Томас О'Крихинь - Островитянин

• Название: Островитянин
• Автор: Томас О'Крихинь
• Жанр: Литература 20 века
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-905409-21-9, 978-5-86471-796-7

Томас О'Крихинь (Tomás Ó Criomhthain, 1856–1937) – не просто ирландец и, как следствие, островитянин, а островитянин дважды: уроженец острова Большой Бласкет, расположенного примерно в двух километрах от деревни Дун Хын на западной оконечности полуострова Дангян (Дингл) в графстве Керри – самой западной точки Ирландии и Европы. Жизнь на островах Бласкет не менялась, как бы ни бурлила европейская история, а островитяне придерживались бытовых традиций, а также хранили ирландский язык безо всяких изменений – и безо всяких усилий: они просто так жили. В самом начале XX века, в разгар Ирландского возрождения, гость острова уговорил О'Крихиня составить подробную летопись каждодневного бытия на Бласкете. Итог их пятилетней переписки – один из ключевых документов современной ирландскоязычной литературы и ее вдохновение на весь ХХ век, музей языка, поразительный культурный артефакт и целая особая вселенная, безвозвратно оставшаяся в прошлом.

---

К тому времени как уехал он от нас, в голове у него не осталось ничего такого, чего и я, или Король, да и многие другие не успели уже хорошенько усвоить. Вскоре наставник решил, что я буду понемногу обучать остальных, а он уедет куда-то и сам продолжит учиться, потому что меня он уже ничему научить не мог. За какое-то время я многое у него перенял, но с тех пор как учение стало затягиваться, я им немного пресытился.

Однажды учитель объяснил мне, что делать, повернулся и вышел на свежий воздух. Но к тому сроку, когда он решил вернуться, задание еще не было выполнено. Это раздражило наставника, и тут он вроде как впал в ярость. По правде сказать, это был первый раз, когда мастер при нас себя так вел. Затем он принялся за работу, не говоря лишних слов, потому что быстро взял себя в руки – из страха, что ему самому станет хуже, если он продолжит сердиться.

К нам приходит инспектор

Хотя наставник отличался желтоватым, землистым цветом лица, можно было бы подумать, что, когда приходил инспектор, это был уже совсем другой человек. Лицо у него приобретало некоторую живость, как у того, кто слегка повредился умом. Только я хочу сказать, что мастер становился таким именно в эти минуты, а не всегда, что бы о нем ни говорили. Сам я не держал на учителя зла за то, что поведение его менялось, когда этот докучливый тип заходил в класс. Просто потому, что перед ним дрожь со страху начиналась у всех. У него было четыре глаза, и потому он все видел насквозь – безо всякой лампы или дневного света. И не было в классе такого человека, у кого инспектор вызывал бы интереса больше, чем у Короля, хотя со временем и с ним случилась та же беда: у Короля у самого тоже появились четыре глаза – и у него, чтоб их носить, была на плечах пригожая голова.

По желтоватой гладкой коже инспектора можно было рассудить, что с колыбели он рос где-нибудь в Китае, а из-за диких глаз его можно было подумать, будто он всегда служил в армии – и до сих пор там. Ничего удивительного, что школяры, оказавшись в его власти, дрожали от страха, именно так оно и было.

Все мы – и старшие, и младшие – говорили в такие минуты очень мало, и любое занимавшее нас задание старались делать очень тихо. Совсем скоро учитель подошел ко мне с цифрами на грифельной доске и велел сложить их как можно быстрее. Для меня сосчитать их было сущим пустяком, что я и сделал незамедлительно. А это все инспектор: подкинул цифры мастеру, а тот не умел их сложить.

Поскольку наставник был не слишком здоров, дрожь, в которую его поверг инспектор, вызвала у него тогда тяжелый приступ дурноты, – притом что школа по-прежнему работала каждый день. Учитель сказал, что будет мне безмерно благодарен, если я стану учить всю ораву, а Король станет моим помощником. Трехногая женщина умела еще и портняжить. Она пришла к моей маме и сказала ей загнать меня поскорее в школу, покуда мастер болен:

– А если понадобится лоскутное одеяло, или что-нибудь еще будет нужно, я вам сделаю.

Причина этой просьбы была проста: она боялась, что я устрою забастовку.

Мы с Королем пробыли в учителях, но (только не говори никому) обоих нас хвалить было особенно не за что. То ли невезение наше, то ли проказы учеников помешали нам сделать все так, как мы умели и могли. В то время в школу на Бласкете ходили уже здоровенные взрослые детины, и нас куда больше занимали приемы ухаживания за девочками, чем премудрости науки. Но, как ни крути, в этой роли мы целый месяц провели без печали и забот, хотя сейчас в стране Ирландии редко выпадет месяц, про который можно сказать подобное.

Мастер завел себе обычай заходить в некоторые дома, где был хороший очаг, потому что его все время донимал холод. Когда хозяин, по обыкновению, возвращался с пляжа, он клал перед гостем треть жесткого желтого пирога. Тот опускал его на колено, разламывал пополам и принимался жевать без всякой приправы.

– Хороший соус – голод, – говаривал наставник.

Вскоре умерла трехногая женщина. Их дочь и сын все еще живут в этих краях.

Школа была закрыта еще какой-то срок, так что мы с Королем проводили время на охоте в холмах или на морском побережье.

Если во мне все еще теплилось желание побыть любимчиком, потому что я был самым последним из выводка, то у Короля в точности такое желание имелось потому, что он был самым старшим. И это позволяло нам делать все что душе угодно – ну, почти все.

Однажды утром он пришел ко мне пораньше.

– И подняло же тебя что-то в такую рань, – сказала ему моя мать.

– Иду на охоту, – ответил он. – День уж больно замечательный. Рвану до Кяун-Дув[57] и, может, поймаю с полдюжины кроликов. А где Томаc? Спит еще?

– Ну да, вот именно, – сказала она.

– Я здесь, старик, – отозвался я, различив его голос среди всех, что раздавались в доме.

– Бегом давай вставай, – заторопился он, – и пошли на охоту.

– Но у нас совсем нет приличного снаряжения для охоты.

– Есть, старик. Я принесу хорька.

– Но, боюсь, тебе его не дадут, – усомнился я.

– Я его стащу у дедушки, – сказал он.

Мама дала мне еды, и я не мешкая ее проглотил. С тем, что проглотить было непросто, отлично справилась моя славная жевательная мельница: кусок пирога из грубой желтой муки, какой насытил бы и лошадь; желтая ставрида и молоко напополам с водой.

Мы оба мигом выбежали вон. Король пристроил за пазухой хорька, еще у нас были две хорошие собаки, а у меня на плече лопата. Мы быстро направились к холмам. В поисках кроликов мы наткнулись на крольчатню (таким словом называют место, где собралось прилично кроликов разом и они там плотно набились. А словом «норка» обозначают такое место, где их всего по две или три штуки).

Король вынул хорька из-за пазухи, приладил к нему поводок и пустил в нору. Он поставил силки перед каждым входом в крольчатню, потому что в некоторых было до семи входов. Вскоре оттуда выскочил кролик. Но он быстро попался в силок и свалился, поскольку на конце силка была петля. Король вытащил кролика из петли и снова наладил силок. Не успел он все устроить, как выскочил новый кролик – из противоположного входа. Хорек не выходил из норы, покуда не выгнал к нам последнего кролика. Выбрался оттуда только тогда, когда больше ему не попалось ни единого.

Всего хорек выгнал из той норы семь больших жирных кроликов, и все они попались в силки. Затем мы перешли к следующему месту. Король запустил хорька в другую нору, и нам пришлось подождать какое-то время, прежде чем что-то показалось на поверхности. Наконец из норы выпрыгнул здоровенный сильный кролик. Петля задержала его, но тот вырвал колышек, на котором она была закреплена, и помчался прочь. Однако собаки его настигли.

Когда поздний день начал клониться к вечеру, а солнце покатилось на запад, Король сказал:

– Справились мы неплохо, только вот не сможем унести всех этих кроликов домой, мы ослабли от голода.

– Да я никогда еще не видел человека выносливей тебя, – заметил я. – Скорее кто другой свалится от голода, только не ты. Да я сам их всех домой унесу, если только мы не будем ловить еще.

– Ой, нет, не будем. Не станем больше запускать хорька в норки, он уже устал. А когда он усталый, оставлять его внутри может оказаться опасным, – пояснил Король.

Всего в тот раз мы поймали дюжину с половиной кроликов, приличную кучу, и решили собираться домой. У меня была длинная куртка, а в ней большие удобные карманы с внутренней стороны, а в них – добрая краюха хлеба. Это не я ее туда положил, а мама. Она сказала, что день впереди долгий, а у молодых зверский аппетит. И в этом она не ошиблась. Я вытащил краюху, разломил ее пополам и протянул кусок Королю. В те дни ему было не так уж трудно угодить – короны-то у него тогда еще не было. Король жевал хлеб так сладко, словно тот и правда был ему сладок на вкус. А все потому, что этого хлеба не хватило, чтобы успокоить голод. Зато когда Король доел весь хлеб, он опять почувствовал себя сильным и снова пустил хорька в нору, и еще в две норы, и еще, покуда у нас не набралось по дюжине кроликов на каждого. И мы пошли домой, а маленькая звездочка светила нам в вышине.

Глава седьмая

О том, как семья наша растеклась во все стороны, словно моча Мор. – Закон в действии. – Новые истории Томаса Лысого. – Шивон Рыжая. – Шестеро охотников едут с Острова в Белфаст. – Мой брат Пади возвращается домой из Америки. – Пади Шемас в Дангяне. – «Доброго вам дня, миссис Аткинс!» – Чайный год. – Сборщик с севера.

О том, как семья наша растеклась
во все стороны, словно моча Мор

Раз уж мне случилось упомянуть мочу Мор[58], наверно, было бы правильно, чтобы я разъяснил, какой здесь смысл и что я имею в виду. Когда Мор путешествовала по стране с юга на север, пытаясь отыскать Доннаху Ди, она достигла перевала Мушири, и оттуда ей открылся замечательный вид на все четыре стороны. Моча, когда Мор помочилась, оставила там пятно, след от которого вышел в точности будто перекресток четырех дорог. Какая из дорожек, проложенных влагой, будет самой длинной, по той Мор и собиралась идти дальше, потому как в ту пору не знала пути. Но вышло так, что моча растеклась одинаково по всем дорогам. Вот что сказала тогда Мор: