Андрей Ваганов - Жанр, который мы потеряли. Очерк истории отечественной научно-популярной литературы

• Название: Жанр, который мы потеряли. Очерк истории отечественной научно-популярной литературы
• Автор: Андрей Ваганов
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-904553-06-7

Сегодня трудно поверить, что в разрушенной Первой мировой и гражданской войнами России издание научно-популярной литературы составляло более трети всей книжной продукции – 36 %. Что произошло в начале XX века в России такого, что все более или менее заметные издательские фирмы считали своим долгом выпускать огромное количество научно-популярных серий? Основываясь на богатом архивном и библиографическом материале первой трети XX века, на малодоступных или полузабытых первоисточниках, автор делает попытку реконструировать социальные механизмы становления научно-популярного жанра.

Для широкого круга читателей, интересующихся проблемой междисциплинарного знания, историей науки и техники, культурной антропологией. Книга также полезна для студентов, аспирантов и профессорско-преподавательского состава гуманитарных и технических (технологических) университетов, научных работников.

---

Радикально вырос общий уровень грамотности населения России, причем в исторически кратчайшие сроки. Если в 1897 году среди лиц старше 9 лет грамотных было 30,1 %, то в 1917 году этот показатель составил 42,8 %. Даже уровень грамотности среди сельского населения демонстрировал динамичный рост: если в 1880–1888 годах, по данным земских переписей, в 20 губерниях он составлял 8,7 %, то, согласно Всероссийской переписи 1897 года, – уже 17,4 %, а к 1917 году грамотность сельского населения выросла до 37,4 %. Среди рабочих показатель уровня грамотности был еще выше: в 1897 году – 40 %, в 1917 году – 64 %.[85]

Статистик, ученый-ихтиолог, член Первой Государственной думы от Уральского казачьего войска Николай Бородин (1861–1937) в своих воспоминаниях оставил нам картинку читательских интересов университетской среды в 80–90-е годы XIX века: «…двойственность направления умственной деятельности оставалась у нас всегда, и я бы сказал на всю жизнь, судя по личному опыту и по наблюдениям над другими однокурсниками той же категории. Отдаться целиком чистой науке в то время считалось прямо зазорным, и студент, избегавший принимать участие в политической и общественной жизни и не готовящий себя к таковой, навлекал на себя по меньшей мере товарищеское неодобрение».[86]

Интересно, что говоря о нелегальных изданиях (А. Тун «История революционного движения в России», Л.Н. Толстой «В чем моя вера», «Исповедь» и др.), Бородин отмечает: «Эти последние вещи фабриковались литографски нелегально в столице и ходили тогда в большом количестве по рукам».[87]

Ничего удивительного, что в период Первой русской революции 1905–1906 годов лидером читательского интереса становится политическая и политэкономическая литература. «Революционные издания, печатавшиеся за границей, сравнительно легко проникали в Россию. С ростом оппозиции спрос на эмигрантскую литературу был большой. Ею зачитывались в России, безбоязненно передавали ее друг другу даже малознакомые люди», – пишет в своих воспоминаниях А. Тыркова-Вильямс.[88]

«Это был период <конец XIX – начало XX века> очень сильной тяги к печатному слову, когда этапы плавного постоянного роста интереса к нему, порожденного чисто социальными потребностями, сменялись резким усилением потребности в печатном слове, вызываемым политическими потрясениями – войнами и революциями».[89] Но интерес к политической литературе всегда столь же быстро угасал после всех войн и революций. Однако порожденный политическими катаклизмами интерес к чтению как таковому уже только усиливался. «На первый план в чтении все больше выходили периодические издания, особенно газета, иллюстрированный журнал и брошюрные сериальные издания (типа сыщицких сериалов)». По данным выборочных опросов, проведенных в гимназиях в 1909 году, 80 % учащихся относились к сыщицкой литературе с интересом; суммарный разовый тираж общих и литературных ежедневных газет, рассчитанных на средних и «низовых» читателей, увеличился с 900 тысяч в 1900 году до 2,2 миллиона к 1914 году.[90]

Начало в 1914 году Первой мировой войны стало началом нового цикла политизации русского общества. Но уже в 1919 году В.М. Муратов в цитированной выше работе с искренностью абсолютно аполитичного профессионала настаивает: «Что касается так называемой политической литературы, то теперь общественными организациями этот вопрос уже ставится менее остро, чем в начале революции, когда продажа книг чаще всего рассматривалась как средство партийной пропаганды. Однако и сейчас не лишне подчеркнуть, что книжный склад и магазин так же, как и библиотека, обязан вести прежде всего культурную работу и не может становиться орудием политической борьбы, которая неминуемо отрежет от него большую или меньшую группу людей».[91]

Ведущее профсоюзное издание на Урале «Рабочий журнал» в 1924 году вынужден был признать: политические журналы, «собрания сочинений Ленина, Плеханова и Шекспира лежат в шкафах <библиотек> неразрезанными».[92] Такое переформатирование интересов читающей публики было, конечно, нетерпимо для начинавшего приходить в себя после всех войн и революций победившего пролетарского государства. Совершенно изумительное в своем роде свидетельство этого «закипающего» государственного нетерпения приводит на страницах журнала «Книга и революция» в декабре 1920 года И. Степанов (нетрудно установить, что это не кто иной, как член РСДРП с 1896 года, известный большевик, первый министр финансов Советской России Иван Иванович Скворцов-Степанов, 1870–1928): «Я преднамеренно пишу топорно, может быть, даже грубо, – без всяких обиняков признается этот заместитель заведующего Госиздатом. – С одной стороны, я очень грубый, упрощенный коммунист[93] и нахожу, что диктатура пролетариата и любезный, приветливый либерализм – две вещи несовместимые. А с другой стороны, мне хочется, чтобы читатели почувствовали всю нелепость положения, в котором находится у нас книгоиздательское дело ‹…›. Затеваются бесконечные серии из десятков и сотен книг по десяткам листов в каждой. Быстро раздаются заказы. И само собой разумеется, всякая книжка признается на редкость талантливой и восполняющей зияющий пробел в нашей литературе, хотя бы это была сто первая или тысяча первая книжка о Линкольне, Лютере, Японии, вулканах, землетрясениях и т. д. ‹…› Отделы Компроса тоже вынуждены урезывать себя до последних пределов. I том “Капитала” отпечатан всего в 20 000 экземпляров, и не предвидится возможности повторных изданий. “Азбуки коммунизма” в Москве отпечатано всего 50 000 экземпляров. Все это невыразимо ничтожные цифры по сравнению с действительной потребностью. Госиздат вынужден до последней крайности экономить бумагу».[94] (Стоит отметить, что здесь не обошлось, похоже, и без личных мотивов: как раз в 1920 году И.И. Скворцов-Степанов закончил перевод на русский язык и редактуру трех томов «Капитала» Маркса.)

Весь этот пульсирующий, булькающий поток, гремучая вольная смесь или, выражаясь в современных терминах, non fiction, – книжки «о Линкольне, Лютере, Японии, вулканах, землетрясениях» вкупе с десяткитысячными тиражами «Азбук коммунизма» и «Капиталов», очевидно, требовал системообразующего каркаса. Выстроить эту конструкцию в Советской России могло только государство. В словах «грубого, упрощенного коммуниста» И. Степанова этот запрос сформулирован очень ясно. Мало того, им произнесено и «волшебное» слово: «Госиздат», государственное издательство…

«Госиздат не будет издавать макулатуры…»

Государственное издательство РСФСР (Госиздат, ГИЗ) – это буквально эпоха в истории книжного дела в Советской России. Эпоха, поместившаяся в 11 лет – с 19 мая 1919 года по 30 июля 1930-го.

* * *

Основная цель создания Госиздата понималась предельно четко: организовать единую издательскую систему в общегосударственном масштабе. «Задачи Госиздата, как они определяются декретом от 19 мая 1919 года, таковы, что для литературного производства он должен был сделаться тем, чем В.С.Н.Х. <правительство Советской России> является для промышленного производства», – ни больше, ни меньше: именно так оценивалась значимость только что созданного Госиздата И.И. Скворцовым-Степановым.[95] Кстати, короткое время Иван Иванович Скворцов-Степанов даже был заведующим Госиздатом – с 29 марта по июль 1920 года, а затем и заместителем заведующего. Так что это слова совспеца, понимавшего ситуацию изнутри. Да, собственно говоря, советская власть и не скрывала своих намерений…

«Обязательное постановление

В целях налажения печатного дела в Р.С.Ф.С.Р. и в целях укрепления того единого аппарата печатного слова, каковым является, на основании положения В.Ц.И.К. от 19 мая 1919 года, Государственное издательство настоящим объявляет к сведению и руководству Полиграфического отдела В.С.Н.Х. и всей Р.С.Ф.С.Р.

1) Ни одна работа, исключая только типографские бланки, канцелярские формы и другие подобного рода технического характера работы, не может быть сдана в набор без разрешения на то центрального управления Государственного издательства в Москве и его отделений в провинции.

2) Вся печатная бумага, находящаяся в типографиях, находится на учете в Государственном издательстве и его отделениях. Бумага эта может расходоваться только по разрешениям Государственного издательства и его отделений.

3) Государственному издательству и его отделениям предоставляется право надзора за ходом работы Государственного издательства и его отделений в типографиях, литографиях, цинкографиях и др. графических мастерских В.С.Н.Х. и установления очередей и их спешности, однако, без вмешательства во внутренний распорядок этих заведений.

Настоящее постановление должно быть доведено до всеобщего сведения всех графических заведений республики.

Нарушение сего обязательного постановления повлечет за собою помимо предания суду революционного трибунала и арест в административном порядке.