Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016

• Название: Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016

Журнал поэзии «Плавучий мост» является некоммерческим изданием, выпускается на личные средства его создателей, при содействии и участии издательств «Летний сад» (Москва, Россия) и «Verlag an der Wertach» (Аугсбург, Германия). Периодичность издания – один раз в квартал.

«ХХ век оставил нам поэта разбитого реальностью, плохо справляющегося с ней. Мы выучили, как урок, что в этом и есть главное достоинство поэзии, даже ее цель, как ни странно. Эта необычная форма непрерывного эксгибиционизма затрагивает в основном тех пишущих, которым на удивление есть что сказать о страдании, о личных невзгодах, о трагических поворотах своей судьбы. Явление привело к правилу, что естественным образом родило и клише: алкоголик, неустроенный, одинокий, разведенный, полусумасшедший, аутист – значит шансы создать что-то есть. Или вышеперечисленное исходит из самой творческой воли… Мы наблюдаем и своеобразный род инквизиции, гонений, остракизма – все, что не вписывается в правило – ложно, поверхностно, вторично…» (К. С. Фарай)

---

Конь на крыше

Так не люблю, когда тревожат всуе,
Зима притихла – нет с утра пурги,
Сижу в сенях, медведя дрессирую,
Учу, как надевают сапоги.

Медведь ворчит. Как вдруг вбегает дьякон,
И, сунув косолапому изюм,
Он начинает нервно полуплакать,
Что на деревне булгатня и шум.

– Чужак какой-то, верно, малохольный,
Палит из пистолета, всех кляня,
И конь хрипит на крыше колокольни —
К кресту привязан. Очень жаль коня.

Неловко получается, однако,
По колокольне странный тип палит.
Считает дед Михей, что князь Монако.
А если из Саксонии бандит?!

С ним ребятня, наверно, пошутила,
У нас за нею вечно недогляд.
И бабы – в плач, а мужики – за вилы,
Но ждут, что делать, кто же виноват.

– Я, видишь, занят? Только вышел в сени!
Ну ладно, отче дьякон, зря раскис.
Сейчас топтыгин сапоги наденет —
И разберемся, что там за киргиз.

Кого к нам только не заносит лешим!
И каждого от всей души прошу:
– Оставь в покое Русь! И хватит вешать
Коней на колокольнях и лапшу.

Придешь с любовью – встретим караваем,
Придешь с мечом, с обидой – видит Бог,
Медведь и тот скорее понимает,
Уже почти надел один сапог.

«Друзья мои протрезвели…»

Друзья мои протрезвели
Кто ради семьи и цели.

Кто ради скуфьи монаха,
Кто из-за болезни паха.

И кто-то завис в астрале…
И кто-то убит в Цхвинвали…

…С обидой ушел к обеду —
И в душу зашил «торпеду»…

…Как Бунин, купил собаку…
…Как Маркес, умер от рака…

Так сердце у них устало,
Что выпить мне не с кем стало.

И некому, выпив малость,
Сказать: – Друзей не осталось…

Хитон Христа

Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части и хитон…

Ин. 19, 23

Земную ось сорвет снаряд фугасный,
И белый стронций упадет дождем,
И станет океан моторным маслом…
Нам надо оставаться со Христом.

Держаться за края Его хитона
Последней верой в полноте времен,
Когда планета делит раздраженно
И океан, и масло, и хитон.

«Содрогнулся душой…»

Содрогнулся душой – и обдал меня искренний ужас.
Для чего я живу? О последнем не думая дне.
Для чего я живу?! Хуже скряги. Мошенника хуже.
И губительный ветер в сердечной таю глубине.
И шагнул в глубину, отпирая запретные двери,
В ночь отчаянных мыслей и в гордых стихов суховей…
Содрогнулся душой так, что даже не сразу поверил,
Что ещё я могу содрогнуться от жизни моей.

«Поколение рыбьего жира…»

Поколение рыбьего жира
Постепенно уходит из мира.
Пили вязкую жидкость для роста.
Подросли…
Доросли до погоста.
Для чего?! И кому было надо?
Воспитателям детского сада!
Им хотелось, чтоб мы без печали
После жира, как рыбы, молчали.
Мы шумели и спать не хотели.
Просто так. Без особенной цели.
А сегодня без всякого гула
Половина навеки уснуло.

Жертва вечерняя

… ибо на мгновение гнев Его, на всю жизнь благоволение Его: вечером водворяется плач, а на утро радость.

Пс. 29, 6

Вечером плач – а на утро
Радость от искренних слез.
Это прощает слабость
Сердцам сокрушенным Христос.

А в чём поэзии милость?!
Держит сочувственный вид,
Жертвы вечерней не просит,
Жалкой судьбы не простит.

Сонет о русском Ниле

Томится праздный дух, что надо жить по вере —
Желаю я порой, как голубь легкокрыл,
В пустыню улететь. Там понимать, что звери
Верней людей. Но нет пока на это сил.
А там бы в тишине – в пустынной атмосфере —
Свет к свету собирал и бороду не брил,
И с ангелами пел молитвы я в пещере,
И на пески смотрел, и на зелёный Нил.
Я в городе живу. Не ем сухие травы.
И на камнях не сплю. Не приручаю льва.
Но все-таки и я, поверь, имею право
На непреложные и кроткие слова:
Не стоят ничего богатство, власть и слава, —
Надежнее стихи и неба синева.

«Не помню, погода какая…»

Не помню, погода какая
Стояла, родился когда я.

И вряд ли я вспомню погоду,
Когда, обретая свободу,

Душа моя выйдет из тела.
Тепло было? Буря шумела?

Не вспомню.
На небе прохожий
Вдруг спросит: – Денёк был погожий?

Денёк, да и век, был короткий.
Всю жизнь слушал метеосводки.

Зачем?! Я ответить не в силах —
Лил дождь или солнце светило,

Стояла погода какая,
Родился и умер когда я.

Инна Домрачева Мужчинам тоже знакомы чувства

Родилась 24.12.1978 в Свердловске. Выпускница факультета журналистики УрГУ (ныне – УрФУ). Участница товарищества поэтов «Сибирский тракт». Публикации в региональных альманахах «Крушение барьеров» (Екатеринбург, 2000), в сборниках «Дни творения» (Екатеринбург, 2002), «Шахматы» (Екатеринбург, 2003), «Мегаполис провинциальный» (Екатеринбург, 2005), в журналах «Урал», «Волга», «Сибирские огни», «День и ночь», «Новая реальность», «Белый ворон», в изданиях «Лучшие стихи 2011 года. Антология» и «Антология современной уральской поэзии». Вышли две книги стихотворений: «Обечайка» (серия «Только для своих» портала «Мегабит») и «Лёгкие» (серия «Срез» товарищества «Сибирский тракт»).

«Мотылек говорит второму: смотри, смотри!..»

Мотылек говорит второму: смотри, смотри!
Или нет, догоняй скорее, лети за мной,
Мы уснём поиграть в людей, у кого внутри
Осыпается звон хрустальный и медвяной.

Мы не знали – мелодию глушит любая дрянь,
И того, что твердеет воздух, произнесён,
И всё жальче к рассвету людьми оставаться впрямь,
Хорошо бы уснуть и увидеть, что это сон.

Всё, что пело, летало, бегало и росло
Не забудь, и вот этот камень ещё возьми,
Ты досадливо говоришь: потянул крыло,
Но ещё минуту мы снимся себе людьми.

«Душ выключи. Забудь о феврале…»

Душ выключи. Забудь о феврале.
Взгляни в окно расслабленно и бегло:
Там зной решился в паспортном столе
Переменить фамилию на пекло.

Река мелела, погибал ручей,
Бежала прочь вечерняя прохлада,
И небо становилось горячей
Сковороды обещанного ада.

Безветрие играло в города,
Жара крошила скулы истукана,
И высыхала горькая вода
В глазницах мирового океана.

«Неба не было, было пятно…»

Неба не было, было пятно
От луны среди хмари и веток,
Лето длилось и было пьяно,
Как на лавочке в сквере подлеток.

И слова заскреблись изнутри,
Незаметно и робко сначала,
Говори что-нибудь, говори,
Чтобы я, цепенея, молчала.

И в ушах раскатился прибой,
Без амнистий и даже кассаций,
Я казалась довольной собой,
А потом я устала казаться

И стояла, держась молодцом,
Лишь на скулах горячие пятна,
С беззащитным и глупым лицом,
По которому сразу понятно.

«Из реальности, словно из класса…»

Из реальности, словно из класса,
Изгоняемый думает – стоп!
Со вчерашним совпали цвет глаз и
Папиллярные линии стоп.

У берёзы, растущей из крыши
На ослепшем бараке под снос
Беззащитно и даже бесстыже,
Кровь светлей и прозрачнее слёз.

Станет слух осязанием звука,
В полночь бездны суфлируют псу,
Можно прятать в прощанья разлуку,
Если дерево прячут в лесу.

Разлучаемый, бесцеремонный,
Без ребра остающийся куб,
Он оттиснет печать Соломона
На шершавом пергаменте губ.

«Четыре часа утра. На дороге пусто…»

Четыре часа утра. На дороге пусто.
На зеркале – птичка, за зеркалом – Пугачёва.
Конечно, мужчинам тоже знакомы чувства,
Вот чувство голода – очень сильное, к слову.

Кафе на обочине. Может быть, даже вкусно.
До города – двести, всего ничего осталось.
Конечно, мужчинам тоже знакомы чувства —
Внезапная, неотменяемая усталость.

Как в восемьдесят седьмом самолётик Руста,
Спикировать к ней на двор сквозь дожди и зимы,
Конечно, мужчинам тоже знакомы чувства —
Невыносимо же, право, невыносимо…

Погнали к Петру, если будет проезд к воротам,
А если не выпустят – на проходную ада,
Но крест в неоновой краске за поворотом,
Раскинув ладони, машет – браток, не надо.

Внезапно из рации голос, притворно строгий,
Как будто подслушал ненужное, даже слишком:
«На двадцать втором километре – ремонт дороги».
Спасибо, братишка.
Спаси тебя бог, братишка.

«змей был тестировщиком, а яблоко – баг-репортом…»