Максим Саблин - Крылатые качели

• Название: Крылатые качели
• Автор: Максим Саблин
• Жанр: Современная русская литература
• ISBN: 978-5-17-112736-7

Федор хочет вырастить сына мужчиной, а не опекать его как тепличный цветок. Но в воспитание внука вмешивается бабушка – властелин подушек и душитель сквозняков. Сладить с тещей нелегко – в мире нет материала крепче, чем убеждения старой женщины. Федор не сдается, однако позиции его слабеют с каждым днем. Красавица жена отказывается ему помогать и уходит. С сыном ему запрещают видеться… Федор начинает настоящую войну против жены и тещи и идет защищать права отца в суд. Вопрос лишь в том – выиграет ли он? Сможет ли вернуть свою жизнь?

---

Сам Федор, хотя физически был невероятно силен, обычно погашал редкие дерзости в отношении себя мягкими речами, но если агрессоры настаивали, то никогда не дрался и сам отдавал все свои деньги. Некоторые, еще в школе, поначалу презирали его, думая, что он убогий, но когда он однажды сломал обидчику шею только за то, что тот поцарапал логарифмическую линейку покойного дедушки, то презирать перестали. Правда, ему самому чуть не сломал шею отец, когда узнал, что Федор покалечил одноклассника.

После неуклюжего разговора Федор довольно быстро обнаружил себя лежащим на спине в кустах и блестящими глазами смотрящим на звезды. Неизвестно, чем бы все кончилось, но послышался треск веток. К Федору и Жене уверенно подошел широкоплечий высокий парень в раздутых клетчатых штанах и кепке-восьмиклинке. То был Мягков, услышавший из палатки шум потасовки.

Илья Мягков на самом деле был страшный человек. Поэтому и засмеялись студенты, когда старушенция с кафедры конституционного права погладила его по голове и назвала хорошим мальчиком. Он вовсе не был хорошим мальчиком. В юности он числился в люберецкой группировке, грабил квартиры и участвовал в драках с металлистами. Как и все люберы, он качался, занимался каратэ и мог указательным пальцем проломить доску. У него в комнате даже висел плакат Брюса Ли.

Мягков был преступником и шел прямой дорогой в тюрьму, если бы не произошло одно событие. Ближе к окончанию школы его отец, трижды судимый за грабеж бандит, местный авторитет, человек суровый и смертельно опасный, вызвал его к себе в комнату (то был редкий месяц, когда отец находился на свободе) и объяснил, что сын должен найти другое занятие в жизни. Мягков, будучи хорошим сыном, поморщился, но послушал отца и после окончания школы поступил в Московский университет, где отрастил пушкинские бакенбарды, зауважал закон и подружился с идеологическим врагом Женькой Грибоедовым. Но бандитские навыки не забыл.

Сила преступников в том, что с другими преступниками они умеют договариваться без драки и только иногда убивают друг друга. Плечистого поначалу смущали бакенбарды Мягкова, но по разговору и вежливым манерам он быстро признал в нем своего, пусть и странноватого («Ох уж эти москвичи»). Они пожали руки, стукнулись грудью, и радио было возвращено счастливому Грибу.

Неожиданно Толстый, до того молчавший, приблизил мясистое лицо к Мягкову и потребовал денег за аренду места. Мягков, не понимая, в чем причина самоуверенности и хамства толстяка, недоуменно уставился на него. Толстяку взгляд не понравился. Коротко замахнувшись, он толкнул Илью в грудь. Мягков, быстро восстановив равновесие, одним ударом в подбородок послал обидчика отдыхать на траву. А потом, переглянувшись с Плечистым, дал знак Федору уходить. Но тут Толстый, держась за лицо, поднялся.

– Милиция поселка Постромки! – закричал он и дрожащей рукой развернул удостоверение в коричневой корочке. В волнении он заговорил с «оканьем»: «п-о-селка П-о-стр-о-мки». – Только что произошло преступление! – кричал он и от крика становился еще увереннее. – Сопротивление сотруднику милиции! Всех прошу пройти в отделение! Удавлю!

Задушу! Вы у меня попляшете, м-о-ск-о-ли!

Если Мягков по опыту догадался сразу, что милиционер будет выманивать денег, и размышлял, сколько запросит, то Федор с ужасом подумал, что всей его карьере конец, примерно представляя, на сколько светит «сопротивление сотруднику милиции».

И тут послышался громкий, уверенный голос.

Толстый с Плечистым вздрогнули.

Мягков с Ребровым удивленно воззрились на Грибоедова.

– Пракуратура Масквы! – пробасил Гриб и театрально выбросил откуда-то из кармана, словно револьвер, раскрытое удостоверение в красной корочке.

Оба мужчины недоверчиво всмотрелись в фотографию Жени в прокурорской форме и как будто уменьшились ростом. Женя, выпятив нижнюю губу, ногой в белом кеде уверенно встал на туфлю пухломордого и пытливо посмотрел в его маленькие глазки. Толстяк не отнимал ноги, пока сам Грибоедов не убрал свою, оставив пыльный след на лакированной туфле.

– Проедем в прокуратуру? – спросил Гриб официальным тоном.

Милиционер как-то неловко, не сразу попав в карман, сунул корочку в брюки, извинился и поклонился. Плечистый, стараясь не встречаться взглядом с Мягковым, подхватил друга, и они быстро ушли, сверкая в темноте белыми щиколотками.

– Панаехали тут! – крикнул им вослед Женя Грибоедов.

Совершенно счастливый, Женя сел на бревно и снова включил свое радио. Через минуту из него уже полились шаманские звуки язычкового варгана, и Бутусов запел «Тутанхамона»: «Если ты пьешь с ворами – опасайся за свой кошелек…»

– А как Гриб достал корочку, а? – сказал Федор. – Станиславский!

– Эх, ушло время честных драк! – сказал Мягков, махнув рукой Кире, с тревожным лицом наблюдавшей из палатки. – Корочки всякие, тьфу. – Он развернулся и увидел Петьку. – А ты чего не подошел?

– Что ж мне, «прокуратура Гадюкино» надо было сказать?

Покачав головой, Мягков ушел в палатку.

25

С утра все пошло наперекосяк. Вечером договорились сняться с лагеря в шесть утра. Никто слова не сказал против. Однако в двенадцать они были на том же пятачке в лесу, одурманенные запахами полыни и жужжанием шмелей. Солнце выжигало их головы ультрафиолетом. Мошкара тыркалась в зрачки, кузнечики подпрыгивали на три метра, словно пули в коробке. Друзья метались по лагерю и кричали друг на друга. Тонкий визг Недотроговой разлетался по всей Волге. Только альпинист Миловидов, изредка поглядывая то на одного, то на другого, спокойно сидел на рюкзаке, поставив одну ногу на бревно, и деловито стругал палочку.

Компания разделилась на две враждующие группировки. Родители Анны, Илья с Кирой, Федор с Анной и Недотрогова встали в пять, собрались, перекусили, убрали поляну от мусора и давно сидели на пухлых рюкзаках. Петька взял на себя роль «центра зла», Гриб с Пелагеей – равнодушного большинства, а Дэв Медузов – злобствующего эксперта.

Петька Богомолов встал в десять. Сев на складной стульчик возле палатки, он неторопливо и скрупулезно обертывал вещи двойными мусорными мешками, раскладывал в определенном порядке свои шампуни, гели, кремы, аптечки, косметички, средства от комаров, средства для мытья посуды, сковороды, тарелки, ложки, прищепки для белья, веревки, зубочистки, мешочки с личными печеньками, солью, сахаром, перцем. Ему кричали, тыкали ему на часы, даже били. Он ни на кого не обращал внимания. Как позже выяснилось, он открыл один глаз в пять утра, решил, что кругосветка – глупая затея, и теперь никуда не торопился.

Невыспавшийся Грибоедов, готовый идти куда все, пару раз высовывал светлую голову из палатки, напоминал червяка в вязаном спальнике. Глядя на Петьку, он залезал обратно, а в одиннадцать вылез окончательно, с перекинутой через плечо маленькой, почти женской, истертой сумкой. Он жил моментом и ни к чему не готовился, вынуждая других думать за него. Федор с Ильей подошли собирать его палатку.

Через москитную сетку Федор увидел силуэт Пелагеи. Светловолосая широкоскулая нимфа с огромными серыми глазами изящно сидела на коричневом спальнике в белых трусах и растянутой майке в горошек. Она потянулась и начала расчесываться, наклонив голову набок. Пелагея была очень красива. Неожиданно она посмотрела на Федора и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ.

В час дня на солнце, словно упырь, вылез из палатки Дэв Медузов. Поняв, что «все плохо», он довольно улыбнулся и потянулся. Намазав себя белым защитным кремом, он начал расхаживать по лагерю и разглагольствовать, местами тонко, местами умно, местами просто блестяще, о «состоянии текущего состояния и будущем состоянии состояния».

Федор в бессилии привалился спиной на рюкзак и закрыл глаза, как вдруг Гриб подстроил радио и послышалась та музыка.

Гитарный дисторшн Джексона.

Федор вспомнил клип, где юный Маколей Калкин улетает в стену от громкости, а Майкл Джексон танцует с Наоми Кэмпбелл. «Black or white». Зажигательная песня детства. Про то, что не важно, белый ты или черный. Петька ты или Редька. Про любовь.

«Черт, вот это была жизнь! – размышлял Федор с улыбкой позже. – Да, мы поссорились с Петькой, мы все утро ненавидели друг друга, но это были настоящие эмоции, настоящий драйв! Девушки были красотками, у парней горели глаза. Мне было двадцать один, а Пелагее всего девятнадцать. Мы ничего не понимали и не думали тогда, но жили полной жизнью!»

Потом они долго плелись до лодочной базы по желтой пыльной дороге, почти как та компания, что шла в Изумрудный город искать сердце, смелость и мозги. Богомолов не имел сердца, Ребров – смелости, а Мягков, похоже, был без мозгов, но это неточно.

Светловолосая красавица Пелагея надела короткое белое платье в морском стиле, с голубыми полосками, и подол его время от времени подлетал от ветра до живота. Пелагея звонко смеялась и рукой прижимала подол к бедрам. Скоро она начала капризничать, но разве красивые девушки не имеют права капризничать? Виновным в ее мытарствах был назначен Грибоедов, Пелагея бранила беднягу, но Женя тайком выпивал, имел вид хитрого лиса и лез ко всем целоваться.