Евгений Елизаров - Слово о слове

• Название: Слово о слове
• Автор: Евгений Елизаров
• Жанр: Философия

Бернард Шоу в своем «Пигмалионе» сформулировал мысль о том, что овладение подлинной культурой речи способно полностью преобразовать человека, пересоздать его бессмертную душу. Философский анализ показывает, что не только цеховая гордость выдающегося филолога движет сюжет этой парадоксальной пьесы. Существуют вполне объективные основания для таких утверждений. Речевое общение и творчество, слово и нравственность, влияние особенностей взаимопонимания на формирование человека и определение исторических судеб целых народов составляют предмет философского исследования «Слово о слове».

---

Но если любое действие человека становится знаком, то ограничивать конечный его результат созданием одних лишь вещей оказывается невозможно. Другими словами, отсюда следует, что суть человеческого назначения не может быть сведена к построению каких-то машин, технологий или парламентарных систем, в своей совокупности олицетворяющих его цивилизацию. Все это – только внешность единого всевселенского созидательного потока. В природе человека творить, но в конечном счете единственным предметом его творчества является только бессмертная его душа. А значит, и любая создаваемая им вещь, да хотя бы тот же ватерклозет, скрывает в себе не столько то, легко доступное различению Базаровых, – утилитарное измерение обыкновенной санитарии, что ограждает человека от элементарной заразы, сколько что-то метафизическое и трансцендентное всякой прагматике.

Единственным началом созидания может быть только порыв человека к добру. А значит, выводом сказанного предстает и то, что приносимое человеком зло вовсе не является извечным атрибутом его собственной природы, как не является убийство атрибутивным свойством впервые поднятого и обработанного им камня. Сотканный из плоти, он вынужден жить и действовать в физическом мире, меж тем все вещественное в этом мире имеет свои законы. Одним словом, причиняемое человеком человеку страдание это не столько его вина, сколько, может быть, его печаль. Впрочем, как мы уже могли видеть, эта печаль одновременно – и род той скорби, умножением которой, по словам Екклезиаста, умножается познание человека, и средство его же исцеления от всякой боли. Ведь в конечном счете именно благодаря тому, что любой порыв души должен быть облачен в материализованное движение его же плоти, человек и обретает способность чувства, а значит, и способность сочувствия чужому страданию. И не сочувствие ли образует собой квинтэссенцию нравственности, сострадание и совесть – только ли приставка роднит эти понятия?

Да, это так: уже само появление человека на свет сопровождается страданием, но именно страдание – суть подлинное имя тому, что кладет начало добру. Наверное, боль, сопровождающая всякое физическое действие, и в самом деле необходима для воцарения всего того, ради чего оно предпринимается. Запечатленная ли в Евангелиях искупительная жертва Спасителя, апокриф ли Мастера – парафраз именно этой вечной скорбной истины. Как знать, может быть, до поры даже существует и какая-то пропорциональная зависимость между степенью ее концентрации в мире и величиной лишь через нее обретаемой человеком благодати. Наверное, сначала мир должен переполниться болью, чтобы, наконец, она отозвалась не только в тех, кого вздергивают на дыбу, но и в сердцах тех, кто праздно глазеет на вершимое действо со стороны. Савонарола отказался взойти на пыточный костер, и – может быть, во многом именно этим – сгубил себя: не знающий пощады к другим, не вправе рассчитывать на снисхождение тех, кого он вел за собой. Но с ним тотчас же сгинуло и все проповеданное им. Меж тем, неисчислимые жертвы первохристиан сумели сломить даже всевластную государственную машину необъятной мировой империи. Самосожжения старообрядцев оказались недостаточны для вразумления новоявленного Антихриста-Петра. Но кровавая волна террора, захлестнувшего восставшую Францию, заставила содрогнуться от ужаса даже его духовных отцов, и создатели революционных трибуналов сами пошли на эшафот только для того, чтобы остановить его. В "Докторе Живаго" у Пастернака есть образ жертвенной свечи, которой в начале ХХ столетия вспыхнула многострадальная наша Россия, может быть, во искупление грехов целого мира…

Без исключения все вершимое человеком обретает функции знака, а значит, даже независимо от его воли, все то сокровенное, что двигало им, органически включается в тот неосязаемый единый вселенский процесс, результатом которого является формирование и духовного облика целых поколений, и души каждого из нас. И вот, наконец, пробуждение ли совести, становление ли нравственности – разные имена в сущности одного и того же – кладет начало какому-то новому этапу в развитии Вселенной. И если находящегося во власти родового сознания – и родовой морали – человека способен остановить только стон истязаемых толпищ, то новозаветную душу потрясает боль одного.

И теперь уже не материал, не формы, не объемы той вещественности, в которой воплощается сокрытое от внешнего взгляда движение новопробужденной человеческой души, оказываются решающим в знакообразовании. Поражающие воображение смертного пирамиды египетских фараонов и тихое "Remember!" низложенного английского венценосца, запечатленное клинописью ассирийских царей ниспровержение великих империй, и незаметная вязанка хвороста, принесенная на костер во имя спасения заблудшего какой-то благочестивой старушкой… истребление в водах всемирного потопа всего незадавшегося человеческого рода и принесение в жертву Одного – что больше?

Сопровождаемое сотрясением земной тверди и затмением солнца распятие Богочеловека – и в сущности мало кем замеченная казнь мало кому известного бродяги-Иешуа, что в самом деле покоится в действительном основании той легенды, которая положила начало нравственному обращению целых народов?

Исполненное совестью, незримое движение человеческой души, тихое слово – есть ли что более действенное в этом мире?…