Дмитрий Саввин - Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни

• Название: Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни
• Автор: Дмитрий Саввин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-95139-0

Эта книга – открытое окно в провинциальную российскую церковную жизнь начала XXI века, через которое каждый может увидеть основные ее узлы, линии разлома и те повороты, которые, возможно, оказались роковыми. Через призму ярких, но при этом и очень типичных и легко узнаваемых художественных образов перед читателем раскрывается церковная реальность начала «нулевых», а за вымышленными сюжетными линиями угадывается документальная точность.

В книге сохранено авторское написание приставки «без», соответствующее дореформенной орфографии

---

Правда, местные власти явно были не в восторге от этой перспективы. Но это нужно было преодолеть.

Будущий кафедральный собор, казавшийся удивительно прекрасным, скрывавшийся туманом грядущего, как некий удивительный град на горе, достигнув которого, можно будет забыть обо всех понесенных трудах и утратах. И вместе с тем крепло чувство, что путь к этому прекрасному граду будет тяжелым и потребует принести очень многое в жертву. А может, не только многое, но и многих.

«Волга» тормознула у огромного серого параллелепипеда – здания областной администрации (в недавнем прошлом областного обкома КПСС). Евсевий открыл дверь и с легкостью вышел, почти выпрыгнул на потрескавшийся асфальт. Он был готов идти к новому собору, как к сияющему граду, и был готов на этом пути приносить жертвы. Он чувствовал, что готов.

* * *

– Бумаги не забудь, – сказал Васильев, обращаясь к Наталье Юрьевне, с обычными наставническими интонациями. Однако обычной же резкости в его голосе не было, наоборот, он звучал довольно мягко, миролюбиво. Таким тоном благочинный обычно разговаривал с маленькими детьми, которых ему подносили для целования креста, и крайне редко – со своими собственными сыновьями, в те минуты, когда они оставались наедине, и он не был ими сильно недоволен.

– Не забуду, – и тоже мягко, а вернее сказать – нежно отвечала ему Наталья Юрьевна. В голосе ее была некоторая рассеянность, объяснявшаяся тем, что как раз в этот момент она сосредоточенно застегивала свой старый застиранный лифчик. Это была самая сложная процедура; все остальное она умела надевать с той же молниеносной быстротой, с какой и снимала.

Васильев некоторое время еще смотрел ленивым, лишенным уже похоти взглядом на это несвежее, немолодое женское тело, а потом также начал натягивать трико. Задерживаться не стоило, хотя система маскировки и конспирации была уже давно отработана и пока что сбоев не давала. Дверь была заперта не только в комнату благочинного, но и в коридор, и во двор. По официальной версии, они с Натальей Юрьевной находились в трапезной, куда также посторонних не допускали. Ну а если кто-то посторонний бы и просочился, то ведь отец благочинный мог отойти на какое-то время, за бумагами ли, или по делам. А если там нет и Натальи Юрьевны, то, по правде сказать, чего бы ей там быть? Может, она уже уехала? Ах, снова появилась? Значит, снова приехала. Она часто приезжает, по разным делам…

Прицепиться было очень сложно. Но нужна осторожность, и Васильев не хотел растягивать их встречу. Да и что растягивать? То, ради чего они встретились, было сделано, а встречались они не ради бумаг. (Нужно ведь, действительно, быть клиническим идиотом, чтобы целый вечер обсуждать, как правильно составить самый обычный архиерейский указ о запрещении в священнослужении – такие бумаги пишутся за 10–15 минут максимум.) А вести долгие разговоры, обнявшись и лежа в кровати, как молодые восторженные любовники – это было не к месту. Во-первых, кровать была узкой и для подобного рода времяпрепровождения подходила очень плохо. А во-вторых, они были немолоды, и отношения их подобного рода диалогов не предполагали.

Началось это, как водится, почти случайно. Наталья Юрьевна проработала в Епархиальном управлении к тому моменту почти полтора года, и он с ней, так же как и с Шинкаренко, успел хорошо познакомиться. Эти трое уже очень хорошо знали друг друга: у кого какие дети, у кого какие в семье проблемы, кто на что-то надеется, а кто уже надеяться перестал. Семейным человеком, в актуальном состоянии, был только Шинкаренко. Отец Василий давно уже был целибатом, а Наталья Юрьевна пребывала в разводе, которым завершились почти двадцать лет ее брака. История обычная – муж, рано ушедший на пенсию офицер (и сразу же удачно устроившийся на работу в городскую администрацию), устал от своей супруги, которой он одномоментно припомнил все. Что-то было, быть может, несправедливо – хотя обвинения в бытовой безтолковости и неумении следить за домом явно имели под собой основание, что-то – не совсем несправедливо. Как бы там ни было, успешный и считавший себя не старым муж сдал в утиль некрасивую, неинтересную и ставшую в его глазах старой жену. «Обычная история», – понимающе кивали головами общие знакомые.

Наталья Юрьевна и до развода изредка ходила в храм и считала себя верующей. А после развода стала ходить регулярно, появились знакомые в церковной среде, а вскоре пришло предложение работать в канцелярии епархии, которое она и приняла.

Это все и предопределило тот факт, что Васильев в какой-то момент обратил на нее внимание, как на женщину. Разумеется, женщины Васильеву, даже когда он стал священником и благочинным, встречались и помимо нее. Но это были либо приходские тетки неопределенного возраста, с очень специфическим пониманием духовности и церковности (на грани помешательства, а то и за гранью), либо женщины более-менее самодостаточные. Семейные или нет, но те, кого сама мысль о романе со священником-целибатом если не ужасала, то и не прельщала. Быть может, если начать бороться за одну из них, то можно было бы достичь успеха… Но Васильев бороться не собирался. А Наталья Юрьевна являлась тем подгнившим надкушенным яблоком, которое можно было подобрать без всяких усилий. Что и было сделано во время очередной встречи по каким-то «делам». Сделано спешно, некрасиво, почти без удовольствия. Но – по обоюдному согласию, которое не было высказано, но было и отцу Василию, и Наталье Юрьевне очевидно.

Отца Василия эти отношения тяготили, особенно поначалу. И он не раз и не два, когда очередное их свидание подходило к концу, решительно говорил Наталье Юрьевне:

– В последний раз. Хватит!

Тогда она вопросительно, с обидой смотрела на него. И он отвечал:

– Хватит! Хватит Бога гневить!

В последующем Наталья Юрьевна научилась смиренно кивать головой, а отец Василий стал меньше рассуждать о благочестии по окончании полового акта. Наталье Юрьевне была присуща некоторая женская мудрость, сочетавшаяся с мудростью канцелярской. И она понимала: это как раз тот случай, когда временное является по-настоящему постоянным.

Чтобы сделать свою связь максимально незаметной, при окружающих Наталья Юрьевна разговаривала с благочинным демонстративно неохотно и дерзила ему так же, как и прочим. А отец Василий ее так же демонстративно осаживал. Получалось натурально, главным образом потому, что они почти и не играли. Васильев искренне, с сознанием собственного превосходства, орал на нее и давал приказания – а она, искренне возмущавшаяся, так же искренне подчинялась ему, и даже с удовольствием, внутренне обмирая от этих окриков. «Мужик!» – было единственным словом, вспыхивавшим в такие моменты в сознании Натальи Юрьевны. И была для нее заключена в этом слове вся горькая радость их тайной связи.

* * *

– Э-э, «бугор» идет! – резко оборвал беседу один из работников склада, увидев, что вдалеке, среди складских помещений, показалась фигура зама гендиректора, которого для простоты называли начальником, или же, по старой традиции, «бугром». Ситуация получалась штатная: отец Ярослав, как и все прочие участники беседы, неспешно продолжавшейся уже два часа, схватился за специально припасенную дежурную доску. И вместе с остальными рабочими не спеша пошел через огромный, похожий на плац, заасфальтированный двор к мусорным бакам.

Церемония эта повторялась почти каждый рабочий день, но не слишком часто, максимум – раза два-три. Сценарий был на редкость однообразен: у каждого рабочего, на случай появления начальства, имелся какой-либо дежурный мусорный предмет – доска, полупустой мешок с не очень тяжелым и не сильно вонючим барахлом и т. п. Начальник, он же «бугор», из-за особенностей складской архитектуры не имел ни малейших шансов появиться незамеченным, да и едва ли этого хотел. Завидев его, каждый брал свой персональный мусорный предмет и начинал неторопливо перемещаться по двору-плацу. Начальник удовлетворенно созерцал эту картину («люди работают»), иногда говорил что-нибудь – хорошее ли, плохое ли, но всегда матерное – и снова пропадал в складских катакомбах. После этого рабочие бросали свои доски и мешки и продолжали неспешную пролетарскую беседу или просто курили, глядя на проплывающие по ярко-синему небу облака глазами философов.

Теоретически они должны были разгребать те мусорные завалы, которые скопились на складском дворе за последние годы, а вернее сказать – десятилетия. Штатные должности работников, которые обязаны выполнять соответствующую функцию, были предусмотрены еще в советские времена и благополучно сохранились и после того, как склады были приватизированы и попали в собственность нового безликого ООО. Поскольку сами по себе завалы не мешали ни тем, кто арендовал складские помещения, ни тем, кто ими владел, то всем было в общем наплевать, чем там занимаются рабочие, которые отвечают за уборку и очистку территории. ООО, владевшее складом, зашибало неплохие деньги на сдаче помещений в аренду, и заправляли им люди советской закалки, не склонные задумываться об оптимизации своей деятельности. Благодаря этому в штатном расписании годами сохранялась пролетарская синекура, которой воспользовался и отец Ярослав Андрейко.