Сергей Филиппов (Серж Фил) - Аист. Абсолютно правдивый роман в стихах

• Название: Аист. Абсолютно правдивый роман в стихах
• Автор: Сергей Филиппов (Серж Фил)
• Жанр: Драматургия

Четверо мужчин собираются на двадцатую годовщину смерти их друга. Вскоре после этого с ними случаются различные трагические происшествия, в результате которых они оказываются на грани жизни и смерти. В больнице, куда все они попадают, с ними происходит событие, которое резко изменяет их отношение к своим жизням, и совершается переоценка нравственных ценностей. Действие романа разворачивается как в наше время, так и в ином пространственно-временном измерении.

---

9

Яма вышла глубиною до подмышек,
В яме аист, рядом пятеро мальчишек,
Непривычно успокоены и кротки,
У Серёжки – на щеках кривые тропки.
Всё по древним ритуалам совершали:
Горсть земли поочерёдно вниз бросали,
Над могилкой холмик сделав неумело,
Помолчали, в думы впав оцепенело.

Первым Лёвка разорвал молчанья плёнку:
– Хватит, ребя, слёзы лить по аистёнку,
Да какой бы ни была прекрасной птица,
С человеком никогда ей не сравниться!
И ещё: ведь вечной жизни нет на свете!
Или вы о том не слыхивали, дети?
Так послушайте меня, авторитета, —
Все мы будем там, где нынче птичка эта!

– Пацаны, а правда, – Лёнька встрепенулся, —
Что мы плачем, будто свет перевернулся?
Мы о птичке все потом повспоминаем,
А сейчас пойдёмте, мячик попинаем!

– Точно, парни, – Жорка шумно потянулся,
Интерес в его глазах тотчас проснулся, —
Ну, пойдём играть, а то чего-то тошно,
Я и мячик подкачал с утра нарочно.
Мы уже почти неделю не играли:
То в лесочке голубику собирали,
То – по Утру или с вечера – рыбалка,
А футбол всё мимо. Мне так очень жалко!

Сашка тоже оживился: – Слышь, Серёга,
Может, правда, поиграем хоть немного?
Позабудешь ты в игре свои печали,
Да и мы уже порядком поскучали!

Но Серёжка будто слов друзей не слышит,
На его лице узор из скорби вышит,
Взгляд упёрт в неровный холм могилки свежей,
И наивности во взгляде нету прежней.

– Слушай, Лёвка, вы идите, мы же – после,
Я побуду здесь чуток, Серёжки возле,
Ведь ему сейчас тоскливо, тяжко, плохо, —
Сашка горького не сдерживает вздоха.

Лёвка бросил лишь: – Ну, я офигеваю!
Из-за птички горю, право, нету краю!
Ладно, всё, мы за мячом и на поляну,
Ну а ты уж помогай тут истукану!..

Сашка прутики бросал в поток теченья
И искал слова для друга утешенья,
Только мысли в голове в ком ватный сбились,
И слова, те, что нужнЫ, не находились.
И себя он вдруг почувствовал ребёнком
Перед возрастом одним с ним пацанёнком.
Сашка понял: утешать того не надо,
Но втекла в него обидная досада.
На ребят, что мяч пинать умчались дружно,
На сочувствие своё, что и не нужно,
На Серёжку, не сказавшего ни слова,
И на птиц дурацких рода аистОва!
Сашка сплюнул в речку горькую обиду
И сказал, зла не показывая виду:
– Я тебя, Серёжка, очень понимаю,
Твоё горе к сердцу близко принимаю…

– Помолчи, Сашок, пожалуйста, немножко, —
Неожиданно прервал его Серёжка,
Наконец-то от могилки отвернулся
И легко, но грустно другу улыбнулся:

– Лишь тебе скажу, другие пусть не знают,
Ведь они меня совсем не понимают,
Не от дурости и злобности сознанья,
Нет, ещё не доросли до пониманья.

Сашка, слыша это всё, обалдевает,
И уж кто-кто, ну а он соображает,
Что ровесник и друган его Серёга
Стал взрослей его сегодня и – намного!

– Помнишь, Саня, мы фантастику читали
О разумных существах, что обитали
Не в глуби Вселенной, где-то в дальнем далье,
Нет, здесь, с нами, на земле, в иной реальи?
И они являлись людям постоянно,
Но в обличьи не своём, что было б странно,
А могли стать человеком, зверем, птицей,
Насекомым, даже маковой крупицей.

Сашка рот раскрыл, глаза – два синих блюда:
– Это что же, Серый, аист, он… оттуда?!

Но Серёжка лишь пожал плечами вяло,
Улыбнулся снова, но теперь устало:
– Я с ним много говорил не вслух, беззвучно,
Может, это абсолютно ненаучно,
Но я видел те слова, они сверкали
И как дивные растенья расцветали!
И понятны были мне цвета и блики,
Даже запах их – как запах земляники!
Не могу пересказать тебе за день я
Эти красочные чудные виденья!
Но поведал аист мне о светлом мире,
Где мы будем жить и где мы прежде жили,
Но не всякий там окажется, ведь это —
Мир покоя, вечной радости и света!

Сашка слушает Серёжку без дыханья,
Всё, что тот твердит, за гранью пониманья,
Но сейчас то пониманье и не надо,
Знает Сашка твёрдо, что всё это – правда!

ГЛАВА ВТОРАЯ. СЕРЁЖКА

«Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу, Может, кто-то, когда-то поставит свечу…» —

В. Высоцкий.

1

Белых пятен на планете нашей нету,
Всё на ней давно открыто и известно,
Путешественники, ползая по свету,
Описали мир подробнейше и честно.
Альпинисты покорили всё в Тибете,
В Гималаях, в Кордильерах, на Памире,
Разогнали симпатичных добрых йети,
Что спокойно проживали в горном мире.
Батискафы, толщи вод морских буравя,
Колют вечный мрак прожекторною пикой,
Население глубинное пугая,
Что ко дну прижато тяжестею дикой.
В льдах арктических тропинки протоптали,
Антарктиду – нежилую – заселили,
Всё открыли, всё увидели, узнали,
Пятна белые проворно расцветили.
Да чего – Земля! – и космос весь обшарен,
Пообщупан ультро-инфро-икс-лучами,
Всё понятно: мир иной, нет, не реален,
Коль его не можем видеть мы очами!

2

Морю этому неведомы границы,
Не достигнуты никем его глубины,
Гривы вспенивая, волны-кобылицы
Не встают тут на дыбы. Они невинны.
Не бушуют здесь тайфуны, ураганы,
Не шныряют озорно воронки-смерчи,
И не ищут удалые капитаны
С бабкой в белом роковой весёлой встречи!
Не найдёте вы пустыннее пустыни,
Чем то море, дрёмой полное до края, —
Будто кто его опутал в паутине,
Силу, скрытую в нём, сладко подавляя.

Но в любой пустыне есть оазис чудный,
Взоры, души он всегда ласкает нежно,
Только путь к нему бывает очень трудный,
Да и встреча с ним, увы, не неизбежна!

Есть оазис в океане сонном! Вот он:
Остров, тёмными скалАми обнесённый,
С островком вторым широким длинным мостом —
Будто за руки взялись – соединённый.
Но искать не торопитесь вы на карте
Это чудное природы сотворенье!
Ну да ладно, чтоб всё ясно было, знайте:
Это – мир иной, другое измеренье!

3

– Где ж ты, ветер? В кои дали унесённый?
Прилети, взъяри мир этот, вечно сонный,
Воды мёртвые завей ты бурунами,
В вал сотки их и на берег брось цунами!
Пусть скала слезами каменными всплачет,
Охнет громом, затрещит, живая, значит,
Содрогнётся от морской водицы душа,
А вода вдруг опьянеет, берег руша!
И вздохну тогда хоть раз я полной грудью
Свежим ветром, а не этой сладкой мутью,
Подавлю тоску на малое мгновенье,
Где ты, ветер?! Пусть не шквал, хоть дуновенье!..

Нет, спокоен воздух тут, не завывает,
Зря к стихии человек со скал взывает,
В этом мире катаклизмы не бывают,
Тут не люди, тут их души обитают.
Без телесности легко ведь и спокойно,
Не щекотно, не чесоточно, не больно,
Нет страданий от мороза, перегрева,
И не просит жрать пустое вечно чрево.
Да, здесь души полной мерой отдыхают,
Пусть тела их где-то гилью истлевают,
Нет о прошлой жизни в памяти намёка,
Крепко спят и страсть любви, и страсть порока!

Но и тут, в забвеньи, проблески бывают,
И тогда иные души вспоминают,
Как они в другом, привычном, мире жили,
Как любили жадно, как легко грешили!
Кто-то вспомнит, сладко вздрогнет и… забудет,
Взрыв эмоций негой лености остудит,
Он, как будто, жизнью той, телесной, нЕ жил,
Вечно здесь, в покое, душу свою нежил.

А другой, всё вспомнив, словно расцветает,
И покой его нещадно покидает,
Но приходят нетерпенье и досада —
Рай окажется ему мрачнее ада!
Всё, что было здесь прекрасно и велико,
Станет тягостно, противно, скучно, дико —
Жизнь без страсти, что взрывает в клочья сердце,
Как красивая еда без соли, перца!
И тогда он к морю спящему шагает
И бушующие ветры призывает,
Но, свирепые, лишь в нём ревут тайфуны,
Перетянутые, рвутся страсти-струны!..

4

На скале сидит Серёжка, глядя в море,
Но ни волн, ни ряби нет в его просторе,
Нет и солнца здесь, – лишь ровный свет струится, —
Но какая-то парит высОко птица.
Он за нею равнодушно наблюдает,
Вдруг – как вспышка! – что-то он припоминает!
Птица ниже опустилась, и в мгновенье
Бело-чёрное узнал он оперенье!
И тотчас же словно дождик начал капать —
Это яркими мгновениями память,
Растворив легко забвения окрошку,
Возвращалась ненавязчиво в Серёжку.
Всё, что годы (иль века?!) укрыто было,
Будто ил со дна реки в дождь летний всплыло,
Сердце, пусть его и нет, затрепетало
И по венам кровь, которой нет, погнало.

Ну, а аист опустился плавно к скалам,
Их коснулся, сжался в ком, а после стал он
Невысоким светлым парнем в белой тоге,
В сандалетах золотых на босы ноги.
А Серёжка тут заметил, что и сам он
Облачён в красивый белый чистый саван,
На руках его прозрачные браслеты,
Ноги в белые обуты сандалеты.
Но его всё это мало поражает,
Он на аиста глядит и восклицает:
– Значит, было то взаправду, не в дурмане?
И тогда не фантазировал я Сане?

– Нет, – Серёжка помолчал. – Нет, ты не странник
Из иных миров, ты – божеский посланник,
Да, я понял, наконец, ты – Ангел! Значит,
Я в раю. Но почему душа так плачет?
Здесь уют, здесь тишина и много света,
Нескончаемое, ласковое лето.
Одного же нет: блаженства и покоя!
Разве может, Ангел, быть в раю такое?

– Ты не можешь пасть в объятия покою,
Потому что нагрузил себя виною,
Но поверь, она тебя напрасно гложет —
Что ж, случается и то, что быть не может!
Не кори себя, что сделано тобою,
Предначертано всевышнею рукою,
Можно в горе слёз потоки лить печально,
Но, однако ж, всё на свете не случайно!

– Но зачем была нужна твоя кончина?!

– И для этого имеется причина.
Ты уж этим удовольствуйся ответом.
Я ж хочу тебе сказать о мире этом.
Здесь, как сам ты догадался и приметил,
Только те, кто был душой при жизни светел,
Ты не можешь тут увидеть хоть кого-то,
Но поверь уж мне, их, светлых душ, – без счёта!
Есть другой мир с нами рядом, но он тёмен,
Внешне – малый островок, внутри ж – огромен
(Впрочем, тут объём, границы – вне понятий!),
Души грешные там жаждут для объятий!
Кстати, Толька-живодёр там прозябает,
За греха сласть полной чашей получает,
Те, к кому он там попал, шустры и прытки —
На себе он ощутит свои же пытки!

Ангел, это говоря, сверкнул очами,
А Серёжка передёрнулся плечами,
Он представил, как в кровавой мгле, в чертоге,
Тольке с хрустом переламывают ноги!
И в Серёжке тут же вспыхивает жалость,
Злости нет, да ведь её и было малость.
Только Ангел мысль легко его читает:
– Каждый всё, что заслужил, – ТО получает!
Ты же хочешь знать одно: а как друзья там?
Как и чем живут, когда тебя нет рядом?
Помнят, нет ли скорбь прощания минуты,
Или сбросила легко с них память путы?

Снята с памяти последняя заплата,
И Серёжка видит: вот они, ребята,
Опускают молча в яму гроб дощатый
С ним, в его же день рожденья двадцать пятый!

5