Лев Прозоров (Озар Ворон) - Язычники крещёной Руси. Повести Чёрных лет

• Название: Язычники крещёной Руси. Повести Чёрных лет
• Автор: Лев Прозоров (Озар Ворон)
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2006

Дохристианскую Русь окружает немало мифов — крещение было переломным этапом, чёрными страницами русской истории. Новая вера прошла долгий и кровавый путь. Восемь веков продолжалась борьба христиан и союзных им двоеверцев против русского язычества, против тех, кто сознательно и последовательно исповедовал веру пращуров, отказываясь склоняться перед чужеземным богом. Так в чём же был культ наших предков? Из-за чего новая вера встречала такое сопротивление славян? И как в конечном итоге причудливо переплелись верования и обряды таких разных и таких схожих религий?

---

Домовой и леший охотно принимали освящённые в церкви пасхальные яйца, домовые на Пасху выходили христосоваться — картина, по чести сказать, поражающая воображение.

Так и видишь, как навстречу возвращающимся с пасхальной заутрени по хрустящему снежку хозяевам вылезает из-за клети в синих вешних сумерках нечто мохнатенькое и радостно объявляет: "Христос воскресе!"

И более того, существовал особый обряд христосования с одним из самых склочных, взбалмошных и опасных обитателей мужицкого подворья — овинником. Священник с образами подходил к овину и провозглашал: "Христос воскресе!"

В это время владелец овина, лёжа в вывернутом мехом наружу тулупе в яме под овином, где разводили огонь для сушки снопов и которая, как подпечье в избе, считалась вотчиной Хозяина, ответствовал: "Воистину воскресе!"

После чего полагал себя на весь год застрахованным от проказливых, а подчас и просто жестоких выходок овинного духа.

Белорусы вообще выходили на Пасху к ближайшему бурелому и сообщали "благую весть" о Воскресении Христа Хозяевам полей, лесов, домов и вод, "с хозяюшкой, зь дзетками!" (о реакции Хозяев на это известие история… точнее, этнография умалчивает).

Водяной оборудовал себе логово по возможности в том омуте, над которым возвышалась церковь Святого Ильи. Да что там омуты — в церкви, на колокольне, обитало загадочное и небезопасное существо "колокольный ман" (он же "колокольный мертвец")!

Вообще русские крещёные люди всю тысячу лет не очень верили в способность церковных, христианских обрядов и символов защищать от "нечисти".

Первые примеры такого подхода подаёт не какой-то полуграмотный мужик, а "святой преподобный" Нестор-летописец. Он пишет, как очевидец, что некий праведный монах видел, как по церкви Печерской обители во время службы гулял бес "в одежде ляха" и отвлекал монахов от богослужения.

Только вдумайтесь — освящённая земля, монастырь, церковь, служба, кадится ладан, кругом иконы, кресты, непрерывно возглашается "имя Божие", присутствуют несколько святых — и посреди всего этого преспокойно гуляет и делает своё чёрное дело нечистый!

И в той же летописи, несколькими строками ниже: бесы ночью рыскали по Полоцку, истребляя всех, кто осмеливался выйти из дома. Те же полочане, что не покинули домов, уцелели.

То есть, церковь — не защита от бесов, а дом полочанина подданного князя-оборотня Всеслава с его языческими оберегами и "гарнизоном" домашних божков — защита!

Так же было и впоследствии — у Гоголя ("Вий") нечистая сила беснуется в церкви, не обращая внимания на кресты и иконы и Хома Брут спасается от неё не столько молитвой и крестом, сколько языческим обережным кругом.

Такой несклонный к язычеству человек, как диакон Кураев, свидетельствует: "выбирая между магией и церковью, герои русских сказок "предпочитают обращаться именно к магии. Молитва… считается недостаточной защитой. Например, в храмах (?! — Л.П.) от восставших покойников-колдунов защищаются начертанием круга, гвоздями и молотком, сковородкой, а не просто (?! — Л.П.) мольбой к Господу".

В русских былинах Василий Буслаев безнаказанно кощунствует над христианскими святынями Новгорода, расправляется под глумливое "вот тебе яичко — Христос воскрес!" с крёстным отцом, монахом, разбивает колокол собора Святой Софии, голым купается в Иордан-реке, но гибнет, посягнув на святыни языческие — "бел-горюч камень" и мёртвую голову.

Русские мужики верили, что от досаждающей или угрожающей нечисти, если крестное знамение и молитва не помогают (!!!), надо избавляться… матерной бранью (происходящей от языческих заклятий[2]).

То есть, через тысячу лет проходит вера крещёных, искренне полагающих себя христианами русских людей в то, что языческие святыни, символы, обряды — сильнее!

О языческом происхождении всех этих оберегов они, конечно, не задумывались, а зачастую и просто не знали, но явно предпочитали их кресту и молитве.

И это ещё не всё — но и этого достаточно. Неужели всё это — христианство?

Повторюсь — чтобы согласиться с этим, нужно утратить всякое уважение к учению Христа и церкви, или выдумать для него какое-то другое название.

Но при том, назвать все это язычеством тоже трудно. При всей языческой сущности исповедуемых русским крестьянином — и не только крестьянином — воззрений и совершаемых им обрядов он-то искренне считал себя православным христианином.

Именно эти люди, чтившие домовых пасхальными яичками, а святых — плясками и жертвенными быками, случалось, умирали за свою веру, которую, повторяю, искренне считали христианской.

Так было с одним солдатом, во время покорения Хивинского ханства попавшим в плен и отказавшимся спасти себе жизнь ценой принятия ислама[3]. История эта описана в "Дневниках" Достоевского.

Двоюродная бабушка автора этих строк, помнящая и свято блюдущая десятки не имеющих отношения к христианству примет (деньги при купле-продаже из рук в руки не давать и не брать, ничего не давать и не брать через порог, продавая сыпучую снедь — крупу, муку — разбросать по пригоршне по углам — "чтоб в доме не переводилась" и так далее), молилась по бумажке.

При этом, читала написанное не то второпях, не то не очень трезвым "батюшкой" совершенно не вдумываясь, озвучивая иной раз воистину жуткие словосочетания — "благословен будь плод червя твоего". Но при этом именно себя, а не, скажем, евангелистов из "Дела веры", считала верующей христианкой.

"А у них и веры никакой нет, — разочарованно рассказывала она по возвращении с молитвенного собрания, куда её заманила родственница, — сидят в доме и поют". Вера без церкви-храма, без образов, без не очень понятного ритуала за веру не считается! А ведь это был конец XX века…

Итак, назвать этих людей христианами — оказать неуважение христианству, язычниками — неуважение им.

Иного определения, показывающего двойственную, двойную природу религии, которую исповедовала Русь несколько последних столетий, не подберешь — двоеверие!

И современные радетели церковного, казённого православия совершенно напрасно тщатся записать себе "в актив" труды и подвиги русских "православных" двоеверцев — солдат, крестьян, зодчих, монахов, правителей, полководцев.

Впоследствии мы подробно рассмотрим, что стало с православием и с Россией, когда церковь объявила и, на свою голову, выиграла войну "пережиткам язычества" в душе и жизни русского народа.

Сейчас хочется поговорить о другом. Многие авторы — особенно из числа публицистов — видят в русском двоеверии нечто неповторимое, единственное в своём роде. "Неоязычники" похваляются — вот какое живучее наше, русское язычество, не чета иным-прочим.

Православные — и в особенности православствуюЩие — видят в этом повод ещё раз похвалить русскую церковь — вот, мол, какая она добрая, терпимая, внимательная к национальным традициям и истокам, не то что злые-плохие католики.

Наконец, западники-либералы нашли в этом очередной недостаток "отсталой" России, в который её можно в очередной раз, компенсируя собственную неполноценность, сладострастно ткнуть носом: "Какие дураки эти глуповские мужики!"

Особенно отличился этим некий Андрей Буровский в своей, в рекламном "соавторстве" с "королём русского боевика" А. Бушковым[4] книжке "Россия, которой не было — 2. Русская Атлантида".

Целая глава в этой книге называется "Московское православие" и живописует все "ужасы" погрязшего в двоеверии русского народа, противопоставляя его христианнейшим европейцам и, в частности, жителям Западной Руси.

По чести сказать, по прочтении опуса Буровского мне стало — непривычное чувство! — обидно за русское православие. Придётся выступить в новом для себя качестве его защитника и расставить всё по своим местам. И не для того, чтобы спорить с Буровским. С Буровским спорить очень трудно.

Трудно спорить с человеком, гордо подписывающимся "кандидат исторических наук" и заявляющим, что князья-мученики Борис Ростовский и Глеб Муромский "жили в Галиче" (с. 17), "задвигающим" Святослава Храброго из X века в IX, делая его современником Кирилла и Мефодия, да ещё и приписывая ему желание перенести столицу в сожжённый ещё его матерью Ольгой Искоростень, который к тому же отчего-то расположен не на своём законном месте — на впадающей к западу от Киева в Припять речке Уж, а "на Дунае" (с. 87).

Трудно спорить с человеком, подписывающимся "доктор философских наук" и приписывающим христианам какую-то жуткую ересь в стиле "нью эйдж" о благодати, которая-де создавалась (!!!) "святыми людьми за тысячелетия и века" (с. 307).

А я-то, нехристь, в простоте своей полагал, что благодать от Бога исходит…

Или вот ещё удивительное открытие из религиозной области: "бесов видят как раз люди, упавшие ниже обычного человека; те, кто становится "достоин" лицезреть как раз тех, кого мы обычно не замечаем" (с. 295).