Кейтлин Даути - Уйти красиво. Удивительные похоронные обряды разных стран

• Название: Уйти красиво. Удивительные похоронные обряды разных стран
• Автор: Кейтлин Даути
• Жанр: Религиоведение

С самого раннего детства Кейтлин Даути, главу похоронного бюро в Лос-Анджелесе, интересовала тема смерти. А в 22 года она пошла работать в крематорий. Ее первая книга «Когда дым застилает глаза» мгновенно стала бестселлером Amazon. Это был провокационный рассказ молодой изящной женщины о своей странной, но любимой работе.

В новой книге автор в свойственной ей ироничной манере рассказывает о своих путешествиях по миру с целью изучения традиций прощания и погребения умерших у разных народов.

Вы узнаете как проходит ежегодный праздник Диас де Лос Муэртос, или парад Дня мертвых в Мехико. Что такое «небесное погребение» в Тибете. Зачем в индонезийской Торадже тела умерших хранятся дома от нескольких месяцев до нескольких лет и… почему на Западе организация похорон превратилась в скрытый и весьма прибыльный бизнес?

---

К моменту нашего прибытия в Макассар, столицу Южного Сулавеси, я была на ногах уже тридцать девять часов. Когда мы вышли из аэропорта и вдохнули тяжелый местный воздух, Пола обступили люди, словно он был знаменитостью. Забыла сказать, что сам Пол выглядит не менее диковинно, чем его дом, – заявляю это с предельным уважением художника. У него впечатляющие дреды, украшенная бисером борода волшебника и татуировки. Путешествует он в пурпурном бархатном сюртуке и высокой шляпе с черепом горностая, приколотым к тулье. Никто не знает, сколько Полу лет. Один наш общий друг описал его так: «разбойник из XVIII века, созданный Тимом Бертоном». Сам Пол говорит о себе как о «чем-то среднем между музыкантом Принсом и Владом Цепешем[2]».

Люди даже приостановили свою неистовую охоту за такси и подошли поближе, чтобы взглянуть на татуировки Пола и его шляпу с черепом. Его странности открывают двери в тайные монастыри и костяные пещеры, в которые никто другой попасть не смог бы. Люди оказываются слишком потрясены его видом, чтобы отказывать в посещении.

На то, чтобы вздремнуть в отеле, у нас не было времени. Мы нашли нашего водителя и умчались в восьмичасовое путешествие. Мы ехали на север, справа и слева от дороги тянулись зеленые рисовые поля, а в лужах грязи вяло бултыхались азиатские буйволы.

Пока мы ехали по южным долинам, из громкоговорителей придорожных мечетей доносились призывы мусульман к молитве. Большинство индонезийцев – мусульмане, но в удаленных районах Тана-Тораджи долго – вплоть до начала XX века, пока голландцы не принесли христианство, – сохранялась анимистическая религия под названием «Алук тодоло» («Путь предков»).

Вскоре мы достигли гор. Наш водитель гнал джип, петляя по двухполосной дороге, обгоняя и уворачиваясь от мопедов и грузовиков в этой вечной игре «кто первый свернет». Я не говорила на его языке, и в конце концов мне пришлось продемонстрировать международный жест «я серьезно, парень, меня сейчас стошнит».

К тому времени, как мы приехали в Тораджу, у меня от недосыпа начались галлюцинации. Но Пол успел несколько раз вздремнуть в самолете, и ему не терпелось до наступления темноты сделать несколько фотографий в ближайшей погребальной пещере.

Мы были единственными посетителями погребальной пещеры Лонда. Поверху скалы тянулись шаткие подмостки, на которых стопками были составлены гробы из хлебного дерева в форме лодок, буйволов и свиней. Радиоуглеродный анализ показал, что такие гробы использовались в Торадже с восьмисотого года до нашей эры. Черепа выглядывали из трещин и наблюдали за нами, как любопытные соседи. Когда дерево гробов разрушалось, кости высыпались из них и скатывались по склону скалы.

Но еще более сюрреалистичным было то, что открывалось за гробами: тау тау – тораджанские деревянные копии мертвецов в полный рост, сидящие рядами, словно деревенский совет старейшин. Они представляли собой души неведомых обладателей костей, разбросанных по пещерам. Более старые тау тау были вырезаны довольно грубо – белые огромные глаза и сбившиеся парики. Новые тау тау шокировали реалистичностью своих тонко вырисованных лиц, убедительными бородавками и испещренной сосудами кожей. На них были надеты очки, одежда, драгоценности, и казалось, будто они вот-вот пошевелят тростью или пригласят подняться к ним.

Внутри темных пещер черепа лежат в расщелинах и на естественных выступах скалы. Некоторые из них искусно уложены в пирамиды, а другие перевернуты. Одни выбелены, а другие позеленели от покрывающего их мха. У некоторых изо рта небрежно торчит сигарета. А одна нижняя челюсть (остальная часть черепа отсутствовала) курила две сигареты сразу.

Пол позвал меня за собой в небольшое отверстие, которое, как я думала, было еще одной пещерой. Присев на корточки и вглядываясь в темноту, я поняла, что придется ползти на животе.

– Ну уж нет, я останусь здесь, – сказала я.

Пол не раздумывая пополз в отверстие, ведь время от времени он спускается в заброшенные шахты по добыче меди и пемзы в Лос-Анджелесе (что, конечно, неудивительно для Пола). Полы его бархатного сюртука исчезли в отверстии.

Мой телефон – единственный источник света – показывал всего 2 % зарядки, так что я его отключила и уселась в темноте среди всех этих черепов. Прошли минуты – может быть, пять, может быть, двадцать, – когда тьму пробил свет фонаря. Это была семья индонезийцев-туристов из Джакарты: мама и несколько подростков. Должно быть, для них я выглядела как опоссум, выхваченный из тьмы фарами машины на фоне стены гаража.

Один юноша ростом не выше моего локтя обратился ко мне на любезном и возвышенном английском:

– Прошу прощения, мисс. Если вы направите ваше внимание в камеру, мы создадим фотографию для Instagram.

Сработала вспышка, и мое изображение отправилось в интернет с тегом #LondaCaves. Странно, но в тот момент я вполне могла понять, почему фотография с двухметровой белой девушкой в платье в горошек, сидящей в углу пещеры, под завязку наполненной черепами, отлично подходит для Instagram. Они сделали несколько фотографий и двинулись дальше.

* * *

Я проснулась отдохнувшей после четырнадцатичасового коматозного сна в отеле в Рантепао. Вскоре мы должны были встретиться в лобби с нашим гидом, Агусом (произносится «Ах Гуус»). Он был симпатичным, подтянутым и невысоким. Агус сопровождал голландских и немецких туристов в походах в джунгли и сплавах на рафтах вот уже двадцать пять лет. С Полом у них установились особые отношения, основанные на общем интересе к мертвым. Агус сказал, что манене (ритуал, ради которого мы приехали) будет проведен только на следующий день («в установленный в Торадже срок»). Но нас уже ждало другое приключение – аперитив перед манене: тораджанские похороны.

Мы прокатились на джипе Агуса по бесконечным грязным дорогам, протянувшимся среди изумрудно-зеленых холмов. Несколько миль нам пришлось следовать за мопедом с мохнатой черной свиньей, привязанной позади водителя ярко-зеленой веревкой. Я наклонилась вперед: жива ли свинья? Словно в ответ, ее копытца задергались.

Агус поймал мой взгляд.

– Свиней на мопеде перевозить сложнее, чем людей. Они вырываются.

Свинья направлялась на те же самые тораджанские похороны, что и мы. Но одному из нас не суждено было вернуться обратно.

* * *

Похороны были слышны издалека: из-за барабанов и цимбал. Выйдя из машины, мы попали в человеческий водоворот, следующий за телом, помещенным в копию традиционного тораджанского дома. Эти дома не похожи ни на какие другие жилища: установлены на сваи, крыша с двух сторон устремляется к небу. Уменьшенная копия такого дома с трупом внутри была водружена на плечи тридцати пяти молодых мужчин. После того как покойник был пронесен вокруг центрального двора, туда протиснулась толпа. Она двигалась медленно: дом оказался тяжелее, чем предполагалось, и люди останавливались каждые тридцать секунд или около того, чтобы отдохнуть.

Посреди площади стоял буйвол, мощный, но смирный. Его присутствие туманно намекало на неизбежное. Привязанный к столбику короткой веревкой, он был похож на ягненка, оставленного на съедение тираннозавру в парке Юрского периода. Как сказал Чехов: «Если вы в первом акте повесили на стену пистолет, то в последнем он должен выстрелить».

Туристов (по крайней мере, тех, в ком я могла распознать туристов благодаря их белой коже и европейскому акценту) оттеснили в дальний угол двора. Это главный вопрос туристической индустрии мертвых Тораджи – как подпустить туристов близко, но не чересчур. Наше изгнание на галерку казалось мне вполне справедливым, и я плюхнулась на землю, наблюдая, как Пол подготавливает камеру для фотосъемок. В тот день его одежда больше подходила для такой высокой влажности: джинсовый комбинезон, значок шерифа, носки в горошек и ковбойская шляпа.

Кое-кто из туристов не понял намека. Одна пара уселась на складные стулья, как в VIP-ложе, – прямо перед родственниками покойного. Местные были слишком хорошо воспитаны, чтобы попросить их переместиться. Пожилая дама из Германии с явно крашеными светлыми волосами бесцеремонно прошла в центр двора прямо сквозь готовящихся к торжеству, направляя камеру iPad на детские лица, не вынимая изо рта сигарету Marlboro Reds. Мне захотелось взять в руки водевильную трость и вытащить ее оттуда за шею.

Туризм в Тана-Торадже – новинка, а до 1970-х годов и вовсе почти неслыханное явление. Правительство Индонезии активно и вполне успешно развивало туризм на других островах, таких как Бали и Ява. Но в Тана-Торадже есть то, чего нет в других регионах: впечатляющие ритуалы для мертвых. Сегодня остальная Индонезия смотрит на жителей Тораджи не как на «охотников за головами и колдунов», а как на хранителей высококультурной традиции.