Николай Солярий - Исповедь мага. Роман в четырех частях

• Название: Исповедь мага. Роман в четырех частях
• Автор: Николай Солярий
• Жанр: Русское современное

Книга ненавязчиво уводит нас в мир, где реальность перемещается в измерения, неведомые нам: тогда – не то действительность соприкасается с мистикой, не то мистика рождается в нашем сознании и влияет на восприятие происходящего в книге. Психологически точные, достоверно выписанные персонажи соседствуют в ней с несуществующими фантомами, их окружением, колдовскими чарами, отмеченными духом язычества… Неистощима фантазия автора, которому не без боязни вверяешь свою читательскую судьбу.

---

Я возвращался домой с затуманенным сознанием, и жизнь казалась мне никчемной: сам попал в непонятное дерьмо и ещё угробил милейшее создание. Знать бы, что встречу её на том свете, не задумываясь расстался бы с собственной жизнью. Священник велел мне приготовиться к исповеди и святому причастию; я только кивал головой вместо ответа, соглашаясь с его наставлениями, скажи он мне тогда: «Ешь землю ложками», я бы ел. Готов был с разбега удариться о стену дома, только бы изменить то, что сотворил.

Когда я вошел в комнату, ноги чуть было не подкосились, мне показалось, со мной случится припадок: на письменном столе мерцал силуэт книги ТАББА НАДА, словно её голограммное изображение лежало на столе, а самой книги как бы не было. Меня стало ломать: вначале заныли суставы и зачесалась спина, потом, словно прокололо тонкими иголочками, и я стал пустым и лёгким. Какой-то сквознячок подхватил меня и понёс к окну. Отдёрнув шторы, словно разорвав рубаху на себе, я увидел внизу чёртову троицу: в детской песочнице развели маленький костёрчик Адан с лошадиной мордой, Зюзю со свиным рылом, и между ними гадкая мразь Аббат. Он приветливо улыбался, поманил меня рукой, предлагая тем самым составить им компанию…

Книга 2. Пять ночей

Продолжение

У меня было только одно желание, когда я раскрыл створки окна и увидел этих пришельцев, – задушить эту кобылу Адан и размозжить голову Аббату. Словно планер, я опустился на край песочницы, но дальше двинуться не смог.

Аббат, улыбаясь, развёл руками:

– Какая радость, мы снова вместе, нас уже четверо. А скоро, Коля, с твоей помощью нас будет множество. Программа последователей учения ТАББА НАДА не снята с повестки нашего собрания. Я сниму с тебя венец безбрачия и верну тебе твою единственную любимую, ради которой ты был готов отказаться от всех благ и нашей дружбы. Я сохранил её для тебя, в нашем деле она толковый помощник и готова сотрудничать с нами, просто рвётся в работу. У тебя хороший вкус, вы станете прекрасной парой, совет вам да любовь. Забирай свою Зою, поцелуешь её в носик, и она вновь примет свой прежний внешний вид.

Я смотрел на Аббата и слушал его издевательства, ударить его не было сил, и пришлось поддержать разговор:

– Может быть, поменяемся? Тебе Зою, а мне эту лошадь, я бы на ней покатался.

– Коля, зачем тебе Адан? Она однажды уже залазила к тебе в постель, сам от неё отказался.

– Не хочешь эту клячу отдать, оставь себе и Зою, если ей с тобой нравится, из вас прекрасная шведская тройка получится. Только скажи мне, почему именно я тебе нужен? Может, меня черти в карты проиграли?

– Коля, ещё раз говорю, я тебе одного только добра желаю. Тебе нужно усовершенствовать и развить свой редкий дар, направить его по нужное русло. И в этом тебе поможет ТАББА НАДА и я.

– О каком «даре» ты говоришь? Я самый обыкновенный иллюзионист, любому потренироваться – и он сделает то же, что и я.

– Ах, Коля, Коля! Ты не представляешь, какие возможности в тебе скрыты, их нельзя держать внутри. Зойка – и та тебя сразу вычислила, а я сколько охотился за тобой, чтобы сделать из тебя великого монстра!

– Что, тебе станет от этого легче? – переспросил я его.

– Да не только мне, но и тебе тоже.

Я вспомнил слова Сталина: «Месть – это блюдо, которое едят холодным». Шурочку я им не прощу, рассчитаюсь за неё сполна, отказываться нет смысла. И в знак согласия я кивнул Аббату. Он похлопал меня по плечу и, заглядывая мне в глаза, сказал:

– Ну, сорвался, с кем не бывает. Отдохни пока до полнолуния, развейся, съезди на гастроли, на, держи своё сокровище. – И непонятно откуда в руках его появилась ТАББА НАДА. Он сунул мне её под мышку. – Теперь попрощайся с девочками.

Адан манерно подала мне руку для поцелуя, но я только пожал её, Адан на это не обиделась и приняла это как должное. А Зойка, потихоньку хрюкнув, своим мокрым пятаком мазнула мне щёку, я погладил её по спине.

– Ну, пока, куколки, – и вместе с книгой я улетел в окно.

Набирая высоту, я прокручивал в голове разговор и пытался понять, на какие способности намекал Аббат. Вспомнилось детство… А ведь действительно, уже тогда я начал понимать, что отличаюсь от других детей!

Глава 1. Фрагменты автобиографии: детство

Сколько я себя помню, а помню я себя с тех пор, когда ещё не начал толком ходить и говорить, – в общем, с пелёнок. Даже резьбу на деревянной этажерке, которую сменили на комод, готов сейчас нарисовать.

И тот курьёзный случай, когда, сидя в качалке, я наблюдал за работой печника. Сложив печь, он, набрав в ладонь глину, обмазывал её. Затем мама побелила печь, и она, свежая и беленькая, готова была к эксплуатации. На следующий день меня ненадолго оставили без присмотра, а вернувшись домой, застали в детской качалке, перемазанного собственными фекалиями до самой макушки. Печь тоже была перема-зана тем же дерьмом, я бы и стену поштукатурил, но «глина» моя закончилась.

Потом меня отмывали в оцинкованном корыте горячей водой с мылом, мыло попадало мне в глаза, и я орал как резаный.

Но, пожалуй, из самых ярких воспоминаний был сон, который видел я несчётное количество раз на протяжении нескольких детских лет. Как только начинался этот сон, я уже знал, чем он закончится.

А начинался он с того, что я подходил к краю глубокого оврага и прыгал в него, но почему-то я летел не вниз, ко дну, а наоборот – вверх. Я летел не над крышами домов, не над лесом, а просто как ракета. Вокруг меня были только звёзды, а земля подо мной становилась всё меньше и меньше, пока не превращалась в шар, напоминающий яблоко. Меня несло в какую-то фиолетовую бездну, и я кричал туда: «УМ!», а затем «РАУМ!». И тело моё начинало вибрировать. Рассказывал я этот сон родителям, а они толковали его:

– Растёшь, значит. – И, может быть, были правы.

Какие-то физические изменения происходили со мной на следующее утро: лёгкие и горло были растянутыми и открытыми, словно труба. И эта как бы труба была до самого темечка. Через часик-другой эти ощущения исчезали.

Я любил этот сон, поэтому, уснув, радовался ему, когда онприходил. Но вот толком не помню, с какого времени я мог определить – варёное яйцо или сырое, не прикасаясь к нему. Как это получалось, сам не знаю. И ещё, взяв стручок гороха, мог безошибочно назвать количество содержащихся в нём горошин. Наши соседи разводили в сарае кроликов, а когда появились маленькие крольчата, дядя Андрей разрешал ходить с ним в крольчатник и кормить их цветочками клевера и листиками одуванчика. Крольчат было около десятка, я играл с ними и дал им всем имена, хотя они практически не отличались друг от друга. В общем, это были прозвища девчонок и пацанов с нашей улицы. Крольчонка с белым пятнышком на носу я назвал Томясой в честь соседской девчонки Тамарки, кролика с погнутым ухом – Шкляпом в честь Вовки, местного хулигана: и так далее. Каково же было удивление дяди Андрея: по половым признакам все имена совпали, Томяса и Шамаиха были кролихами, а Шкляп, Бутя и Панечкин – кролами.

Пироги дома пекли с разными начинками: с картошкой, морковкой, капустой и с луком и яйцом. Они были совершенно одинаковой формы и лежали вперемежку в одной большой чашке. С луком и яйцом были моими любимыми, я, почти не глядя, запускал руку в чашку и извлекал оттуда именно тот пирог, который был мне нужен.

А когда мы ночью залазили с пацанами в огород к Никифору воровать ранетки и быстро-быстро набивали их в карманы и за пазуху, наутро выяснялось, что червивых ранеток у меня никогда не было, а мои подельники выбрасы вали почти половину. За это на меня злились и говорили, что я, наверное, в детстве г… ел. Везло мне и в картах, и, наверно, я мог бы стать неплохим картёжником, но родители пресекли на корню эту деятельность, пообещав мне отрубить руки по самую майку, если ещё раз узнают, что я играю.

Став учеником повара в ресторане, я просто влюбился в эту профессию. Особенно любил готовить холодные закуски, делать овощные и мясные нарезки. Колбасу нарезал так, что она просвечивалась, сворачивал её в кулёчки, вставлял туда зелень петрушки или укропа, и получался дивный колбасный букетик. Создавать какую-нибудь феерию на блюде мне доставляло огромнейшее удовольствие.

Слова «даже есть такое жалко» служили мне высокой наградой. Готовил я и дома, каждый раз стараясь не повториться, что-нибудь новенькое, что-нибудь эдакое. Наверно, и родителям это тоже нравилось, особенно когда гости говорили: «Какой ваш Колька молодец!»

Были похвалы и такие: «Пожрал у вас – и нога перестала болеть». И такое было частенько. Соседка как-то сказала: «Попила вашего киселя – и газету без очков прочла».