Андрей Дорофеев - Игра больше, чем жизнь. Рассказы

• Название: Игра больше, чем жизнь. Рассказы
• Автор: Андрей Дорофеев
• Жанр: Русское современное

Дорогие друзья! Данные рассказы на разные темы частично были опубликованы в бумажных журналах или на интернет-порталах, где молодые писатели бьются за право печати, а частично не печатались нигде. Я буду рад, если вам понравятся эти удивительные зарисовки из жизни или фантастические очерки: они не были написан просто так, в каждом произведении своя мораль, выстраданная опытом и практикой. Никакие части данных рассказов не взяты из приватных бесед с другими людьми. Приятного прочтения!

---

Прошло три раза по семь дней, и начали к Катюше люди ходить, мерять меркою, платья павлиньи подносить на пробу. Меряла Катюша, да всё равно ей было.

Андрюша тем временем проснулся в постели скудной. Сидевшая рядом женщина средних лет, в переднике и свободной хламиде, улыбнулась ему устало:

– Очнулся, милок! А мы было уж баить начали – не проснёшься ты. Целую седьмицу, почитай, без продыху валялся, слова бессвязные говорил. Насилу кормили, да и отмыли тебя маленько.

Андрюша приподнялся на локтях и огляделся.

– Где я, добрая женщина?

– Где ж тебе быть ещё? В Казимировке, вестимо. Вот вставай, давай, – и косо вдруг посмотрела, оглянувшись через плечо и сделав малозаметный жест пальцами. – Не ты ли бесовство там учинил?

– Может, и одержим я был бесом когда-то, добрая женщина, – ответил Андрюша уклончиво, натягивая потёртые белые кальсоны, – но отныне его во мне больше нет. Что произошло… там?

За парящей рассыпчатой картошкой и добрым куском репы выслушал Андрюша смотрительницу усадьбы.

– Купала же вчерась был, болезный ты мой. Марьяшка-то наша – у неё зазноба в Кукоревке, за три версты отсюдова живет. Вот и пошла на утюг-гору плясать да ведьм привораживать. Пришла – а там костры не зажжены, венки не плетены, у парней колени подкашиваются, а девки, те благим матом орут да на землю валятся.

Поглянула Марьяшка – да и сама чуть дара речи не лишилась. На скале-то стоит, посохом грозит сам водяной, хозяин ночи. Волосы змеюками извиваются, пальцы крючковатые в горло норовят вцепиться, да такая ненависть лютая исходит от него, что ноги не держат, вопль сам изо рта исходит…

Кузнецова-то дочка из Кукоревки нраву крепкого, иных парней побивала другой раз. Она устояла. Девки, что орёте, дубины стоеросовые, кричит. Это ж на камне намалёвано.

Два десятка, старики да молодёжь, подошли поближе – матерь Божия! Приглянулись – да то ж Арманов! Так – не похож, если б ведьмовство убрать. Но как глянешь в глаза – не ошибёшься… Ежели б и баба была намалёвана в кокошнике – понятно бы было: Арманов.

Девки начали шептаться – знали мы, мол, просто не достоверно… Почто Арманов усадьбу пятнадцать годин назад купил? Оттого что он и есть – водяной. Нору, что под утюг-скалой, себе облагородил, а вид сделал для селян, словно помещик. В городе живёт, дела с тамошней нежитью водит…

Ну, и много такого. Посему ночь на Купалу никому цвета папоротникова не дала в этот раз.

А тут ещё Степан, ну, полюбовник Марьяшкин, тебя бездыханного недалече отыскал. Руку к груди прижал – живой. Марьяшка признала, что писарь ты барский, и оттащили они со Степаном тебя сюда, а тут уж и сам знаешь…

Полминуты ели в тишине. Баба не отводила глаз с Андрюши и вдруг тихо сказала:

– Знаю я – ты намалевал. Но ежели хочешь – не пойдут сплетни сороками. Марьяшка-болтунья – и та не скажет. Верю я – не со зла ты, глаза у тебя добрые.

– Спасибо, добрая женщина. Не едет ли кто от усадьбы до города? Пешим пойду – подмётки оставлю по дороге.

– Да не дождешься ли самого? Знаю – через две недели приедет огнями небесными стрелять, торжество править. Дочь его несчастную в жёны берет немецкий барон, не постыжается. Ещё одна девка добрая загублена будет…

– Нет, добрая женщина, не могу я ждать Петра Алексеича. И он меня не ждёт совсем – а я приду. Спасибо за совет да за ласку.

И только поклонился Андрюша и направился к двери открытой, окликнула его хозяйка:

– Да постой же ты, быстрый какой! Пахом вот отвезёт тебя. Дай кликну его.

И через час тощая пегая лошадка Пегаска трясла его на телеге по пыльной дороге. Пока не въехали в город, Пахом смешил Андрюшу байками из его долгой и нескучной жизни.

– Куда ж довезти тебя, Андрей Порфирьев? Али сам по брусчатке дойдешь?

– Дойду, Пахом! Спасибо тебе, да не хворай. Путь мой известен мне.

Помахал Пахому, разворачивающему телегу, да пошёл к речке Калмыцкой, что лениво текла меж гранитных берегов. Там он подошёл к дому с серыми колоннами, слегка поклонился швейцару с залихватски завёрнутыми усами, страшным зраком посмотревшему на него, и сказал:

– Мне к господину Турчанинову. Он… будет рад меня видеть.

Арманову нравилась вся эта праздничная суета. Он сидел в татарском халате, развалясь на диване гостиной, и наблюдал, как бегали туда-сюда мальчишки, украшавшие карету цветами и лентами.

Для церемонии выбрали церковь святого Франциска Ассизского, чей неф торцом своим выходил прямо на главную площадь. Там сейчас была маман и готовила угощения для гостей – а гостей было ни много, ни мало – триста человек, да все сословья дворянского. Из раскрытых главных дверей доносились звуки органа – иерей готовил торжественную литургию.

В будуаре же сидела в окружении двух модисток Катюша – перетянутая корсетом, в облачно-невесомом одеянии. Но не было искры в глазах той, кто через несколько часов станет баронессой де Гольц, владелицей Саксонских наделов. Не было в них и гнева. Не было страдания. Не было там Катерины, девочки, что заливисто смеялась и прыгала на коньках обороты…

Кукла сидела. Кукла с безжизненным взором и безразличным сердцем. Кукла досталась де Гольцу в наследство. Будет она пороть спины и хохотать на балах пышных перед курфюрстами.

И вот – со стороны Григорьевского моста видна тянущаяся жирной чёрной змеёй процессия. Чуть ближе – и видна русская тройка с каретою черной, на солнце блистающей. За нею – стяги и штандарты армейские с крестами да змеиными языками-флажками. Гольц едет, жених ненаглядный армановский.

Но что это? По улице Марьяновке, что к площади притекает, едет другая процессия. Маман непонимающе смотрит вдаль, потом раздражённо выхватывает у девки бумагу с приглашёнными, смотрит туда, потом сызнова на процессию. Незвано приехали ли? Не знаю таких. По виду – не ростовщики какие-то. Вон карета какова. Да не одна.

А по третьей-то улице и Арманов с дочерью подъезжает, сам весь франтом, сапоги со скрипом, фуражка с околышем на затылок сдвинута, как только не падает.

Вот и встретились единовременно. Выходит Арманов, по-учёному руку Катюше подаёт, та выходит как тень.

Со второй процессии выходит де Гольц. И паж, прежде чем тот пройдет по мостовой к Катюше, раскатывает перед ним, суетясь, ковровую дорожку.

А с третьей процессии выходят такие люди, от которых Арманова прошиб холодный пот и закружилась голова.

Первым вышел из кареты галерейщик царский, Татаринов Степан Аркадьевич, вышел и встал, ничего не говоря. Опёрся на трость.

Из следующей кареты, в сопровождении пажа в красно-зелёных одеждах, вышел лощёный важный господин с тяжёлым взглядом. Лицо и звание его было неизвестно ни Арманову, который стоял, словно удар его хватил, ни маман, что растерянно оглядывалась – жандармов звать али за стол приглашать.

Господин подошёл к Татаринову и бросил ему фразу на испанском. И стал разглядывать Арманова и Катюшу.

А из следующей кареты легко, прыжком выскочили Андрюша, одетый неброско, но теперь не в рваньё лесное, и Турчанинов с блестящим моноклем-глазом. Подошли ближе и они.

В Катюшу словно молния небесная вселилась! Дева рванулась нежданно, Арманов успел лишь кисейную фату с главы её в кулаке зажать, кинулась на колени перед Андрюшкой, обняла его ноги, подняла дрожащие влагой глаза и тихо, речитативом молит его:

– Андрюшенька, милый, спаси, сохрани меня от ирода злобного, от отца нечестивого, не отдай меня в рабство в клетку золочёную… Прошу, спрячь меня, хоть на хлеб-воду, хоть без солнышка ясного, да всё не в прусскую землю постылую!..

Андрюша улыбнулся ей, погладил по голове, но ничего не сказал.

Гольц, наконец, очнулся от шока:

– Ах ты холоп подлый, руки прочь от невесты моей суженой! Прочь в барак, где…

Он шёл на Андрюшу широкими шагами, красный, на ходу доставая с ремня трость свою, пока не уткнулся лбом в чёрное бесстрастное дуло берданки такого же бесстрастного гвардейца. Татаринов дело знал и прибыл не с пустыми руками.

Андрюша же, не обращая внимания на Гольца, заговорил с Армановым. Речь его текла учтиво, но не было в ней теперь страха и стеснения младого. Стоял перед Армановым достойный муж с сердцем льва.

– Ваше превосходительство. Года три назад изволили Вы мне щедрое предложение сделать. Была произведена на свет бумага, что Ваше высокое благословление давала мне на дружбу и право на любовь к неравной мне дочери Вашей. С условием, дабы вынес я на свет произведенье, на кое, посмотрев, готов был мильон рублёв отдать ценитель неравнодушный.

Наконец, свершилось сие. Доказательство этого… – Андрюша показал рукою на Татаринова, и тот продолжил.