Вероника Габард - Мой Лунд дорогого изгнания

• Название: Мой Лунд дорогого изгнания
• Автор: Вероника Габард
• Жанр: Эссе
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906916-18-1

В этой книге поэзия прозаична, а проза полна поэзии. Бытовые зарисовки, смена времён года, быстротечное время, грусть по ушедшей любви и радость от любви случившейся, вечная тоска по дому и тяга странствий. Жизнь, пропущенная через воспалённую душу.

---

А может, ты решишь не умирать?

Посвящается моему школьному другу Саше Т.

А может, ты решишь не умирать?
Вернуться из печального далека?
И в ленте жизни, прерванной до срока,
На стоп нажмёшь и повернёшь всё вспять?
И замелькает кадров череда:
Невы гранит и вековая сырость,
Суровых лиц извечная унылость,
Ведь за спиной уже стоит беда.
А дальше отмотав, придёшь домой
В семейный круг и детские объятья,
Вино рекой, и к лету шьются платья,
И верный друг, как ангел за спиной.
Ещё чуть-чуть…там встретимся опять,
На третьей парте от окна налево.
Я в класс войду прекрасной королевой,
Твой нежный взгляд на сердце, как печать.
Да будет так! Останемся с тобой
В том классе за завесою столетия,
Где всё шумят черемухи соцветия,
И юность негасима над Невой.

Осенние коты (при желании кота можно заменить на мужа)

В октябре мы становимся старше,
Мы с работы приходим уставшие,
И свернувшись под тёплыми пледами,
Мы с котами о жизни беседуем.
Мы коту говорим – ты послушай!
Кот нацелит мохнатые уши,
Но уже на втором предложении
Кот растянется в пренебрежении.
Мы вспылим – я с тобою, как с другом!
Кот протянет мохнатую руку,
То есть лапу – и мы улыбнёмся,
Мы с котами сквозь осень прорвёмся!

Урок йоги

Закурится пряная свеча,
Многорукий Шива улыбнётся,
Луч коснётся моего плеча –
Воспарю я, прославляя солнце.
Этот день последний сентября,
И в окно, наполненное светом,
Дышит город, где судьба меня
Поселила в поисках ответов.
В древних сводах я теперь хожу,
С письменами в радостном союзе.
И с людьми я больше не вожу
Детской дружбы, под конец – обузы.
И седеет тихо голова,
Незаметно пролетает время,
Так иду я по земле, едва
Вас касаясь, поцелуем в темя.

Рисуя модель

Ты – женщина. Ты – тайна и мечта.
Спустив покров одежд, ты – озаренье
Являешь миру. Мощь и чистота
Твоей души прекрасны и нетленны.
Не познаны. Так разреши же мне
Своей рукой по-детски неумелой
Запечатлеть сияние огней
Нагой души, что озаряет тело.

Тревога

В воде остывшей рябь дрожит, и тени
Каких то ликов – прошлых и чужих
Меня тревожат. И скользят ступени.
Я в темноте нащупываю их.
И миг тревоги послан в удушенье
Мне демоном ли, богом ли – вдали
То радуга, то неба изверженье,
И снова в бухте стонут корабли.
Наотмашь, наотлет, струей холодной
Меня осенний ливень отрезвит,
Вернёт к той точке – внутренней, исходной,
Где тишина и жар свечи разлит.

Осенняя прогулка

Октябрь прошёл. Ноябрь вошёл без стука.
Лишь маревом всё небо затянул,
И тихо так, не слышимо для уха
Слетает лист, и сад почти уснул.
На мокрых листьях скользко мне и пряно.
Так весело, вздымая листопад,
Шуршать вперёд, вдыхая без изъяна
Пьянящий воздух – столько дней подряд!
Я этот день осенний, как молитву,
Запомню и украдкой брошу взгляд
Туда, где золотым редчайшим слитком
Одарит осыпающийся сад.

Размышления вслух

Декабрь не ладился в тот раз,
Пришёл с напастями, с болезнью,
И в голову нещадно лезли
Мыслишки про судьбу и сглаз.
Роились словно мошкара,
Они в тревожном мраке ночи,
Больничных ламп не гасли очи
Ни день, ни ночь, но со двора
Манила улица огнями.
Там люди важными делами
Стремились с раннего утра
Заняться – выйти на пробежку,
Успеть на встречу и ночлежку
Себе найти. Лишь детвора
Резвилась. Жизнь была пестра,
Весёлой, праздничной казалась.
Мне ничего не оставалось,
Как отворив окно, с угла
Своей постели любоваться
Той жизнью будничной, простой
И восхитительной такой,
Которой можно предаваться
Бездумно, вовсе не ценя
Её – не замечая дня
Прошедшего, и не стараться
Быть благодарным каждый миг
За запахи, и дальний крик
Сварливых птиц, не упиваться
Её ветрами и листвой
Увядшей, но такой живой.
И мне подумалось оттуда,
Что жизнь – непознанное чудо.
Болезнь и боль, и смерти страх –
Как привкус жизни на губах.

Болезнь

Тем-пе-ра-ту-ра в правом ухе
Стучит упрямым метрономом,
А в глубине, в горячем брюхе
Всё боль ворочается гномом.
Накатывает сон наркозом,
И не отрадно пробужденье,
А в голове звучат вопросы
К судьбе, вершащей представленье.

Январский романс

Белые туманы
Поразвесил месяц,
В январе так странны
Города и веси.
Странно незнакомы,
Странно одиноки
В тонком монохроме
Церкви и дороги.
В грустном монохроме
Гордые столицы,
И зима грозится
Дольше века длиться.
Жёлтый свет фонарный
Лица освещает,
Чей-то взгляд печальный
Средь реклам мерцает.
Что мне в этом взгляде,
Тихом и смиренном?
В простеньком наряде
В поступи неверной?
Это, видно, память
Холода и стужи
Просится незваной
На нехитрый ужин.

Стокгольм

Стокгольм. Окраина. Сосна. Сырые мхи.
Изрезанный ландшафт изысканной столицы,
Где лес и город равновелики́,
Где Рождество весь год готово длится.
К Трём Кронам доберусь, прорезав лабиринт
Озёр – прозрачных слёз, и удивлюсь привычно
Венку из летних трав на станции вдали,
И с Карлсоном опять поговорю о личном.

Февраль-то уходит…

Февраль-то уходит, уходит!
Осталось нам мелочь одна:
Пять дней, и зима на исходе,
Синоптики знают – весна.
И значит, поднимет подснежник,
Как руки, свои лепестки
Все к небу и к солнцу – так нежно,
Как дети в объятиях – легки.
Но кто-то невидимый, дерзкий
В порыве холодной молвы
Сорвёт дуновением резким
Беретик с её головы.
И та, с февралем не враждуя,
Покорно подставит лицо;
Подумает – для поцелуя,
Но нет – для тяжёлых оков.
Уходит, упрёком последним
Своих неудавшихся зим,
Ненужной простудой весенней
Напомнив, что все ещё чтим.

Дорога в хедикос[6]

Четыреста зимних сквозных километров
На север, где скалы испытаны ветром,
Туда, где мосты вырастают в тумане.
Нет нас – только фары в дорожном дурмане.
Нет нас, только магия вечной дороги,
Над нами витают дорожные боги;
И только глаза в изумлении детском
Сияют, да быстро колотится сердце.
Мы все – ожиданье, и все – нетерпенье,
Здесь нет окончанья, есть только движенье,
И тень, что так резво бежит перед нами,
Вот-вот обернётся лосями, волками.
Здесь чудо под каждой еловою веткой,
И радость открытия, как птица из клетки,
Летит, и бездумное счастье возможно
Без всяких причин, без конца – непреложно.

Цветы в снегу

Цветы в снегу. Волнуется февраль!
Летят на полотно белил остатки.
Но выше небеса – прозрела даль,
И солнце с февралем играет в прятки.
То выглянет, все страхи растопив,
Пригрев надежды радостное семя,
То заморозит из последних сил,
И снова на душе сомнений бремя.
Но нежные воспрянут лепестки,
Как только луч появится всесильный,
Так наши дни весёлые близки!
Художник – март эскиз наметил синим.

Ангелу

Ты к нам на землю ангелом вернулся,
Мой давнишний, мой запоздалый друг,
На мраморной плите замкнулся круг,
Скупой дефис судьбою обернулся.
Скорбит твой друг, и добрая жена
Так безутешна, как солдатки в горе,
Жжёт память, словно мертвенное море,
Как плача безответная стена.
А я не плачу – я тебя не знала,
Я только душу детскую твою
Застать успела, и любовь свою
Я ангелу дарю в плаще астрала.
С тобою говорю, тебе пишу,
Ты детских грёз живое изверженье,
Ты моей жизни взрослой продолженье,
И я с тобой, как с ангелом, грешу!

Мы и звезды

Мы – просто звездная пыль,
Мы все – осколки звезды,
Мы – отзвуки мироздания,
Вот в правой руке застыл
Мельчайшим нейтрино мечты
Твой первый проблеск сознания.
Вот в левой руке горит
И жаркой лавой течёт
Вся память забытых предков,
А время тихонько спит,
Пока поспешно идём
По жизни неясным меткам.
Куда – не знает никто,
Зачем – не дано нам знать.
Невидимы те скрижали.
Но верим – звёздным манто
Укроет планета – мать,
Вселенской полна печали.

Квартира на память

Оставь себе, как старую закладку,
Квартиру, что над аркой продувной.
Там я дружила с девочкой одной –
Кудрявой Олей. С ней играла в прятки.
Возьми себе на память жизни все,
Что так старались, силились сложиться.
Многоголосье эхом будет длиться,
Выть ветром на затерянной косе.
Нет Оли. В ее комнате закрытой
Пылятся нашей жизни короба,
И горькие, ненужные слова
Стоят вокруг услужливою свитой.
Купи себе за доллары и кроны
Корабль, разбитый бурею. Вороны
Hа пепелище сломанных судеб
Кричат, что будет горьким этот хлеб.

Прага Марины Цветаевой