Андрей Битов - Все наизусть. Годовой творческий цикл

• Название: Все наизусть. Годовой творческий цикл
• Автор: Андрей Битов
• Жанр: Эссе

Книга «Все наизусть» уникальна, в ней представлен годовой творческий цикл Андрея Битова – современного классика русской литературы.

В книгу вошли новые произведения: «От имени собственного», «Портрет моего двора», «Анти-CV». А так же первые публикации текстов, написанных ранее, несколько «изустных сочинений»?– актуальных интервью, данных по ходу событий 2012 года, накануне «столетнего юбилея» года 1913?го, самого успешного для царской России, но и рокового, предвоенного.

«Произведение – это то, чего не было,?– а есть!»?– известная формула Битова. Автор попытался показать, как и на фоне чего происходит этот мгновенный перелет из актуального высказывания ?– к акту творчества, от частного наблюдения автора к пониманию исторических процессов в сегодняшней России. От «не было» к «есть!».

---

Значит, не только страх перед чистым листом бумаги, а возможно, и более серьезная мания. И пока я не пишу свою «Автогеографию», начатую в первый час ХХI века, я уже не знаю, не догнал ли я черепаху. Однако, пока я ничего не пишу, тут же образовалась еще одна книжка: все впервые опубликованное, а так же наговоренное за последний, 2012 год, Год Огненного Дракона, с января по январь.

19 января 2013

Полет шмеля

В честь Пасхи на кареллионе в храме напротив сыграли не только бой часов, но и большую музыку, и моя комната наполнилась жужжанием большого животного: шмель влетел в распахнутое окно. Это был первый шмель для меня в году, и он был огромен. Как он успел так сразу вырасти? Зимует он, что ли? Он стукался о потолок и стены, ища выхода. Даже залетел в туалетную комнату, но там были те же стены и потолок. Не подлетал он лишь к моему столу, опасаясь то ли меня, то ли моей пепельницы. Его усилия выбраться напомнили мне мои усилия за компьютером: я тоже пытался выбраться из задачи, в которую случайно попал. И я с радостью отвлекся. Никакого сочувствия! Его могучее жужжание удовлетворяло меня. Дурак летал перед открытым окном и, вплотную подлетев к нему, шарахался, как испуганный конь, и в поисках спасения снова бился о потолок. Потолок был для него небом, внезапно захлопнувшимся. Отчаявшись, он уселся на контуре под потолком, на желтенький квадратик, возможно отдаленно напомнивший ему ромашку, и застыл отчаявшись. Я долго смотрел на него – он впал в кому. Я вернулся к компьютеру, но судьба шмеля уже больше заботила меня, чем мой, столь же неподвижный, текст. Просидев тупо еще с четверть часа перед уснувшим экраном, я почувствовал себя так одиноко, как шмель. «Надо спасать животное!» – решительно подумал я и стал искать, чем бы его подцепить. «Вот еще одно правильное употребление рукописи!» – усмехнулся я, выбирая лист. Но стоило мне с опаской приблизиться, как шмель вышел из комы и стал кружжать по комнате с еще большим неистовством. Повидимому он отдохнул, набрался сил, но и… до чего-то додумался, включив свой компьютер: стал чаще, хотя и осторожно, подлетать к окну. Он будто не хотел воспользоваться открытым широким путем, каким сюда попал. Он нашел себе узкую, куда менее удобную щель в соседней створке. Не могу знать, с чем было связано его решение, приведшее его наконец к свободе.. Я был рад за него!

Это был подлинный мастер-класс.

Журнал «Октябрь», 2012

P.S. Серьезный физик в телевизоре сказал, что по законам аэродинамики шмель летать не может.

14 июля 2012

Последний из оглашенных

Но строк постыдных не смываю!

Пушкин в редакции Л. Н. Толстого

Роман-странствие «Оглашенные» заканчивался сценой у нашего Белого дома 19 августа 1991 года. Уже выпав из времени, в Германии в 1992-м, в Год Обезьяны, я как раз доползал до конца своей «Империи…» в «Ожидании обезьян».

Я был прав в своих предчувствиях…

Под дверь по утрам нам подсовывали свежую газету. По-немецки я не читаю, но, развернув газету, все понял по картинке: Украина была заштрихована. Детская память вернула меня назад на полвека, в Отечественную войну – карты военных действий в советских газетах. Какое-то скрытое торжество узрел я в немецкой карте: такая же штриховка – не наша Украина, но и не ваша!

Значит, нет больше Союза, не только Прибалтики… неожиданную боль испытал я: Советская власть должна была рухнуть, но не империя. Никому это не было нужно: ни республикам, потерявшим себя, ни России, потерявшей провинции, ни Западу, выигравшему холодную войну, ни т. н. третьему миру. Мир утратил баланс.

Роман «Оглашенные» мало кто прочитал и почти никто не понял. Впрочем, кто-то из критиков приблизился к формулировке «экологический роман».

Все люди несчастны по-своему и склонны винить в этом обстоятельства, а не собственную природу. Авторская откровенная неприязнь к человеку как биологическому виду оказалась все еще не своевременна.

Можно сказать и так: слишком легко и ловко мне всю жизнь жизнь давалась! Поэтому никогда не стану я хвастаться своей «борьбой», своей альтернативной позицией в Советском Союзе. Никогда не воспринимал я советской власти над собой, но Союз любил. «О памяти и забывании»3… какая падла зачитала у меня эту книгу, ведь она ей не нужна, а я бы ее теперь почитал и, может быть, что-нибудь понял про свой психологический феномен. Я проходил трудности в буквальном и школьном смысле: прошел – и они в прошлом, забылись, как уроки. Исподволь всегда искал себе место вне коллектива, не умел ничего делать исподтишка (из-под какого Тишка?.. странное выражение, не правда ли), про интригу и конкуренцию никогда не понимал – ничего командного, даже в футбол не играл. Я был одиночка, хотя и старался не противопоставить себя другим. Даже друг у меня всегда был один, но я мог и без него обойтись: так, уроки и лекции (а я много прогуливал) всегда прогуливал один. Чем я был занят в эти долгие часы и дни, до сих пор ума не приложу. По-видимому, своя голова на плечах у меня тогда уже была, правда, неизвестно, кому дадена. Иногда она мешала мне, иногда другим, но чаще все-таки мне. Нравились мне лишь индивидуальные виды спорта, скажем, прыжки в высоту. Но талантов никаких не было, поэтому «писательство», достаточно случайное, мне как ничто другое подошло. Дальше стало проще: я мог сам ставить себе задачу и сам же решать ее. Были, конечно, испытания по человеческой части: изменяли, обманывали, продавали, предавали, подставляли, да и сам нарывался… только я не обижался, а забывал: вспылю и забуду, и все это через время как бы успехом оборачивалось, т. е. тоже «на пользу». Всего два раза обида была раной и долго не заживала, и то… роман написал. Немец! Все переделал в колбасу (под старость награжден запором).

Вот и память сохранил, несмотря на дырку в черепе: вспомню всё в любой точке, только не все точки, может быть, хочу вспомнить.

И потянуло меня вспомнить одну точку в Грузии, где меня покрестили наконец в мои сорок пять как старинного князя, вместе с моим первенцем, дочерью Анной (как я и собирался поступить с ней уже за двадцать лет до того).

Свобода и свобода… то ли ее больше или меньше в одной жизни не бывает? Несвобода та обернулась несвободой этой: в Грузию просто так теперь сам не съездишь.

Поэтому я с радостью согласился туда поехать хотя бы и в составе делегации, зато по приглашению патриарха Грузии. Поставил условие, прикинувшись старым и больным, что нуждаюсь в сопровождении, что дочь будет осуществлять за мной медицинский уход. Думал, доеду, а там как-нибудь оторвусь и достигну заветной точки нашего крещения.

Много воды утекло в реке по имени Вода!

Много воды… прежде, чем я снова мог попасть в Грузию.

1985–2008… Советская власть стопталась и сползла с ноги. Надо было идти одной босой ногой вперед, искать новый вид воровства…

Горбачов, сухой закон, перестройка, гласность, Чернобыль… Грузия, Литва, Чечня, путч… Ельцин, отделение Украины, распад Союза, штурм Белого дома, опять Чечня… Путин, «Курск», террор олигархии…

Пожинаем урожаи. И пожираем. Хронический наш август!

Не мой Кавказ… Гамсахурдия, Абхазия, Саакашвили… Чечня, Абхазия, Южная Осетия.

Империя отражалась в каждом осколке своего великого кривого зеркала: чем меньше осколок, тем кривее отражение.

Тем временем прошла и моя безальтернативная история.

Третья женитьба, рождение последнего сына, смерть мамы… бесконечная (разрешенная и уже лишенная вкуса) заграница! ПЕН-клуб, Пушкин-бэнд, книги и книги…

Рак-1994 и рак-2003… Выжил в двух веках!

(Как раз в Каширке-2003, в год Зоолетия4 Петербурга, лежа в «Отделении головы от шеи», в одиночной камере с видом на Коломенское, под химией, как под кайфом, я и стал снова беседовать со своим любимым персонажем.)

2003–2011… Нет не только моего конца, но и конца света тоже нет. Однако…

Сначала стали помирать мои герои, мои «солдаты империи», мои «оглашенные»: Виктория Иванова, Даур Зантариа, Геннадий Снегирев, Андрей Эльдаров, Сергей Салтыков, мой брат Олег…

Не выдержали не иначе как новой экологии. Доктор Д., великий этолог и мученик, слава богу, еще держится.

Потом вдруг, за последние пять лет, удары пошли погрознее: смерть Гранта, смерть жены, смерть Саши-соратника, смерть великой подруги…

«Давно, друзья мои, замыслил я побег…» – бежать стало некуда, кроме как в пустую заграницу, не осталось обители на нашей необъятной (ни тебе Аптекарского острова, ни Токсово, ни Куршской косы, ни Армении, ни Грузии, ни Абхазии), все описано и списано… лишь в «пятое измерение»: «Оглашенные», «Преподаватель симметрии», «Моление о чаше»…

Стали помирать и старцы: Надежда Мандельштам, Лидия Гинзбург, Олег Волков, Алексей Кедров…