голове, как рой пчелиный,
Изливаются наружу дрожью в теле,
Будто Сашка, а не Лёнька пленник винный!

Лёнька друга состоянье замечает,
Взор довольный свой на берег направляет,
Но довольство гаснет, как искра на взлёте,
Побуждая Лёньку к умственной работе:
– Это аистов там, что ли, ходит пара?
Или глюки, не спросясь, залезли в глазки?
Ну-ка, Сань, потрогай лоб мне, нет ли жара?
Если нет – всё это выдумки и сказки!

– Нет, не сказки это, Лёнька, и не чудо,
Это – знак, нам явно кем-то подаваем,
Неизвестно, для чего, да и откуда,
Но, быть может, это скоро мы узнаем…

4

Лучше детства может быть одно лишь – юность!
Так она и есть чуть взрослое, но – детство!
На умы не скоро, ох, не скоро мудрость,
Поселившись в головах, окажет действо!

В самом чудном месте шарика земного
Шустрый Оредеж, как гончий пёс петляя,
Скалы красные упорно подмывая,
Тонет в Луге, чтоб тотчас родиться снова.
И потом они вдвоём, легко и ровно,
Катят воды вдаль, солидности добравши,
А, войдя в залив и частью моря ставши,
Вдруг угаснут, окунувшись в дрёму словно…

Десять первых лет Серёжки пролетели,
Как во сне в пуховой шёлковой постели —
Без каких-то ярких, сочных впечатлений,
Без счастливых и печальных потрясений.
Да какие потрясенья в эти годы?
Ну, быть может, только собственные роды?
Но, по счастью, шок, что мы переживаем
От рожденья, он навечно забываем!
Но ещё такого в свете не бывало,
Чтобы горе хоть кого-то миновало!
Пусть оно имеет разные личины,
Но приходит к нам отнюдь не без причины.
И себе иммунитет мы прививаем
Тем, как с этим, первым, горем совладаем,
И идём по жизни: в ком-то радость, бодрость,
Ну, а в ком-то равнодушие и злобность!..

Шёл Серёжка на рыбалку ранним часом,
Солнце только в мир взглянуло сонным глазом,
Воздух сочен, свеж, без капельки изъяна,
Изумруд травы под простынью тумана.
Пять минут ходьбы, и вот родная речка,
Вот заветное уловное местечко,
Здесь всегда плотва голодная шныряет,
Всё, что ей ни кинешь, жадно заглотает.
Звучны в заводи тенистой рыбьи всплески,
Пальцы рвут в азарте тонкий волос лески,
На крючок насажен жирный вкусный шитик,
И Серёжка замирает, как в забытьи.
Глянуть сбоку, он не жив, ну точь – картинка,
Но, вот клюнула кровавая гусинка,
И картинка моментально оживает
И Серёжка ловко рыбу подсекает!
Красногрудая, блестящая плотвица,
Не успев, наверно, толком удивиться,
Через миг уже тоскует на кукане,
Философствуя о жизненном обмане!

Пробежали три часа единой нотой,
И теперь Серёжка занят лишь заботой,
Как бы так ему нести свои трофеи,
Чтобы все их лицезрели ротозеи!
И решил пойти он дальнею тропою,
Что, по берегу змеясь по-над рекою,
На широкий луг проворно выбегала,
А потом в полей просторы уползала.
Три огромных валуна всегда лежали
С краю луга, будто травы охраняли;
Малость самую Серёжка утомился
И для отдыха на камне примостился.

Раз-другой раскрыло парня рот зевотой,
Веки сладкою наполнились дремотой,
Но вдруг резко разорвалось сна лобзанье,
И споткнулся ритм размеренный дыханья.
Рядом с камнем, где Серёжка примостился,
Не понятно, как? откуда? очутился
Аист бЕло-чёрный – это всё реально! —
И смотрел в глаза Сережкины печально.
И Серёжка, как в какой-то доброй сказке,
Подошёл к красивой птице без опаски,
Улыбнулся, потянулся к ней руками,
Но увидел пятна крови под крылами.

5

Этим летом жил Серёжка во времянке,
Места здесь немногим более, чем в танке,
В долгий дождик сыро, в ясный день жарища,
Но, однако ж, – персональное жилище!
Здесь с Серёжкою и аист поселился,
Он спокоен был, на волю не стремился,
Но ходил за новым другом всюду следом,
Будто циркуль, метр отмеривал за метром.

Как умел, лечил Серёжка крылья птицы,
Тщетно звал ветеринара из больницы,
Но тот вечно то с похмелья, то в запое
Или что-то ещё важное такое.
И не стал Серёжка кланяться кому-то,
Птицу он теплом души своей укутал,
Он беседовал с ней долгими часами,
Реже видеться стал с верными друзьями.
Как он им бы объяснил, – да не поверят,
Только взглядами презрительно измерят, —
Что он, аист, друг такой же закадычный,
Пусть обличием своим и необычный?!

Нет, Серёжка не был заперт в келье тесной,
И друзей, с их жизнью шумной, интересной,
С их заботами, чудачеством, игрою
Обойти не мог он, ясно, стороною.
Был футбол, была рыбалка и купанья
И иные – спорта вне – соревнованья,
Были вылазки в чужие огороды
(Что тут грех таить, и мы из той породы!).

Голубика наливалась синевою —
Пропусти, поди, событие такое! —
Пацаны, взяв, кто бидон, кто туесочек,
Сев на велики, поехали в лесочек…

Мать Серёжки птице-аисту не рада,
Невзлюбила инвалида с полувзгляда,
И огромными глазами зло сверкала,
Только где её случайно замечала.
Эх, да спрятаться б в сарай неловкой птице
И сидеть там тише шороха ресницы,
Взор скучающий бросая за окошко,
Ожидая, ну когда ж придёт Серёжка!
Нет, не пряталась в каморке тесной птица,
Как увидит мать Серёжки, к ней стремится
И в глаза её заглядывает дерзко,
Будто что-то сообщить ей хочет веско!

– Что ты бегаешь за мною, худобИна?!
У меня отнять ты хочешь душу сына?
Он меня теперь почти не замечает,
Одного тебя, калеку, привечает!
Может, ты на землю послан сатаною
И теперь вот тут глумишься надо мною,
Мучишь плоть мою, коверкаешь мне душу?!
Но не думай, я всё выдержу, не струшу,
Мне достанет сил с тобою разобраться
И жестокости, чтоб сердцем не взорваться,
Коль пришлось по жизни нам не разминуться,
Знаю я, где ждут тебя и не дождутся!..

6

Да, хорош автомобильчик «Гранд Чероки»!
Нежно муркает движком пятилитровым,
Всё равно ему как ехать – вдоль дороги
Или вдоль реки по кустикам ольховым!

Джип ведёт в себе уверенный мужчина,
Как фортунистый игрок в азарте сладком,
Подливает в кровь свою адреналина,
Газу дав, как будто дав плетей лошадкам!
Рядом с ним «лицо кавказское» сидело
И толкало в бок рукою то и дело:
– Лёва, хватит гнать, притормози, довольно,
Не дави педали газа, ей же больно!

– Не боись, ШалвОвич, будет всё отлично!
Или – ШАлвович? Как правильнее, Жорка?

– Для тебя – не знаю, мне же безразлично,
Как поставят ударенье в книге морга!

– Не пойму я, Жор, ты раз примерно тыщу
На работе жизнью запросто рискуешь,
Ведь привыкнуть должен мысленно к кладбИщу
И спокойным быть! Так нет, сидишь, психуешь!

– Каскадёр я, Лёва, прав ты, но не смертник!
Мне ж за трюки деньги капают в конвертик,
А вот так вот, из-за лихости порочной,
Не хочу ломать я столб свой позвоночный!
Ты по жизни-то мужик почти спокойный,
И медлительным бываешь очень часто,
Но как только в джип залезешь свой разбойный,
Будто разума резонам скажешь: баста!

Лев усов лишь крИвит чёрную подковку,
А ногой своею жмёт акселератор.
Джип летит, как спринтер, мчащий стометровку;
Жора тихо превращается в вибратор!
Вдруг лицо его как солнцем осветило —
Это мысль лихая мозги посетила:
Он бутылку водки быстро открывает
И в себя всё содержимое вливает!

Пять минут прошло, не больше, а у Жорки
На лице довольство, глазки, словно щёлки.
Вот она, полезность крепкой русской водки:
Страх пропал, а мысли радужны, не чётки!
Но лечебную всю эту процедуру
Очень просто обернуть во зла обложку,
И тут важно чётко знать свою натуру,
Чтоб не сделать жизни радостной подножку!
Но артисты, а, тем паче, каскадёры,
Выпьют море, а съедят в закуску горы,
И себя в руках в любом удержат виде,
А особенно, когда их кто-то видит!!!
Только, разве, в блеске глаз заметен градус
Да язык полощет, будто рваный парус,
Но зато в речах осмысленность и точность,
А в эпитетах и красочность, и сочность!

Лев порою взгляд на Жорку переводит —
Тот рассказывает весело чего-то —
Без труда машины редкие обходит,
А дорога – как стрела, без поворота.
Но в прямой дороге в каждой миле – дрёмы
За деревьями, кустами притаились —
Чуть расслабился, попал во власть истомы,
И на два, на три мгновенья веки слились!..

Лев, казалось, лишь моргнул, ну, чуть подоле,
Было пусто ведь шоссе, и вдруг там – кто-то!
И колёса завизжали, как от боли,
И движок заглох на высших оборотах!

Жорка трезв стал, проглотив пол-анекдота:
– Ну, ты, парень, круто давишь тормозишки!
Превращусь с такой ездой я в идиота,
Ум покинут предпоследние мыслишки!

– Погоди ты, Жора, лучше посмотри-ка,
Я своим глазам отказываюсь верить!
Только выводов не строй, не нужно крика,
Сам попробую всё это я измерить.

На дороге, от машины недалече,
Находился аист, жалкий и убогий,
Но смотрел спокойно он, по-человечьи,
А ещё был этот аист одноногий!..

7