Сергей Данилов - Сезон нежных чувств

• Название: Сезон нежных чувств
• Автор: Сергей Данилов
• Жанр: Русское современное

Университетская юность, проведенная вдали от родительской опеки, в студенческом общежитии – это замечательная школа познания мира человеческих отношений.

---

– Знаю, – пальцы устремились за отворот казахского цветного халата, переливающегося в искусственном свете лампы золотыми и серебряным шитьём, а там вместо ожидаемой и столь притягательной девственной нежности оказался твёрдый мужской торс, покрытый жёсткой шерстью. Замдекана Вилли Теодорович поднял на Юрика вопрошающие карие очи:

– Когда у нас будет готов экран со сводками по четырём экзаменам?

Бармин бурно выбросился из кровати, подхватил сумку с литературой и бросился в читалку учить. Первый час ночи. Просидел пару часов, но самые сложные и трудные теоремы, последние в курсе, так и остались неразобранными. Тогда простым остро заточенным карандашом мельчайшим отчётливым почерком выписал их на белых листах, листы засунул внутрь той пачки, которую возьмёт с собой сегодня на экзамен, и посчитал таким образом, что подготовился.

Утром, как всегда после мозгового штурма непреодолимой крепости, содержимое головы не свидетельствует о предшествующей учебе. Пустота и солнечный свет. Ничегошеньки не осталось. Хуже того, даже о Грамм не думалось. И не хотелось идти её будить и делать ещё что-нибудь исследовательское. Всё наваждение исчезло разом, сразу, полностью после явления Вилли Теодоровича, которому, как замдекана, пристало заботиться о нравственности студентов, так что всё как отрезало. Если бы не осталось воспоминаний, а кто-нибудь со стороны вдруг сообщил ему, что с ним в принципе возможны этакие вещи, как проскальзывание по утрам в комнату спящих девушек, стояние там на коленях перед кроватью, он бы ни за что не поверил, не захотел бы верить: навет, ей-богу, навет. Вот ерунда какая. Не идиот же он полный – творить этакие безрассудства? Ай-яй-яй! Надо же, точно, как отрезало. Слава тебе, господи!

12. Наглость беспредельная

Профессор Пахлеаниди любил принимать экзамен у каждого отдельного студента подолгу. В студенческом эпосе это называлось «мотать кишки на лопату». Тополог Пахлеаниди очень любил мотать кишки на лопату. Поэтому, когда у очередного выпавшего из дверей кафедры, как из парной, Иванпопуло спросили: «Много намотал?», тот утер лоб и сплюнул:

– Все выдрал дочиста. И выгнал, зараза.

– На чём валит?

– На всём и всех подряд. Не человек – бульдозер!

В час дня человек-бульдозер отправился на обед, а очередь на экзекуцию осталась его дожидаться, припав позвоночниками к стенкам коридора. К этому времени вся группа поголовно пребывала в самом угнетённом состоянии духа.

Бармин тоже начал нервничать из-за поезда. До семи вечера ещё далеко, но кто знает, как развернутся события по такой толкучке. Пахлеаниди вел допросы с изнурительным пристрастием, пóтом и кровью, как заправский следователь ЧК товарищ Петерс. Может затянуть время и перенести сдачу назавтра, ему это запросто.

Подошла Грамм, встала рядом:

– Всё прочитал?

– Убей, не помню.

– Нет, я прочитала всё, но тоже ни черта не знаю, – она вдруг взялась поправлять ему галстук, облокотившись на грудь.

В обычно строгих её глазах при этом явилось столько нежности, по весу составляющей никак не меньше суммы всех прежних утрешних чувств, растраченных Барминым на прыжки лунного астронавта.

Заметив это, Колокольчик выпучила глаза:

– Ну, ни фига себе, Килограмм!

– Чего тебе, старче?

– Ну, ты даешь, Килограмм! Устраивает тут принародно пир во время чумы.

В аудиторию Бармин зашёл в самом дурном расположении духа. В худшем расположении находился только профессор Пахлеаниди. К своему удивлению, Бармин увидел, что профессор пользуется школьным приёмчиком: студент сначала готовится к ответу за столом, затем, подготовившись, идёт к доске, пишет там снова ответ полностью и отвечает, стоя у доски, а Пахлеаниди, раскинувшись в невероятной величины кресле, с явно пренебрежительным видом время от времени массирует белые залысины, как бы стимулируя умственные процессы в голове, выдаёт при этом такие язвительные рекламации, что дурно становится всем: и тем, кто парится у доски, и тем, кто ещё готовится на месте.

К тому же и билет достался – хуже не придумаешь. Ни первого вопроса не знает, ни второго. О чём тут разговаривать с единственным действующим математиком на факультете, зауральской величиной первого порядка? Остается взять себя в руки и ни в коем случае не менять билета, как делают некоторые, тем самым признаваясь, что они чего-то могут не знать. Ни черта подобного! Он, Юрик Бармин, знает всё! А что не знает, то спишет. Паниковать на глазах экзаменатора – распоследнее дело. Надо уважать себя, высоко ставить и даже любить. С серьезным видом прошел и сел на такое место, откуда экзаменатору его прекрасно видно, и тотчас принялся писать, в данном случае просто переписывать формулировку вопроса, ведь главное в его положении – быть постоянно занятым делом.

Математика чем приятна народу? Математика приятна тем же самым, чем неприятна история. Там если не знаешь фактов события, то пропал, а тут если не знаешь, как доказывать теорему, то всё равно можно попробовать сочинить доказательство и при этом угодить по логике вещей в одну-единственную правильную точку. Такова разность между естествознанием и гуманитарными науками. В математике можно правду сочинить. И он принялся сочинять. Сочинял долго, мудрил, ходил какими-то задними дворами, околицами, потом лесом, полем-полем, чужим огородом, но в конце доказал то, что написано в вопросе билета. Ощутил легкую гордость, разбросал исписанные листы по столу, создавая рабочую и даже несколько интимную обстановку, как бы наводя мосты: «Мы тоже неким образом действующие математики. За Уралом, разумеется».

Но вторая тема незнакома в принципе. Ничего нельзя доказать, используя термины, смысл которых неизвестен. Тут и для вида не поумничаешь. Вот так просто рушатся дутые авторитеты. Учиться надо было лучше, а не девушек будить по утрам. Как Бармин ни сопротивлялся страху позора, но уже начал покрываться липким потом грядущего фиаско. Чего там извиваться зря у доски? Не проще ли встать во весь рост, отдать билет, забрать зачётку и до завтра? А билет? А мама? Нет, не проще, надо сражаться.

– Вы что, действительно, так думаете, – продувая заклинивший нос поинтересовался Пахлеаниди у Колокольчик, которая пыталась что-то доказать с мелом в руках, – или просто хотите нас здесь рассмешить?

– Тут же не КВН. Чего бы я кого-то смешила?

– Да? – поразился Пахлеаниди. – А я вот, представьте себе, подумал, грешным делом, что попал на КВН. Что за домашние заготовки вы мне тут выкладываете? Совсем забыли о жюри? Я здесь единственное жюри, и это жюри полагает, что надо еще позаниматься, прежде чем выходить на экзамен. Да-с! Представьте себе, перед экзаменом надо заниматься! Берите зачетную книжку и до свидания. Следующий!

Колокольчик ушла с гордо поднятой головой, почти весело, во всяком случае – без слез. Перебирая зачётки и составляя из них аккуратную стопочку, Пахлеаниди заметил в одной зеленоватое инородное составляющее, заинтересовался и выхватил его. То был купейный билет Юрика, который он забыл вынуть из зачетки, вложив при покупке.

– А кто это здесь билет уже купил? Удивительное, надо сказать, самомнение присуще современному студенчеству. Купит иной человек билет – и скорей в зачетную книжку вставлять: смотрите, профессор, я вас не боюсь! – он рассмотрел дату на билете: – Да-да, вообще в грош не ставлю, сегодня же уеду домой. Топология такая тривиальная наука, которую сдать ничего не стоит. А товарищ этот у нас будет… – полистал книжку. – Товарищ Бармин так в себе уверен, что… Есть здесь Бармин?

Юрик сказал «да» и встал.

– Так это, значит, вы.

– Я.

– Хорошо же, при случае на деле проверим глубину ваших познаний. Естественно, со своей стороны гарантирую полную… беспристрастность и честную оценку. Коли ответите отлично, так и получите, а ответите негодно, придется другой раз прийти, а уж сегодня-то бегом… на вокзал, билетик сдавать, – улыбка профессора сделала его рот шире, но таким же прямым и плотно сжатым.

Впрочем, просуществовав под носом, как новый искусственный элемент, миллионную долю секунды, она бесследно исчезла. Улыбался Пахлеаниди крайне редко, какие-либо приметы на такой случай в студенческом суеверии отсутствовали, приходилось полагаться исключительно на собственное предчувствие, которое вело себя совершенно по-свински, ничего хорошего не обещая.

Зато по второму вопросу в голове наступило долгожданное просветление: вот если он в нём ничегошеньки не петрит и даже не помнит приблизительно формулировки, стало быть, имеем дело с одной из последних теорем, записанных на листочках внутри чистой пачки для черновиков, которая лежит на углу стола. Там и определения есть. Юрик воспрянул из ниоткуда к новой жизни.