Андрей Битов - Все наизусть. Годовой творческий цикл

• Название: Все наизусть. Годовой творческий цикл
• Автор: Андрей Битов
• Жанр: Эссе

Книга «Все наизусть» уникальна, в ней представлен годовой творческий цикл Андрея Битова – современного классика русской литературы.

В книгу вошли новые произведения: «От имени собственного», «Портрет моего двора», «Анти-CV». А так же первые публикации текстов, написанных ранее, несколько «изустных сочинений»?– актуальных интервью, данных по ходу событий 2012 года, накануне «столетнего юбилея» года 1913?го, самого успешного для царской России, но и рокового, предвоенного.

«Произведение – это то, чего не было,?– а есть!»?– известная формула Битова. Автор попытался показать, как и на фоне чего происходит этот мгновенный перелет из актуального высказывания ?– к акту творчества, от частного наблюдения автора к пониманию исторических процессов в сегодняшней России. От «не было» к «есть!».

---

– Вроде нет. Это он меня к тебе направил.

– Главное, чтоб его по дороге никто не сбил. Если до дому дойдет… там жена, дети, может, и завяжет.

– Так ты что, его от пьянства таким способом лечил?

– А то. У меня это лучше всего получается. Тут у меня ясная методика.

– Какая?

– Во-первых, надо найти правильное место и правильно лечь.

– Например?

– Например, это правильная пещера и я правильно тут лежу.

– Как волк, что ли? Читал, что они умеют правильно улечься.

– Куда мне до волка! Они умеют даже вращаться во сне правильно. Я же только лечь и только в этом логове.

– Другая пещера не подошла бы?

– Что ты! Только эта.

– Как же ты ее отыскал?

– А я не искал. Это была первая, что мне досталась.

– Ладно. А лежишь ты почему правильно?

– Потому что я лежу не вдоль, а поперек.

– А это как?

– Просто. Мысли какие бывают?

– Как это?

– Ну, ты разучился, доктор! Уже и вопросов не понимаешь. Я тебе что, а ты мне как! Совсем запутался. Пора и тобой, наконец, заняться. Надо бы тебя тоже раскрутить…

– Всегда готов! – И я взялся за рюкзачок, где у меня с собой было.

– Торопишься, доктор! А я не тороплюсь, я отхожу. И я же не пью, сам понимаешь. Я же пещерный человек, лечу собственным примером.

– Мой друг бросил пить… – усмехнулся я.

– Что за неуместная ирония?!

– Да анекдот вспомнил.

– Расскажи.

– Ну, два друга заходили всегда в один и тот же бар выпить по рюмочке. Однажды приходит только один и просит две рюмки. Бармен озабоченно его спрашивает: «Что-нибудь случилось с вашим другом?» «Нет, – отвечает завсегдатай, – просто мой друг бросил пить».

– Старый анекдот. У тебя посвежее нет?

– Всплывет – расскажу.

– Значит, хочешь сам с собой? Ты же знаешь, что пить одному вредно… Ты даже не понял, о чем я, а уже отдыхать собрался. Не-хо-ро-шо. – Он со смаком произнес все три «о».

– Так о чем ты? – И я стыдливо подпихнул рюкзачок под табурет и уселся как школьник, руки на коленях.

– Так-то. – И он солидно погладил бороду. – Так о чем мы?

– Про вдоль и поперек.

Как быстро, однако, восстановил он свою власть надо мной!

Без всякой бутылки.

– Правильно. Так вот мысли бывают тоже вдоль и поперек. – И Павел Петрович надежно замолчал, будто задумался.

– Можно спросить? – Я поднял руку.

– Можно. Только не какай больше.

– Что?

– Лучше уж почемукай.

– Почему?

– Хорошее, детское слово. Почему – оно как-то протяжнее, дает по-ду-у-мать. В нем мычание есть.

– Почему-у-у? – готовно промычал я.

– Мычание – первое слово после молчания. В нем есть мы.

– А после мы какое будет следующее слово?

– М-да…

– М-м-м-мы-ы… – промычал я растерявшись.

– Правильно, двоечник. Мы снова вдвоем. А мы – это Мысль!

– СЛЬ тогда что? – Я уже был счастлив.

– Сль… сл-о-жн-о. – И Павел Петрович опять огладил бороду. – Тут уже рядом сл-о-в-о. Но и мы-если или мы-с-иль… с иль или без?

– Запутал ты меня, Пепе. Голова трещит.

– Еще бы не трещит… умнеешь! У тебя без меня все мысли на одну шпульку намотались. Да еще и не в ту сторону.

– Постой… вдоль и поперек… обмотка… раскрутка… уж не магнитные ли поля ты имеешь в виду? Неужто в геофизическом с-мы-сле?

– Во! Растешь на глазах… уже догадываешься. Догадаешься – голову-то и отпустит.

– Так я уже…

– Рано. Ты еще саму мысль-то не додумал. Доразвей ее – совсем легко станет. Пусто. А то набил свой котелок требухой разной, все в нем слежалось и в комки свалялось. Это опасно.

– Что опасно?

– Тут уже теория, а не методика. Главное – это развиться, а не размотаться. Зависит от правильности вращения. Смотри, что с тобой? Да я же тебя не в ту сторону закрутил! Ох, старый дурак! Я так и навредить могу! – И он быстро пробежался свечой по моему кадыку и вниз. – Здесь у тебя узел старый… что, тут у тебя рак был? – Я был поражен: место он указал точно. – Хорошая работа! Повезло тебе с лепилами…

– Что, рецидива не будет?

– Со мной и здесь тебе бояться нечего. Я тебя до конца вылечу.

– Вылечишь? Прости, но как?

– А как всех лечу.

– Так ты что, впрямь лечишь?

– А то. Народ разве ходил бы? Народ, он внутри-то трезвый. Зря не пойдет.

– И что же ты лечишь?

– Запои и раки.

– Всего-то? – хмыкнул я.

– Так болезней всего две и бывает.

– Всего две?

– У нормальных – запой, а кто не пьет, то – рак. Я только от них и лечу. Других болезнев у нас нету. Но не каждый рак мне под силу…

– Ну и как ты тогда?.. А инфаркт? А инсульт?

– Это все к хирургу! Коновалы, они нормальные люди. Делают, что могут.

– Значит, по-твоему, все люди только пьянством и больны.

– Нет, еще слабоумием. Здесь я бессилен. Это неизлечимо. И за женский алкоголизм не берусь… Это все у них от равенства. А оно излечимо только счастьем. Например, если я ее мужика из пьяни вытяну… Нет, женщин я не лечу.

– Как же ты с раком справляешься?

– В общем, почти так же, как с пьянством. Врачи стыдливо его заболеванием называют, чтобы больного не пугать. А рак слово твердое, он ест мертвых, а живых не ест. И я, как тотхороший доктор из грузинского анекдота… некоторым объясняю, что у них все в порядке, другим все разрешаю из того, что им было запрещено, чтобы успели пожить.

– То есть ничего не делаешь?

– Почему это? Некоторым подаю стакан «Надежды». Это моя особая настойка, по сути чача, над которой пробормочу имя пациента и какую-нибудь молитву. И пинком под зад, чтобы не смел возвращаться.

– Ну и как?

– Если проблюются на спуске, желчь выгонят, совсем хорошо, – произнес Павел Петрович не без важности. – Да и в целом положительная наблюдается динамика.

– Ну и б… дь же ты, доктор!

– Это ты точно подметил. Вот ко мне мужики и прут. Куда же еще ходить, как не к б… ди? Зачем, например, тебе вот диагноз, если ты слишком давно ходишь одним боком, все по параллелям, а про меридианы забыл? Спился ты, братец, не от водки, а от пространства нашего. У нас-то меридионального в России мало чего, разве что Камчатка…

– Я там был.

– Я только на Сахалине был, тогда меня эта мысль о продольности и захватила. Недаром туда Чехов ездил…

– Я и там был.

– Был, а что толку? – рассердился Павел Петрович. – Ты тоже, я тебе доложу, бэ, только пространственная. Всем даешь, а сам не выбираешь. По всему миру вдоль шастаешь, а надо бы почаще поперек – в меридиональные страны, где север и юг хорошо различаются. В Норвегию и Швецию, хоть она и широковата… Португалию, Чили, Японию или Англию, даже в Израиль. На худой конец, в Италию или Новую Зеландию – два сапога пара.

– Действительно, пара… Как же их так разбросало? Веришь ты в полюса, Пепе! Тоже магнитное поле?

– А как же! Север и юг, плюс и минус – с этим не поспоришь.

– Интересная география… Почему так много у тебя островов?

– А они от материка отселились.

– Отделились?

– Нет, именно отселились.

– А полуострова что же?

– Им силы не хватило.

– А остальные?

– Пытались их спихнуть в океан, но тоже сил не хватило.

– Я только в Чили и Новой Зеландии не был…

– Я и говорю, спился ты совсем! Хоть две страны, как бутылки про запас, оставил… Бутылка ведь тоже вертикальна!

С вертикали само собой перешли на женщин. Почему же это он их не лечит?

– Опоздал. Как мужчина я им больше не интересен, никакого виталина не излучаю. А чтобы лечить, их завлечь надо, чтобы поверили: они так устроены. А мы другие… зачем же иначе Создатель такую стену между нами построил, как целомудрие? Потому что женщина создана на один раз, чтобы зачать. И это в ней навсегда: она застенчива, за стеной, за стенкой, понимаешь? Она – изначальна.

– Ты про Лилит, что ли?

– Про какую еще Лилит?

– Прародительницу рода человеческого…

– Что, еще одна гипотеза? Нет, я про мудрость целости, или про целость мудрости говорю. Все зачатия непорочны! Нет, ты не врубаешься… А я-то тебя ждал, чтобы вроде как завещать тебе нечто.

В растерянности огляделся я по сторонам, увидел полочку с посудой.

– Это ты прав, добра я не нажил… А помнишь, я тебе все истину собирался выдать?

– Конечно, помню. Много раз!

– Много раз обещал или не выдал?

– Какая разница, наверно, поровну.

– Ну и дурак! Совсем ты стал, доктор, дурак! – Павел Петрович счастливо засмеялся. – Врастяжку бы тебя, да пороть как русского.

– Почему как русского?

– Тот же, как ты сказал, геофизический смысл: врастяжку, потому что страна у нас такая, растянутая по параллелям, а пороть поперек, дабы придать тебе хоть некоторую меридиональность.

– Значит, русские, по-твоему, параллельный народ?

– Соображаешь уже. Конечно, параллельный – по линии наименьшего сопротивления. Все лежим, ждем-с. Разлечься и разложиться разве не синонимы? А время свое пропиваем: меридиан – он ведь время измеряет! Хотя отдельные вертикальные герои встречаются… вверх тянутся. Петр, ты думаешь, с чего такой длинный? Вот он меридиональный. И упомянутый Чехов. Тоже ростом вышел…