София Привис-Никитина - Папа! Папочка! (сборник)

• Название: Папа! Папочка! (сборник)
• Автор: София Привис-Никитина
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-907006-40-9

Софья Никитина-Привис – женщина-баллада. Из-под ее пера выходят маленькие поэмы в суперской джазовой аранжировке. Жизненные коллизии, в которых живут, влюбляются, конфликтуют и совершают поступки герои ее локальных историй, не оставляют никаких сомнений в аутентичности происходящего с ранее пережитым самим писателем, наоборот, здесь ощущение явного авторского присутствия, но с мастерски исполненной импровизацией. Великолепное чувство юмора, которое поднимает читателя над «свинцовыми мерзостями жизни», добавляет рассказам парадоксальной философской мудрости.

---

Эти «двое-обоя» всклочёнными дикими утицами стояли друг против друга, почти соприкасаясь животами в засаленных фартуках и держа руки на бёдрах. Но не так, как их держат русские бабы: ладонями к животу. Нет!

Эти же с вывертом: запястья к животу, а ладони-лодочки смотрят дальше за спину. И это же надо так вывернуть руки! И кому это может быть удобно? Это же извращение какое-то, садомазо прямо!

Бабушка кричала:

– Лея, клянусь твоим здоровьем!

Лея, умная Лея резонно отвечала:

– Клянись, Хана, уже лучше таки своим!

И опять, как в детстве, задыхаясь от обиды и беспомощности, Зося вклинилась между ними, и уже почти погибая, не то прокричала, не то промычала, тыча им в носы растопыренной, поднятой вверх мягкой ладошкой:

– Ну я же просила, просила вас не ругаться по-еврейски! Ну я же просила-а-а!

Эти «двое-обоя», опомнившись, растерянно посмотрели друг на друга. Вдруг Лея повернула в сторону Зоси свой умный глаз – бело-голубой белок с тёмно-коричневой радужкой, как перезрелая вишенка на фарфоровом блюдце. Медленно это блюдце с перезрелой вишенкой посередине Лея перевела на бабушку и, глядя на неё удивлённо – озадаченно, брякнула:

– Хана, ты дывы, Леся Украинка, щира дочка хохляцкого народу!

Сказала, как волшебной палочкой взмахнула. Зося как-то обмякла, сняла с бёдер свои ладони-лодочки, повёрнутые за спину, сменила позу, исторически оправданную всегдашней готовностью к скандалу и устало сказала:

– Там арнаутку свежую привезли. Я схожу?

– Дай этой мишигене (сумасшедший (идиш) пятьдесят копеек, пусть катится и купит себе и Мальве по мороженому. Но есть только дома! – Генеральски приказала тётя Лея, и Зоська горошинкой выкатилась из квартиры, зажав в ладошке полтинник.

На лавочке у подъезда сидела всё та же компания.

– Ты куда, Зося? – спросил Мацола.

– Да вот, мишпуха (семья, родня (идиш)) за арнауткой послала!

Не поворачивая головы, она шла по двору свободная и счастливая, ощущая спиной, что вся её свита покорно трусит за ней. Но ей всё это было уже, как говаривала взрослая соседская Наташка: «глубоко фиолетово».

Нежно пригревало вечернее солнце, лаская плечи и спину, выпархивающие из сарафана. Она шла, раз и навсегда решив для себя: кто она, зачем и почему?

Радость от свалившегося, наконец, на неё освобождения-понимания-решения охватывала весь её подростковый организм. Она шла за арнауткой для мишпухи.

Папа! Папочка!

Солоха стояла на крыльце, высоко к небу задрав свою пепельную головку, и гадала: будет сегодня пляжный день или не будет?

Навстречу ей неслись перистые весёлые облака, и в каждом из них была заключена целая вселенная! Вот – кот, он сидит на крыше – это ясно видно, он сидит и подстерегает неосторожного воробья, вот сейчас тот зазевается и тут он его «цап-царап!»

А что это за великан, на плечах которого сидит прекрасная принцесса? Он украл её, точно украл, и несёт в сладкий неведомый плен.

Но Солохе сейчас было не до сказок и умопомрачительных сюжетов, нужно было точно угадать: поедут они всей семьёй на пляж или нет? Три минуты наблюдений и вывод, простой, как всё гениальное, уже вертелся в пепельной головке. Погода пляжная. Дождя не предвидится, можно собираться в Клоога ранд!

С победным визгом Солоха влетела в мамину спальню и с высоты своего пятилетнего опыта изрекла:

– Вставайте все быстро, едем на пляж, загорать и купаться! – ленивая папина рука обвела в пространстве плавный круг, обозначающий: «Доця! Оставь меня в покое!»

Но доця знала своего папу, как облупленного! Главное сейчас было, как следует разбежаться, оттолкнуться левой-задней и рухнуть ему на грудь крепко сбитым подарком небес! Испытанный приём сбоя не давал! Папа вскакивал, как ошпаренный и начинал подбрасывать Солоху к самому потолку! Он смеялся и кричал своим хриплым, ещё не прочищенным от ночи голосом:

– Ай да Лёвка, ай да сукин сын! Верусик! Ты посмотри на это чудо, нет, ну только посмотри! Беги к Васильевым, я ставлю картошку, набираю огурцы – собирай всех – едем! У нас ещё целых сорок минут до электрички!

Верусик никак не реагировал на каждоутреннее буйное помешательство своего мужа. Индифиррентный трепет её пушистых, как метёлка ресниц, явно давал понять, что все эти Солохины штучки-дрючки могут действовать только на таких слабоумных и впечатлительных мужчин, как её Лёва, а настоящим подарком небес являлась, конечно, именно она – Вера, а не этот крепко сбитый комочек наглого, симпатичного счастья.

Она нехотя приподнималась на постели, грациозно укладывала свою пшеничную головку на локоток и отстранённо наблюдала эту возню, изредка вспыхивая на Лёву изумрудными глазами.

Как любая залюбленная женщина, она не терпела конкуренции. В том, что ни одна женщина мира не может отнять у неё Лёвину сумасшедшую любовь, она не сомневалась, да и было там на что глядеть – не наглядеться.

Замешанная на волшебном коктейле чукчи с польской панночкой, она являла миру пример необыкновенной, ещё не затасканной красоты.

Достаточно только было увидеть эти высокие скулы, этот сверхвосточный разрез глаз и все эти азиатские симпатичности лица, которые безоговорочно предполагались для черноглазой брюнетки.

Но Божественная прихоть одарила этого чукченёнского отпрыска пшеничной копной волос и изумрудным сияющим взглядом, делая её внешность не просто красивой, а неожиданной и ни на кого не похожей.

Веруня вставала, грациозно потягивалась, хватала в охапку растрёпанную Солоху. Срочно умывалось лицо, заплетались косы, будились старшие сыновья Димочка и Валерка. Валерка, как старший, посылался по городку играть сбор. И вся семейка, включая двух Солохиных старших братьев, взбудоражив весь военный городок, неслась в «Нымме» на станцию, где быстро приобретались билеты, и весёлая электричка на полной скорости несла их в счастливую страну: «Клоога ранд».

За сказочными летними днями наступала осень, и папа уходил в далёкое плавание, но пока ещё было лето, а оно предполагало для Солохи возможности ни с чем несравнимые. Главное – каждоутренний контроль жизни своего любимого городка. Обход своих владений Солоха начинала сразу же после семейного завтрака.

Покапризничав над тарелкой, выбегала из-за стола, ловко уворачивалась от маминой влажной руки, пытающейся утереть её замызганную рожицу и – бегом!

Бегом на свободу! Туда, где ждали её очень важные и довольно фискальные неотложные дела.

Вера кричала с мольбой вдогонку:

– Доча, умоляю, не ходи ты по людям, не позорь нас! Ты же вчера и папке обещала! – но Солоха уже не слышала ни мольб, ни причитаний.

Первым на обходе стоял дом Федякиных. Там чернявая Танька топила печку, а пьяненькая тётя Клава собиралась в лавку за продуктами и насчёт добавить. В доме пахло нищетой и прогорклым маслом.

– А что у вас на заврик? – тягуче протянула Солоха.

– А вон картошка жареная, там, в сковородке ещё осталась. Хочешь? – спросила Танька.

– Хочу, – жалобно пропищала Солоха.

Танька соскребла в блюдце остатки картошки и поставила перед Солохой, взгромоздившейся на табуретку.

– А тебя что, завтраком не кормили? – удивлённо вздёрнула бровь Танька.

– Не а! – лицемерно-грустно ответила Солоха, самим ответом давая понять, что в доме её кормят далеко не всегда, да и вся жизнь её в родном доме тоже не рахат-лукум!

Доклевав остатки картошки, Солоха заторопилась дальше. Мимо двух Танькиных братьев и похмельного дяди Димы в соседний двор к Крутихиным.

Забравшись на крыльцо, косточкой указательного пальчика постучала в дверь и не дожидаясь традиционного: «Входите, не заперто!», ввалилась прямо в большие крутихинские сени.

На полу сидела Марья Ивановна. В широкой, с претензией на цыганскую, юбке, и веером метала карты. Полным ходом шёл процесс гадания.

– Здрасьте, – елейно произнесла Солоха, – а што вы тут делаете?

– Не мешайся, я смотрю карты на Веронику, сиди и молчи, не мешай!

Солоха притулилась к грязному подоконнику, пытаясь приобщиться к таинству.

Вероника смотрела на Марью Ивановну, не дыша, глаза бегали от лица гадалки к её рукам и обратно. Лицо самой «гадуемой» было покрыто красными пятнами волнения, оно горело, как отхлёстанное крапивой.

– И быть тебе в скором будущем невестой короля червоного. Любовь у вас будет сумасшедшая, но помешает вам бубновый валет, молодой и при деньгах, но привязанный к крестовой даме, а та…

– Так это ж не дама никакая, а валет хрестововый, я его знаю, он много денежных хлопотов приносит! – брякнула Солоха.

– А ну пошла отсюда, прохиндейка малая, что ты всё тут ходишь с раннего утра и вынюхиваешь? Что надо? Иди, куда шла! – взметнулась Марья Ивановна.

– А где дядя Серёжа? – тоненько пропела Солоха.

– В лавку пошёл за керосином, а тебе что?

– Да тётя Клава тоже в лавку пошла и, кажись тожа того, за карасином, – сочувственно пропела Солоха.