Томас О'Крихинь - Островитянин

• Название: Островитянин
• Автор: Томас О'Крихинь
• Жанр: Литература 20 века
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-905409-21-9, 978-5-86471-796-7

Томас О'Крихинь (Tomás Ó Criomhthain, 1856–1937) – не просто ирландец и, как следствие, островитянин, а островитянин дважды: уроженец острова Большой Бласкет, расположенного примерно в двух километрах от деревни Дун Хын на западной оконечности полуострова Дангян (Дингл) в графстве Керри – самой западной точки Ирландии и Европы. Жизнь на островах Бласкет не менялась, как бы ни бурлила европейская история, а островитяне придерживались бытовых традиций, а также хранили ирландский язык безо всяких изменений – и безо всяких усилий: они просто так жили. В самом начале XX века, в разгар Ирландского возрождения, гость острова уговорил О'Крихиня составить подробную летопись каждодневного бытия на Бласкете. Итог их пятилетней переписки – один из ключевых документов современной ирландскоязычной литературы и ее вдохновение на весь ХХ век, музей языка, поразительный культурный артефакт и целая особая вселенная, безвозвратно оставшаяся в прошлом.

---

Вот так она и сделала. Мор отправилась назад, к себе домой. И оставалась там, покуда не скончалась, и ее не похоронили ярдах в двадцати от хижины.

Вот так. Ну да не об этом моя история.

Моя сестра Кать вышла замуж и провела всю свою жизнь в маленьком домике в деревне. Муж у нее был хороший охотник. Я часто брал в руку весло и держал парня под водой всякий раз, как нам требовались крабы для наживки. Однажды я продержал его слишком долго, он едва выбрался на поверхность, весь был синего цвета и с тех пор уж мне больше не доверял.

Дом, в который Кать вышла замуж, был похож на тот, из которого она ушла, и точно так же там держали яйца – под крышей в задней части дома. Мужа ее звали Пади Шемас, а отец его был Шемас-старший. Они были родом из семьи Гыхинь. Пади собирался пойти в армию, прежде чем женился, но отец все говорил ему:

– Пади, это ведь тебе, парень, гора на плечи, – давая понять, что сыну надо брать ношу по себе. Всякий раз, когда у деревенских случались ссоры и драки на рынке или ярмарке, Шемас-старший был во главе, кем-то вроде зачинщика. Он приехал на этот Остров из Балиферитера. И муж, и жена – оба были способны ко всякой грубой работе, но умом и сноровкой не отличались. Под крышей дома были куриные гнезда, и для Кать не составляло большого труда залезать туда и присматривать за ними, но это ей нравилось гораздо больше, чем вынимать оттуда яйца.

Сейчас я на время должен буду оставить их спорить и ругаться друг с другом, пока моя история не приведет к ним снова.

Мой брат Пади женился через год после Кать на девушке из Дун-Хына, дочери ткача. У них родилось двое сыновей. Когда она скончалась, младшему было всего три месяца, и пришлось моей бедной матери взяться растить его, после того как она уже подняла на ноги собственных детей. Майре все еще жила в Америке, Нора и Айлинь – дома. Майре не хотела возвращаться, пока две другие сестры не окажутся в Штатах вслед за ней. Так потом и вышло. Совсем скоро Майре переслала им деньги на проезд. Всего через год они уехали. Когда Майре убедилась, что у сестер уже раскрылись глаза и они смогут позаботиться о себе на новом месте, то стала подумывать над тем, чтоб выдвигаться обратно. Здесь у нее все еще жил маленький сын, и ей нужно было прибегнуть к помощи правосудия для него и для себя самой, чтобы привлечь по закону дядю, который оставил их без средств. Майре без промедления отправилась в путь и прибыла на Бласкет в конце осени, взяв с собой в дорогу без малого сто фунтов.

Закон в действии

Вскоре после приезда Майре привела в действие судебные законы. К тому времени как она закончила разбираться с дядей, братом ее мужа, ценного у него осталось немного. Сама Майре получила большую компенсацию, а сумму, что причиталась ее сыну, положили в банк. Незадолго до того ей стукнуло в голову выйти замуж еще раз – за здоровенного и крепкого молодого увальня, у которого совсем ничегошеньки не было, кроме одежды, да и та была уже неважнецкая.

Они выстроили себе домик и зажили там, как и все. Здоровяк оказался хорошим охотником; и, конечно, сама Майре жила бережливо и чутко, как кролик, – то есть как всякий, кто повидал Америку и провел там какое-то время.

Когда сын Майре вырос, он и сам отправился в Новый Свет, а вскоре та же муха укусила моего брата Пади. Никто и не знал, где он, пока он уже не переплыл пол-океана на запад. Двое его сорванцов остались с моей матерью. К тому времени отец уже крепко состарился, и в конце концов не осталось никого, кто мог бы содержать дом, кроме всеобщего любимца – меня. Я был любимчиком ровно до тех пор, пока мог сидеть у них у всех на коленях. И погляди, как же скоро пришлось всем нам расстаться друг с другом. Были потехи, шутки, время, которое мы проводили с удовольствием до еды, за едой и после, а теперь ничего не осталось, кроме голоса ведьмы-соседки да бормотания Томаса Лысого. Но хорошо хоть они еще здесь, как говаривал цветущий мужчина дряхлому и скрюченному.

Хотя Томас Лысый был замечательным рассказчиком, я вовсе не так уж много времени провел в его обществе; впрочем, я часто сиживал с ним поздними вечерами, когда повсюду был сильный холод, – как и велела мне мама, а мне всегда было полезнее ей не перечить. Однажды ближе к ночи, когда я сидел дома, Томаc начал рассказ, а у него всегда находилась какая-нибудь чудна́я история.

– Донал, – сказал он моему отцу, – а у тебя Шивон Рыжая когда-нибудь выудила из кармана хоть пенни?

– Да нет, не выудила, – ответил отец.

– Немного на этом Острове таких, как ты, кто от нее не пострадал.

– А правда, что однажды она и тебя впутала в свои дела?

– Впутала и дважды, и трижды, – сказал Томас. – И конечно, оставила без гроша моего дядю, Пади-старшего. Пока эта женщина занималась своим ремеслом, она успела вытянуть у него из кармана пятнадцать фунтов.

– Юристы из Дангяна были у нее в большой чести, – вспомнил отец. – И их самих это вполне устраивало.

– Она снимала с меня по пятнадцать шиллингов каждый раз в тех трех случаях, когда мне пришлось иметь с ней дело, – сказал Томас.

– Ну, ты ей как следует заплатил!

– Сам Царь Небесный не смог бы с ней расплатиться! Если б она продолжила еще хотя бы год с тем же размахом, сегодня на этом Острове не осталось бы ни единой живой души, – сообщил Томаc.

– Она была хуже любого пристава! – воскликнул отец.

– Да она была хуже самого дьявола! – сказал Томас Лысый. – Пусть даже Бог и не судил ей долго ходить по земле. Она, словно падший ангел, могла делать все, что ей заблагорассудится, к добру или к худу, – добавил он.

Шивон Рыжая

Об этой женщине я уже упоминал. Она разоряла мужчин, привлекая их к суду каждый божий день, постоянно предъявляла им обвинения, вечно взыскивала долги, и мужчины от нее очень страдали.

Она осталась вдовой с тех пор, как ее муж погиб на охоте. У Шивон был надел земли и двое детей, сын и дочь. Как только она перестала горевать по мужу, ее припекло снова связать себя браком. Томас Лысый рассказывал, что подобной женщины не нашлось бы во всем Керри: крепкая, сильная, статная, с ладной фигурой и светлой кожей.

– А еще, – говорил он, – Шивон никогда не брала с собой плаща ни в жару, ни в дождь. Но всякий раз, когда было нужно, она распускала великолепную копну волос, что были собраны у ней на затылке. И в чистом золоте не было такого сияния, как в этих волосах.

– Разве не удивительно, что она так и не подалась снова замуж? – спросил отец.

– Ой, да она много раз порывалась, только вот дурная слава обгоняла ее каждый раз, как Шивон бралась устроить себе замужество. И все мужчины сторонились ее, стоило ей к ним подойти.

– А правда, Томаc, – сказала моя мать, – как же это она проворачивала такие трюки, что могла привлекать мужчин к суду когда б ни захотела?

– А вот как, добрая женщина, – отвечал Томас Лысый. – Жила в то время на островах благородная дама, которая обладала большой властью. И вот обе эти женщины, она и Шивон, вступили в сговор – так, что могли обстряпывать все, чего им только хотелось.

– А разве трудно было бы какому-нибудь мужчине просто пришибить ее одним ударом? – спросила мать. – Это же проще, чем бегать от нее вот так.

– Да что ты, вот тогда та самая благородная дама велела бы повесить на первом же суку любого, кто посмел бы тронуть Шивон хотя бы кончиком пальца. Разве ты не понимаешь, что никто не мог извернуться так, чтобы совсем не иметь с ней дела? Однажды Пади-старший оказался в тех местах. Острой лопатой он собрался резать торф на болоте, потому что был недоволен тем, сколько уже успел нарезать, и вот этот самый миг перед ним появилась Шивон.

– Уходи с этого места! – сказала она. – По-моему, ты уже достаточно нарезал в счет своей аренды у этого холма.

– Уйду, когда мне захочется, – ответил Пади.

Тут Шивон, ни слова больше не сказав, уселась перед ним прямо в болотце, растопырившись во все стороны.

– Сейчас посмотрим, уйдешь ты или нет!

Пади поднял лопату, чтоб зашибить ее одним ударом и оставить лежать мертвой в болоте; но, верно, Бог его удержал, потому как был он человек очень сильный и вспыльчивый. Хотя часто потом он говорил мне, что простил ее только ради своих маленьких детей, которые от него зависели и не смогли бы одни прокормиться и выжить. «Потому как я хорошо знал, что меня за это сразу бы повесили», – так он говорил.

Когда Шивон расселась перед Пади на болоте, первым же делом она выдала ему такое замечание:

– Сразу видно, что у тебя в костях прыти не хватает, да и для этой твоей штуки, которая ходит туда-сюда, сейчас уже не лучшие времена.

– Удивительно, как это она всех и каждого на Западе[59] не перевешала, – заметила мать, – если уж она была такая женщина.

– Ох, милая моя, – ответил Томас, – Она, конечно, не натворила всего, что могла, там, где жила, но и в других местах тоже без дела не оставалась. Ты слыхала, что она учинила со свиньей, какая была у Михяла Младшего?