Людмила Мартова - Последний штрих к портрету

• Название: Последний штрих к портрету
• Автор: Людмила Мартова
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2021
• ISBN: 978-5-04-117323-4

Катя Холодова восхищается бабушкой своей подруги: Аглая Тихоновна стойко перенесла не одну трагедию, сохранив и стать, и стиль, и манеры, отличающие потомственную дворянку. Новую внезапную беду Аглая Тихоновна встречает не дрогнув, но Катя-то видит, что пожилая дама напугана. Кажется, призраки оживают, не желая более хранить тайны прошлого, и мирная жизнь пожилой аристократки превращается в сущий кошмар с убийствами, шантажом и поисками мифического золота… Или золото все-таки было?

---

Дома никого не было. Борис был на репетиции, Димка и Оля в школе, Вера у портнихи. Вообще-то, вернувшись с ночного дежурства, Аглая собиралась поспать пару часов, пользуясь царившей в квартире тишиной, но вместо этого достала тонкий ножичек для разрезания страниц, оставшийся еще от бабушки, вскрыла замусоленный конверт, погладила пальцами неровные строчки, написанные знакомым, до боли родным почерком, достала листок бумаги из ученической тетрадки в косую полосочку. «Дорогая, любимая моя Глаша», – так начиналось письмо.

К тому времени, как Вера вернулась от своей портнихи, Аглая уже приняла решение. Через три недели, которые потребовались на то, чтобы уволиться с работы, собрать вещи и запастись всем необходимым, они с Олей стояли на перроне, прощаясь с Верой, чтобы уехать в Магадан. Там на поселении жил Александр Лавров, отпущенный из лагеря, но не до конца освобожденный. Там, рядом с мужем и отцом, теперь предстояло жить Аглае Дмитриевне и Ольге.

Там, в Магадане, спустя три года они остались вдвоем, когда Александр Лавров умер от туберкулеза. Там, спустя пару месяцев после его смерти, начальник прииска, на котором Саша «заработал» этот самый туберкулез, переведенный по партийной линии в Магадан, сделал предложение двадцатилетней Ольге, с которой не сводил глаз при встречах. Там Аглая Дмитриевна, прикинув, что ждет их с дочерью, если они откажутся, настояла на том, чтобы Ольга предложение приняла. И там, в Магадане, родилась маленькая Глаша, названная родителями в честь бабушки.

Аглая Дмитриевна баюкала Аглаю Тихоновну, с нежностью вглядываясь в крошечное личико, так похожее на ее собственное. И Верино. И бабушкино. Тонкие аристовские черты победили и лавровские, и колокольцевские гены. Хорошо это или плохо, укачивающая внучку бабушка не знала.

* * *

Наши дни, Москва

Аглая Тихоновна выглядела совершенно спокойно, но Катя не знала, хорошо это или плохо. Пожилая женщина всегда умела держать себя в руках. Еще бы, она же хирург, но по трепетавшим ноздрям Катя все-таки догадывалась, что внутри у бабушки ее подружки бушует ураган, чреватый сердечным приступом. Еще бы, такие новости.

По зрелом размышлении, внезапная смерть школьной подружки, которую Аглая Тихоновна не видела больше пятидесяти лет, не должна была нанести ей никакой душевной травмы. Потрясенной именинница действительно не выглядела. Узнав, что случилось, деловито велела внучке собираться и ехать к подруге.

– Но, Аглая Тихоновна, а вы как же одна останетесь? – запротестовала Катя.

– Анюте Глаша сейчас нужнее. У человека горе, значит, нельзя оставаться в стороне, – отрезала пожилая женщина. – А со мной ничего не случится. А если ты останешься и поможешь мне помыть посуду, то тем более. Оставайся, Катюша, чайку попьем, поболтаем.

Показалось Катерине, или Аглая Тихоновна хотела о чем-то с ней поговорить…

– Миша, ты поезжай домой, – сказала она переминающемуся с ноги на ногу родственнику хозяев дома. – Ты извини, мы тебя и так задержали.

– Да я ж понимаю. Ничего себе новости. И кому старуха могла понадобиться? Известно хоть, украли у нее что-то или нет?

– Да не знаем мы, – досадливо сказала Катя. – Аня так рыдала, что я вообще почти ничего не могла разобрать. Миш, ты бы подвез Глашу к ней, чтобы она транспортом не пользовалась. За руль же не сесть, она вино пила.

– Ладно, подвезу, – покладисто согласился тот.

– Мишенька, хоть ты и есть мой любимый троюродный племянник, но и тебе непозволительно хамить, – сообщила вдруг Аглая Тихоновна. Все посмотрели на нее в немом изумлении, потому что интеллигентный Михаил хамить не мог по определению. – Ты назвал Нюрку старухой и, исходя из того, что мы учились в одном классе, ты считаешь старухой и меня. Для этого, несомненно, есть все основания, уж коли сегодня мы отметили мое шестидесятивосьмилетие, но все-таки мне всегда казалось, что воспитание должно позволить тебе держать свое мнение при себе, а язык за зубами.

От отповеди Михаил покраснел как рак.

– Тетя Глаша, виноват, не подумал, каюсь, – сказал он и склонил голову. – Глупость сморозил.

– Да ладно, ты же не со зла. Для вас все, кто старше вас лет на десять, уже старики и старухи, так что мне не на что обижаться. Я и не обижаюсь, если только расстраиваюсь из-за пробелов в твоем воспитании, к исправлению которых не приложила руку.

– Тетя…

Аглая Тихоновна махнула рукой:

– Не нуди, Миша, поезжай. Вон и Глаша уже собралась. А мы с Катюшей посуду перемоем, не торопясь.

Хлопнула входная дверь, и Катя с Аглаей Тихоновной остались вдвоем.

– Может, вам полежать? – спросила Катя с надеждой, отлично, впрочем, зная ответ на свое предложение. – Я прекрасно сама все вымою и уберу.

– Ты у нас не в прислугах, деточка, – отрезала Аглая Тихоновна, когда она говорила таким тоном, спорить было бесполезно. – Так что я буду очень благодарна тебе, если ты мне поможешь, но не более того.

Она сама встала к раковине, заставив Катю, после того как она принесла на кухню всю посуду, сесть у стола. С этой позиции ей была видна только спина Аглаи Тихоновны, прямая, узкая, практически девичья спина, и по ее напряжению Катя вдруг поняла, что хозяйка квартиры вовсе не так спокойна, как хочет показаться.

– Аглая Тихоновна, вы что-то знаете?

Спина дрогнула, словно ее застали врасплох.

– Что?

– Вы знаете, почему могли убить эту вашу… Нюру. Интересно, как ее на самом деле зовут, то есть звали.

– Антонина. Девичья фамилия у нее была Селезнева, а по мужу, стало быть, она Демидова. Хотя я этого не знала, пока она в Москве не объявилась. Мы расстались в июле шестьдесят девятого, когда я уезжала из Магадана. Мы с Иринкой уезжали, третьей нашей подружкой. Я больше никогда не была в Магадане, потому что у меня там никого не осталось. Не к кому было возвращаться. А Нюрка, Тоня то есть, так мечтала приехать к нам в Москву, но у ее мамы денег не было, она на хлебокомбинате работала, Нюрку одна растила, так что не было ни малейшего шанса ее увидеть. Тогда я была в этом уверена. Я же даже не знала, что она замуж вышла, во Владивосток переехала. А у нее сын, оказывается, вице-адмиралом флота стал, внучка актрисой. Зигзаг судьбы, ничто иное.

– А третья ваша подруга неужели ничего вам за эти годы не рассказывала? Или она тоже не знала?

Аглая Тихоновна повернулась и посмотрела на Катю дикими, почти сумасшедшими глазами.

– Иринка? Деточка, она не могла ничего знать и рассказать. Она умерла.

– Давно?

– Пятьдесят лет назад. Как раз по дороге из Магадана в Москву. Мы же должны были самолетом лететь, папа мой, царствие ему небесное, нам два билета купил, но из-за похорон моей семьи самолет улетел без нас. Я бы сдалась, не поехала. Я тогда в таком состоянии была, что мне ни Москвы не надо было, ни института, ничего. Но Иринка мне не дала. Она вообще пробивная была, упертая, если чего в голову втемяшится, то все, не собьешь. Она меня и убедила, что в Магадане мне оставаться незачем. Что там делать одной? В общем, она меня убедила, что отступать от намеченных планов нельзя. На новые билеты на самолет денег, конечно, не было, у меня вообще тогда ничего не осталось, только то, что было на мне надето в тот проклятый день рождения. В общем, она договорилась с водителем грузовика, который в Якутск ехал. Трасса «Колыма», слышала о такой, деточка? В общем, мы должны были добраться до Якутска. Там у Иринки жила какая-то тетка, которая нашла оказию отправить нас в Большой Невер, чтобы там сесть на поезд и уехать в Москву.

– И что случилось? – с замиранием сердца спросила Катя.

– Машина застряла, нам пришлось ее выталкивать. Трасса «Колыма» и сейчас-то не в очень хорошем состоянии, говорят, а уж пятьдесят лет назад и говорить было не о чем. Шел дождь, было холодно. Мы обе простудились, и я, и Иринка. Тетка ее, конечно, разохалась, пыталась ноги нам парить, чаем с малиной отпаивать, баню растопила. По-хорошему, Иринке отлежаться надо было пару дней, но мы не могли задерживаться. Та машина, которая в Большой Невер шла, не стала бы нас ждать. Да и билетам на поезд мы не могли дать пропасть, других денег у нас не было. В общем, в поезд Благовещенск – Чита в Большом Невере обе сели с насморком, кашлем и температурой, а в дороге у Иринки началась пневмония. С температурой под сорок в Чите ее увезли в больницу, прямо с поезда сняли, и ночью Иринка умерла. Так я и осталась совсем одна. Без семьи, без подруги, без денег… В поезд меня посадили, добрые люди помогли билет переоформить, так что до Москвы я все-таки добралась. И в институт поступила. Тот, в который Иринка мечтала, а я вслед за ней собиралась. В медицинский. Вопреки обстоятельствам, вопреки судьбе, вопреки всему.

Катя порывисто вскочила со стула, наклонилась и поцеловала Аглаю Тихоновну в мокрую морщинистую руку. Та с улыбкой смотрела на стоящую перед ней молодую женщину.

– Брось, Катенька. Я понимаю, что в тебя вселяют трепет испытания, через которые мне довелось пройти, но наше поколение и не на то было способно. Особенно мы, родившиеся и выросшие в Магадане. Дети зэков и вертухаев, как я в каком-то стихотворении вычитала. И те и другие обладали чудовищным стремлением выжить. Вот я и выжила.