Сен Весто - ЛУННАЯ ТРОПА. Сказка для всё познавших

• Название: ЛУННАЯ ТРОПА. Сказка для всё познавших
• Автор: Сен Весто
• Жанр: Киберпанк

У тебя за плечами опыт тысячелетий. Ты здоров, тренирован и даже наделен природой способностью к абстрактному мышлению. Тебе повезло иметь хороших учителей и ты всегда думал, что даже в крайностях нужно соблюдать меру. Когда везение из приятной оплошности обстоятельств становится уже базовым элементом твоего выживания, нужно менять экологическую нишу. Вот только что делать, если все другие заняты либо непригодны для жизни, а если и пригодны, то для организма с какой-то совсем другой структурой…

---

Пахло здесь просто удивительно хорошо.

Пахло хвойным лесом. Далекое гуканье чего-то монотонного, хищно-неторопливого и, вероятно, с крыльями перемежалось беспечным треньканьем умиротворенных сытным днем птичек. Сразу за отмелью, у нависшей над неподвижной озерной водой стены темного соснового бора голубели мелкие цветочки и зеленели на тесных сочных лужайках посыпанные яркими ягодками листочки, воздух гудел. Мимо куда-то сорвался, зигзагами понесся сам себя напугавший полосатый комар. Мух еще не было, но угадывалось присутствие шмелей. Множество тяжелых откормленных шмелей, гудящими неспешными геликоптерами перемещавшихся от цветка к цветку в обществе изнывавших от безделья, слонявшихся по полянкам без определенной цели носорогатых жучков и мотыльков. Над головой было летнее утро, под ногами заповедная живая земля. И лес, сказал себе Гонгора. И вода – в полнеба. Огня, по всей видимости, все это еще не знало. Настроение по этой причине переживало период подъема. От этого возникало некое странное предчувствие и было немного не по себе. Словно ничего еще здесь, в этой жизни по-настоящему не происходило и что-то начнется сейчас, с этой минуты, с eго приходом, славное или бестолковое, высокое или беспутное, случайное или давно ожидаемое, мимолетное, преходящее рано или поздно или же долгое, на эпохи, мало от него зависящее и тоже преходящее в конце концов. Выбор сделан, и время пошло. Здесь пахло смолой и сумеречной лесной сыростью. Тишиной. Здесь все следовало видеть иначе. Было удивительно хорошо.

Было необыкновенно уютно еще и oт мысли, что станет совсем хорошо, когда начнет трещать сухими сучьями костер и забулькает в котелке вода для утреннего чая, такое дело надо отметить. Следов огня не будет, сказал он лесу, настороженно притихшему, после меня не остается следов. К лесу с детства испытывалась большая приязнь, и поступать иначе он не умел. Все-таки мне удалось вырваться, подумал он. Задрав голову, Гонгора окинул взглядом макушки скал высоко над лесом. Дальше за ними рисунки снежных вершин и кряжей, блеклых и нечетких, как бы близких, не очень отдаленных, подчеркивали небесную синеву летнего утра. Заповедник теней радовал глаз.

Расшнуровав, он выгреб из контейнера плотно упакованный провизией и кое-каким походным скарбом новенький рюкзак из прочного и легкого авизента, из рюкзака достал цветастый мягкий мешок с туго спеленутым спальником, чтобы было на чем сидеть. Чехол спального мешка выглядел поношенным, полинявшим, сам застиранный спальник смотрелся не лучше, его стеганные некогда на домашней машинке авизентовые недра были самопально, но аккуратно и со знанием дела выложены густой теплой собачьей шерстью, чесаной с кавказской овчарки не один сезон, прострочены и перехвачены в местах стыков шелковой нитью, он неоднократно уже проходил испытания в неблагоприятных условиях горного климата, давал при случае возможность спать под открытым небом, плохо сырел, не сбивался, легко преобразовывался при большой необходимости системой лямок и пластиковых зажимов в еще один вместительный рюкзак и вообще служил предметом особой гордости. Подтащив ближе к рюкзаку валявшуюся неподалеку сухую разлапистую сосновую ветвь и расположившись, Гонгора достал с пояса нож, извлек на свет чуть подкопченный на дне алюминиевый котелок, кружку с деревянной ложкой, банку рисовой каши без мяса, банку отличной голландской тушенки, сгущенку, бумажный пакет сухариков, полиэтиленовый пакет шоколадных конфет, распечатав, положил одну в рот, ухватил удобнее в руке нож и, не теряя времени, принялся за работу. Все же это особый случай в практике нашей стаи, подумал он. Все-таки я вырвался.

Уже неопределенно длительное время не покидало какое-то смутное, не очень внятное неприятное ощущение. На картине любимого художника по-прежнему имели место и пиршество красок, и законченность общей композиции, не до конца осознанное еще неудовольствие вызывал лишь некий элемент вкравшейся несуразности. Словно что-то легчайшей соринкой начинало беспокоить чувствительный глаз, и всe как будто было прежним, всe сохраняло статику полубессознательной поступи, но чего-то вроде бы теперь и не доставало. И виделась уже злая усмешка жестокого художника, оставившего сиротливо жавшийся к свету натюрморт без имени и без тени там, где она, конечно, крайне необходима; вот уже здесь тень смотрит в совсем ненужную ей сторону, и то, что некогда трепетно воспринималось как полный мягкого изящества наклон беззащитной девичьей шейки на неувядающем фоне вечера, в действительности оказывалось крупным профилем безгубого рта семидесятилетней старухи. До сознания не дошло еще ничего конкретного и вразумительного, но спина давно уже тихо ныла, словно чувствуя за собой забытую не запертую дверь. Гонгора поплевал на кончики пальцев, повесил свой блистающий светом, как лезвие острый кукри на пояс, бросил взгляд вверх, желая по верхушкам деревьев определить изменение ветра, снял, осторожно подцепив на сучок, закипевший котелок и прислушался. Птицы молчали.

Ветра не было вовсе.

Полускрытый во влажной лиловой тени высокой травы и раздавленных огромным старым деревом кустов, холодно уставясь сквозь листву в направлении еле дышащего костра мертвенно горящими зелеными зрачками, за пустой каменистой отмелью под прикрытием леса неслышно присутствовал – пушистый серебристый хвост в землю – сильный лохматый зверь, седой кербер, могучий, мудрый и угрюмый, с потемнелой пепельной шкурой, прекрасно развитой грудью, плотно сомкнутыми губами, усеченной под тупой клин сосредоточенной угольно-черной мордой и налипшими к пушистой хищной щеке опилками. Мощные, с тяжелой поступью лапы, заросшие до локтя курчавой жесткой шерстью, широко расставленные, прошедшие испытания не на одной горной тропе, грузно провалившись в сырую рыхлую землю, выдавали спокойное ожидание и, по всему, всегда были готовы к эффективной атаке. Лохматые обрубки ушей не двигались, застыв в одном положении, методично трепетавший блестящий нос его черной с проседью морды целенаправленно собирал новую информацию, угрожающе замирая временами и оживая вновь, меж линиями бровей открытого лба грубо высеченной, как у медведя, головы заметнее прочих деталей черепа выделялась узкая вертикальная светлая полоска, под всем этим шла привычная будничная работа по выработке оптимальной программы действий. Зверь напоминал чем-то полутемный профиль танка, наверное, скупым спокойствием и сознанием того, что если жертва выбрана и взята в прицел, то спешить уже некуда. Он не шелохнулся, не отреагировал никак, наблюдая за сидевшим у огня полуголым человеком, когда, вынырнув из зарослей фиолетового папоротника, на голых камнях озерного берега показались две грязно-болотного цвета фигуры в подпоясанных походных комбинезонах. Один, тот, что пониже и постарше, сухощавый, весьма, чувствовалось, выносливый еще и подвижный мужчина, привычный к порядкам лесной вольницы, обладатель обветренного лица, чуть скуластых заросших редкой щетиной коричневых щек и повадок вынужденно тренированного человека, вышагивал, держась самой воды, звучно гремя прибрежной галькой, не поднимая лица; он собирал морщинки в уголках глумливых глаз и особенно не спешил. За ним, поотстав, шагал, размахивая свободной рукой, интеллигентного вида парень, мрачный и взмокший, с мужественной новой бородкой, старательно подправленной на манер скандинавских морских волков, – не хватало только потертой курительной трубки в зубах. На прямом носу сидели какие-то особенно тонкие дорогие благородные очки явно не местного производства в металлической оправе и которые сидели, видимо, там у него на переносице не так, чтобы очень охотно, так что время от времени он с размаху хватал их большим и указательным пальцами за грань прямоугольной линзы и возвращал на место. Этот выглядел гораздо менее свежим и гораздо более утомленным и встрепанным, от него только что дым не валил. Глядел парень большей частью куда-то за озеро.

– А чего на этой стороне? – спросил, поглядывая на лес, пожилой мужчина.

Шагов за десять еще стало слышно, как его настигает откуда-то, надрывается тоненьким голоском и плещет железками некий блюзовый мотив.

– А чего не там?

Мужчина шел, выбирая дорогу в обход вылезшей наполовину из камней и песка коряги, его спутник отплевывался, расстегиваясь и дыша, как загнанная лошадь, Гонгора сидел, обернувшись, морщась на сносимый к нему дымок от костра.

– Не мытьем, так зачесом, – сказал ему пожилой мужчина, бросив взгляд на перекошенный чехол авиаконтейнера, покоящегося на траве вдали от огня. – Зачесал их как – верблюдом?

– Насмерть, – ответил Гонгора.

– Вот кровопийца. И какой чесун сказал бы «нет»?