Николь Галанина - Меня охраняют призраки. Часть 1

• Название: Меня охраняют призраки. Часть 1
• Автор: Николь Галанина
• Жанр: Русское современное

Четырнадцатилетняя Мелисса, по воле несчастного случая лишившаяся родителей в результате теракта, теперь находится под опекой у Бертрама Эстелла – владельца автомобильной компании и члена одной из самых влиятельных и богатых семей в городе. Всё было бы замечательно, если бы девочку не отличала одна странность – способность видеть призраки близких людей.

---

Вздохнув, Мелисса задумчиво поболтала ложкой в йогурте. Есть совсем не хотелось; и неудивительно: при воспоминании о всех возможных злодейских выходках Барбары аппетит улетучивался бесследно. Она отставила нетронутую баночку в сторону и апатично уставилась в окно. С приближением поздней осени темнеть начинало всё раньше, а светать – позже, так что теперь ей редко удавалось увидеть солнце таким, каким она его любила: большим, искрящимся тёплым золотистым светом. Солнцем, которое любило всё на этой земле независимо от того, что это было: грязный камешек, пугливая лань или окончательно отчаявшийся, загнанный в тупик человек. Солнце любило каждого, и потому оно так щедро отдавало округе свои сокровища. Как было бы хорошо, если бы хоть там, на небе, что-нибудь было постоянным!

Но даже солнце меняется. Приходит осень, за нею – зима, и оно, как скупердяй-лавочник, редко показывается на небосклоне во всей своей красе. Подобно этому же лавочнику, оно предпочитает, закутавшись в плотную завесу мрачных туч, выйти на крыльцо и постоять немного – так, для галочки, лишь бы посетители видели, что он на самом деле здесь и лавка его работает. Солнце тоже становилось жадным и неприветливым. В точности так же происходило и со всеми людьми, которых Мелисса знала. Им не было до неё никакого дела; для них она была настолько жалкой и униженной, что снисходить до её уровня никому не хотелось.

Она делала всё, чтобы понравиться одноклассникам: говорила только на те темы, которые их интересовали, слушала ту музыку, от которой у них по коже бегали радостные мурашки, смотрела обожаемые ими сериалы; – даже если от всего этого к её горлу подкатывала тошнота. Но её всё равно продолжали унижать. Невзирая на свои старания, Мелисса так и осталась тенью в уголочке, той, к кому подходили с односложным: «Привет!» – только в самых крайних случаях, когда вокруг не осталось ни единой живой души.

«О да, теперь я понимаю, почему они так ко мне относятся, – мрачно подумала Мелисса. – В любом классе должен быть изгой – тот, на ком срывают своё раздражение все прочие ученики. И кто, как не я, подхожу на эту роль лучше всего, ведь ясно же, что я отдам собственную голову ради одного-единственного приятеля в этом скопище врагов?

И как теперь что-то изменить? Как избавиться от Барбары с её свитой сплетниц?»

Не зная, как можно найти ответы на эти бесконечные вопросы, Мелисса бессильно уронила голову на руки. Одно было ей точно известно: всё это придётся делать самой; никто не станет подсказывать ей и терпеливо направлять на нужный путь.

Она встала из-за стола и сердито фыркнула. «Нет живых друзей – и не надо! – надменно подумала она. – Обойдусь без них!»

* * *

Джоанна стояла, дрожа, на крыльце своего дряхлого домика и чувствовала, как скрипят под неуловимыми движениями воздушных потоков старые доски. Их её отец, мистер Эстелл, по какой-то странной причине всё никак не мог заменить, несмотря на то, что мать в ультимативной форме требовала от него этого. Из-за злосчастных скрипучих досок, которым, наверное, уже давно стукнуло полвека, у обычно дружного семейства возникали бурные, как цунами, конфликты. Джоанна слегка улыбнулась: в памяти проскользнуло ещё детское воспоминание об одной особенно разрушительной ссоре родителей. В отличие от других жителей Литтл-Мэя, отзвуки чьих скандалов проникали даже за стены близлежащих домов, Энтони и Джилл никогда не ругались всерьёз. Возможно, потому, что они оба относились к жизни легко и понимали: нескончаемыми воплями и упрёками характер супруга не переделаешь. А, может, и потому, что они очень сильно друг друга любили. Для Джоанны в силу её возраста второе объяснение было куда понятней и ближе первого, поэтому она искренне верила в нерушимую силу чувств матери и отца друг к другу. Никогда она не видела и не слышала, чтобы родители искренне обменивались проклятиями. Самое худшее, на что они были способны, так это на высказывания типа: «А ну-ка, ленивый толстосумчик, поднимай свою засидевшуюся мягкую часть тела и иди делать то, что я тебе, как дятел, долблю в голову столько лет! Ты не боишься, что я могу пробить в твоём черепе дупло? Тогда ты будешь уже не таким красивым, да и перед Джоанной неудобно…», или: «Драгоценная жена, ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Но ты понятия не имеешь, как сильны мои чувства к еде! Если ты будешь пятый день подряд сидеть на диете и бойкотировать ужин, моё обожание к тебе и к вкусному рагу вступят в противоборство!»

Словом, Джилл Санчайз и Энтони Эстелл были дружной супружеской парой. Одно только не вязалось с этим утверждением: их отношения, которые они так и не удосужились оформить официально. Сначала Джоанне было абсолютно всё равно: подумаешь, чего стоит какой-то жалкий штамп в паспорте, если можно поставить второй такой же, но о разводе? Опыт общения с истеричной тётушкой Сэнди, которая, к счастью, не так часто приезжала в гости, научил девочку, что брак – вещь крайне хрупкая и ненадёжная. Короче говоря, Джоанна не обращала никакого внимания на законность своего рождения и любви родителей. Она была привязана к ним, они носили её на руках, холили и лелеяли… чего ещё ей было желать? К тому же, она была слишком маленькой, чтобы думать о подобных скучных вещах.

Но, когда она пошла в школу, всё изменилось. Волна негатива встретила её в открытом мире. Никто из детей не желал с нею общаться, её обзывали, тыкали в неё пальцами и дразнили. А всё из-за того, что её родители не хотели пожениться! Ну какое, интересно, было дело этим людям до жизни, которую вели Энтони и Джилл? Разве мало было в Литтл-Мэе семей, называвшихся так лишь по собственному желанию? Нет, почему-то из всего этого огромного скопища молва выбрала именно их. Джоанна возненавидела своё окружение. Она терпеть не могла одноклассников, школу, учителей… Все они смотрели на неё свысока, словно подтверждая этим мысли, роившиеся в их мозгах: «Вот мы рождены в законном браке, на наших родителей никогда не падало обвинение, которое мы предъявляем твоей семье… А ты – жалкая незаконная дочь, да что ты стоишь в сравнении с нами?!» Джоанну изводили так, что она часами не могла успокоиться, рыдая в женском туалете. Она до сих пор помнила одну очень жестокую шутку своего одноклассника – кажется, его звали Барб Вуйч, – который притворился её настоящим другом, а потом жестоко предал. Он заставил её посещать занятия гимнастического кружка (конечно, девочки были с Барбом в сговоре), благодаря ему она поверила в свои силы… Однажды – в день, когда она навсегда разочаровалась в Литтл-Мэе и в его жителях, – девочки принялись строить пирамиду: три гимнастки, как основание, держали на своих плечах двух следующих, а последняя, шестая, прыгала с вершины на руки товарища. Этим товарищем был Барб… Он стоял тогда, в полутени гигантского спортивного зала, и весело ей улыбался. Тогда-то она не знала, что это за гадостная улыбка! Она думала, всё наконец-то осталось позади; что она влилась в число своих и стала такой навсегда! Крепко зажмурившись, Джоанна помахала руками, как крыльями, и радостно сиганула вниз, уверенная, что Барб успеет её поймать.

Но боль от того удара всё изменила. Лёжа на полу, она изумлённо таращилась на своего якобы «друга». Он даже не попытался её подхватить. Потрясённая Джоанна даже не знала, что сказать. От удара болело всё тело. А Барб стоял над ней, как торжествующий победитель – над побеждённым, и заливисто смеялся. Девочки-гимнастки, все учившиеся на пару классов старше, держались за животы и колотили кулаками по спинам подружек. Насмешки и ехидные фразочки обстреливали её со всех сторон. Джоанна помнила, как больно ей тогда сдавило грудь – но падение здесь было ни при чём. Просто там, внутри, лопнул, разбился на несчётное количество мелких осколков пузырёк, в котором ещё теплился огонёк её доверия к миру.

«Барб! Почему?..» – прошептала она, и на глазах у неё показались слёзы.

А Барб, не смутившись, наклонился к ней вплотную и издевательски проговорил:

«Ты, что, поверила? Неужели ты настолько тупая? Я до последней минуты надеялся, ты раскусишь розыгрыш! Джо, – он наклонился ещё ближе, и его лицо стало похожим на чёрный овал, – ты сама подумай: если бы ты нормально физкультурой занималась, разве девчонки не позвали бы тебя ещё раньше? Сами?»

Такого удара она вынести не смогла. Заливаясь слезами, Джоанна резво подхватилась с пола, и, несмотря на то, что ноги и спина отзывались стреляющей болью, выбежала из спортзала. А гимнастки и Барб-предатель продолжали громко смеяться ей вслед.

На следующий день Джоанна навсегда попрощалась с этой гадкой школой, полной подлецов и разочарований. Но родителям она так и не рассказала о том, что именно заставило её раз и навсегда порвать со своим единственным приятелем, которым она с такой готовностью хвасталась раньше. Отец, может, ничего и не понял, зато мать явно сопоставила факты и сделала свой вывод. Впрочем, это не имело никакого значения: Джоанна и Джилл никогда не заговаривали на эту тему. Для них школа №32 осталась не более, чем воспоминанием. Воспоминанием, одно возвращение которого уже вызывало боль. Впрочем, в последующих учебных заведениях, где Джоанна пыталась найти своё место, было не лучше. Предательство Барба преподало ей важный урок, заученный ею наизусть: никому нельзя было доверять, кроме самой себя и родителей. Помня о том кошмарном дне в спортзале, девочка никогда больше не пыталась заводить себе друзей. Да и её окружение не особо стремилось увидеть её в числе хотя бы близких знакомых. Конечно, можно отрицать сколько угодно, что общество родителей – это всё, что ей нужно; что семью никому и никогда не удастся заменить, но Джоанна всё равно чувствовала себя беспредельно одинокой. Она понимала, что занимается бесплодным самообманом, однако зачем-то продолжала это делать – наверное, назло всем! Всему! Каждому, кто осмелился бросать ей в лицо, что она незаконнорождённая, что всему городу было бы легче жить и дышать без неё. «Господи, – измученно подумала она, – неужели я настолько грязная и противная; неужели я распространяю какие-то убийственные радиационные волны, раз меня так жестоко травят? По крайней мере, я не знаю, чем ещё это можно объяснить. Мама и папа любят друг друга… ну и что? Младшие братья папы ведут себя ещё хуже… но их же никто не осуждает! Так чем провинились мои родители? Почему я должна отвечать за выдуманные кем-то грехи?»