Михаил Генделев - Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник)

• Название: Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник)
• Автор: Михаил Генделев
• Жанр: Поэзия
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4448-0811-5

В настоящей книге публикуется важная часть литературного наследия выдающегося русско-израильского поэта Михаила Генделева (1950–2009) в сопровождении реального, текстологического и интертекстуального комментария. Наряду с непубликовавшимися прежде или малоизвестными лирическими стихотворениями читатель найдет здесь поэму, тексты песен, шуточные стихи и стихи на случай, обширный блок переводов и переложений, избранную прозу (мемуарные очерки, фельетоны, публицистику, литературно-критические эссе), а помимо собственных произведений Генделева – ряд статей, посвященных различным аспектам его поэтики и текстологическому анализу его рукописей.

---

Кафе «Иприт»

Мы встретимся в кафе,
где кружевная пыль на пианино,
и старомодны красные диваны,
и дребезжит стаканами буфет.
– Ах, –   скажем, –   сколько лет…
– Ах, –   скажем мы, –   привет!
И повторим все снова слово в слово,
встречаясь взглядами и отводя их, словно
не расставались мы с тобой, о нет.
Там, в маленьком кафе,
там, в маленьком кафе…

Там, в маленьком кафе,
что на углу двух улочек и моря,
где ничего не изменилось в этом мире,
лишь пианист немного подшофе…
Где циферка в графе,
счет за мартель, что выпили с тобою,
какие там теперь счета с любовью,
по крайней мере, в этом маленьком кафе?
Так, циферка в графе,
там, в маленьком кафе…

Там, в маленьком кафе,
что на углу Двух дураков и Горя,
нам дела нет до госпитального кошмара
и этой сучки из комендатуры.
Там, в маленьком кафе,
там, в маленьком кафе…

Дождь – по стеклу часов…
Такое, видите ли, настроенье,
войне бы постоять на расстояньи,
или потанцевать на расстояньи
с официантом, что представил счет,
где все наоборот,
где все не так, но так или иначе
пускай судьба себе оставит сдачу
от наших, впрочем, небольших щедрот.
Мы встретимся в кафе,
мы встретимся в кафе.

Там, в маленьком кафе,
где кружева на крышке пианино,
где старомодны красные диваны
и дребезжит стаканами буфет.
– Ах, –   скажем, –   сколько лет…
Там, в маленьком кафе,
там, в маленьком кафе…

Маргарита

Сегодня у нас понедельник,
И завтра у нас понедельник…
Не то чтобы всех поименно —
но этого помню отдельно.
Уродец
и инородец,
ну а по мне, так красавчик.
Не мог без него обойтись полководец,
гвардейски
победу просравший.

И я, Маргарита, жена мясника,
смотрю из окна на деревья,
на крыши, на галок, на облака…
И кажется мне,
я старею слегка,
наверняка старею…

Сначала – парады гвардейцев,
потом – официальные лица,
не наигравшись в индейцев,
скомандуют крови пролиться.
Потом – поражение либо
победа, что тоже причина
сначала с триумфом прийти инвалидам,
потом возвратиться из плена мужчинам.

И я, Маргарита, жена мясника,
смотрю из окна на деревья,
на трубы, на галок, на облака…
Не то беда, что идут века,
а то беда, что старею…

Вы там сочиняйте не больно —
с женой мясника говорите!
Но только не надо о бойне
рассказывать мне, Маргарите.
Сначала приходят обрывки
слухов про весь этот ужас,
потом не приходят без марок открытки
и нечего прятать от Бога и мужа.

И я, Маргарита, жена мясника,
смотрю на закат, на деревья,
на крыши, на галок, на облака…
Дочь мясника и жена мясника,
да чтоб вы сгорели!
Все время старею, старею
пока
смотрю из окна и старею…

Романс «Близнецы»

Смерть и бессмертие – два близнеца:
эта усмешка второго лица
так же придурковата
и у сестры и у брата.

Смерть и бессмертье у нас близнецы,
взглядов полуживые жильцы…
Полные их личины
полностью неотличимы.

В доме инцеста лишь аромат,
вдоль, как невеста, лежит автомат —
значит, будущим летом
будем ложиться валетом.

С кем и кому я стелю на полу,
кто мне по каменному столу
кружку придвинет и пищу
жителя в нашем жилище?

А тост поминальный вкусом свинца:
смерть и бессмертие – ай, молодца!
Срам и бесчестие справа,
слева солдатская слава.

С войн возвращаются, если живой,
значит, и я возвратился домой,
где на лицо без ответа
смотрит лицо до рассвета.

Солдатское танго

О. Ш.

Война подробно убивает,
ей
все одно
мы
сучьи дети,
но
только нас не убывает
поскольку лично я бессмертен
поскольку
лично – молодчага
и мы конечно допоем
что с дыркой в сердце
есть
два шага
уже
за окоем.

Ой
не та ворон птичка
чтобы
петь с сучка
но
какова музычка
такова
и
музычка.

Сапоги еще не тапочки
и
огонь не уголек
мотылек-жизнь-бабочка
мотылек!

А
смерть не глядя убивает
она
хоть
Божья
но
машина
но только
смерти не бывает
поскольку
мы остались живы
ни малодушье ни отвага
не
достаются нам живьем
и мы сперва не умираем
и лишь потом
живем.

Любовь
уж на слово поверьте
сама собой
не умирает
но только
от случайной смерти
что нас наощупь выбирает
и в дырке сердца удалого
свистит последнее «люблю»
но
после смерти есть два слова,
и
лишь потом
салют!
И мотив отличный
и темочка близка
но
какова музычка
такова и музычка
пореви
моя девочка
и ступай домой
мотылек жизнь бабочка
ах Боже мой
пореви моя дурочка
на дыму полет:
мотылек жизнь бабочка
мотылек!

Любовь война и смерть
смогу поклясться
без нас поладят в этом мире
причем
не остается кляксы
при самом плевеньком калибре
два шага
после смерти нужно
два слова
говоришь поем
пошли со мной мой простодушный
давай их сделаем вдвоем!

Cвидетель

(Поэма)I

Потому что не помню где кров мой и угол,
да
и
вспоминать не велят.
Уголь вложен в глаза, черный уголь.
Каменноугольный взгляд.

Очевидно в вишневой крови моей переизбыток азота.
Очевидно —
вкус побега
железо отчизны
менять на отчизну
другой позолоты
за корнями все глубже врастая в железные руды
– назад.

II

Не отбросивши тени,
над серым, над северным илистым взморьем
ангел вышел к прибою,
бесшумный, за мерным безумьем неслышный —
танцевать на песке у воды
по следам детств наших,
а
в лунках,
откуда мы вырваны с корнем
девств вишни и действ переспелые вишни.
И вишневою кровью затянет следы.

Но:
утесы встают из-под бешеной белой слюны сквозь плевки
башни неба встают,
как сходящиеся к водопою
быки.

Утесы встают из морей, как быки,
только в эры отливов.

И снова ползут языки:
и
неторопливо
с гор спускаются льды

на равнины
моря поднимают
почти к облакам —

и следы на прибрежном песке заливают,
тем самым умножив
следы.

Ямы – под сваи,
бычьи ямы – подножия
новым красивым быкам.

III

До:
…«лет моих временных прекращается повесть».
Дочитал:
«уходите, Свидетель», – написано,
дабы
уходить,
словно в землю уходят по пояс
величавых немот исполинские бабы.

Льет
– уходят народы —
по стертым щекам ледниковая влага.
Баба-Россия
(уходят народы)
Баба-Россия подол каменный перебирает.

Тундро-степь-и-россия
(как и любая трясина)
прибирает.
И
рта не утирает.

Но:
покуда
у нас четвертичный период:
время!
Время нам уходить,
Свидетель по делу Мадонны Марии,
то есть:
время лет временных
переписывать набело повесть,
в ледниковых моренах,
Мадонна Мария!

IV

Зодиака зверинец прикормим с ладони:
я родился под знаком Тельца,
накануне
дней брожения года-отца,

когда
только стонет
от вожделения лона природы порода
– далеко до июня —
я родился под знаком Тельца.

Я родился,
когда вожделеет природа
плодородья от медного рога самца.

Все задолго до юлия-августа преторианской латуни,
выдаваемой,
словно металл благородный,
за металл благородный.

Ровно
по весу
свинца.

V

Пережившая зиму рассада калек и калечек рассада,
горбунов, инородцев и прочих растений при северном свете
я свидетельствую:
времена распускаются самых
страшных
ваших соцветий.

Пережившая зиму рассада калек и калечек, растения
северной жизни!
горбунов, инородцев рассада и прочих растений ростцы,
эта жимолость-живность,
время душ ваших страшных цветений,
время вашей пыльцы.

VI

…где зима моего лебядиного парка
нарастила на мертвую плоть площадей лебединую
зябкую кожу.
И
Иосиф
на белом прекрасном листе,
как помарка —
случайный прохожий.

…в холода наши перья в каналы вмерзали.
Я говорил:
голосу не поместиться
в теплом черепа зале —
Я
говорил:

VII

не латунь,
но металл благородный вывозится в теплые страны.
В горлах.
Контрабанда.
В
связках гамм.

Кто сказал,
что высокая речь невозможного ныне чекана,
что и в тундре она
чистоган!

и
не стоит подарка,
и
каждому
по деньгам.

…шел Иосиф
на белом стихе
– словно ангел прокаркал —
так естественно,
что непохоже.
В обугленном парке
дрова отгоревших деревьев.
Зима.

Я описывал зиму,
свернувшись,
совсем как зародыш,
в ее чреве.

VIII

…Телец еще был вверх ногами,
он плавал в эфире.
Рога его,
будто бы мамонта бивни, или другого урода —
дикари торговали ученым, добравшимся вброд до Сибири.
(Впрочем,
эта Земля еще плоская,
как есть сама,
паче,
даже родившись,
ее не застал я открытой…)
Зима:

IX

…я описывал зиму.
Но бросил.
Написал «Разрушение сада».
Сам был плод,
в кожуру помещаясь.
Быть может,
как надо,
ядовитым был плод,
раз его не заметил
Иосиф
и корней не извлек.
Боже мой, Боже!
Как скользко идти ему, бедному, по льду.

Рот любимой моей извивался от яда.
Я учился, и я научился
терпеть ее боль
до
того,
что припомнил себя обитателем этого Сада:
…яблоко
было в руке у любимой.

Сметенные тени всех этих
тоже бывших деревьев Эдема
стояли,
и снег в волосах их не таял.

Вот как было зимою.
Задолго до наших соцветий.
Телец, словно падаль, лежал на боку в плоскогорьях Китая.

X

Упражнения
в пении мимо
и есть пантомима.
У любимой моей
– яблоко —
было в руке у любимой.
Сердцевину ел змей.

Я:
мои расползлись насекомые ноты.
Так стояла она средь одетых,
что
ты…

О, любовь моя, кто ты,
если плод устыдился ладони твоей наготы?!

Пантомима:
свидетели – мимо.
Все свидетели немы.
Только слепой и поет.

Тень плыла по лицу у любимой,
когда я гляделся в нее!

…За рамою зеркала стены.
И,
может статься
смысл имеют ужимки
в лоб
перед пустою стеной.
Сумасшедший танцор,
о танцор,
сколько нас с ощущением темы для танца
в голос пробуют, бедный,
и
тянется, тянет за мной!

Только мой мотылек скоро крылья распустит.
И
тогда
– по порогам, и через порог! —
так
устами реки!
Через дамбы,
плотины
– до устья! —
к побережью!
До уровня серого моря!
…И
с красной строки.

И танцует змея о любви.
Вкуса не перепутать.
Солоно на прокушенной с яблоком вместе губе —
так находит поэзия
в проклятых «словно», «так как» и «как будто» —
умноженье себя
и подобье себе.

XI

…как вода меж растений она прилегла,
как вода,
и прижалась спиною
к земле.
А когда прекратились сердца
– яблоко прокатилось по горлу —
и
надо мною
взошла
опененная морда
Тельца!

XII

Очевидно —
в вишневой крови моей переизбыток азота.
Не ко времени цвесть
зацвел тамариск.
И
раскрытая кровь
– сквозь бинты горизонта —
сочится из раны зари.

Лет моих временных прекращается повесть.
Четвертичный период.
И
криво
кириллицей через страницу и за:
уходите, Свидетель по делу Мадонны Марии.
Вишневая кровь твоя.
Каменный уголь в глазах.

…мимо тянут повозку волы.
По августейшей дороге
манером обычным
наместника
колесница катится, кренясь.

Безмятежно немые как бабы стоят изваяния бычьи,
в плоть врастая земли
и
землей становясь.

XIII

Льет по стертым щекам. Ледниковое время.
Свидетель!
Утро. Рано. Россия.
Каменноугольный сад.
Синий, вечный огонь.

Слушайте, уходите, Свидетель.
От небес отмахнитесь: спасибо! —
вашей тонкой рукою.
И
небо посмотрит вдогон.

Стихи на случай. Дружеские послания. Шуточные стихотворения