Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение

• Название: Человек-землетрясение
• Автор: Хайнц Конзалик
• Издательство: Олимп
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1993

Хайнц Г. Конзалик – популярнейший западногерманский писатель, автор многих остросюжетных романов, выпущенных на Западе огромными тиражами. На русском языке произведения Конзалика издаются впервые.

Главный герой романа «Человек-землетрясение» Боб Баррайс – наследник миллионного состояния, ведущий беззаботную жизнь красавца-плейбоя. Друзья и возлюбленные, попадающие в плен его обаяния, гибнут один за другим. Идя по жизни, Боб Баррайс все разрушает на своем пути и в конце концов погибает сам.

---

– Прямо завтра…

– И вы возьмете меня с собой?

– Это будет самая прекрасная поездка на юг в моей жизни.

– Оставьте! – сказала она сухо, нервно перебирая пальцами, судорожно сжимая их и бессмысленно теребя платье. – Когда вы заедете за мной?

– Скажем, завтра в девять утра?

– Тогда нам придется заночевать в пути?

– Конечно, – ответил невинно Баррайс. – Может быть, в Гренобле. Разве я похож на мужчину, который внушает страх? Я обещаю, что не совершу убийства на сексуальной почве…

При этом он улыбнулся, и улыбка его была страшной. Но Ева Коттман не распознала этого и улыбнулась в ответ, как будто замечание было действительно очень остроумным. Но потом ее глаза опять погрустнели.

– Зачем мне, собственно, ехать в Канны? – спросила она тихо. – Почему я должна все это видеть?

– Знающие мужчины мне всегда рассказывали, что женщины умеют бороться за свою любовь. Сам я этого никогда не испытывал, так как за меня не надо бороться, я всегда готов, и мне тоже не приходилось бороться за женщину, если она мне нравилась. Я протягивал руку и брал ее, как пойманную птичку. Но вы другая, Ева, а Гельмут тем более… Для вас любовь не просто секс, вы любите сердцем, хотя это не что иное, как глупый пульсирующий мускул. Просто звучит романтичнее: любящее сердце. – Он погасил сигарету в стеклянной пепельнице и обхватил руками приподнятое колено. – Я ведь просто хочу помочь вам, Ева, и Гельмуту тоже. Он такой хороший парень и друг… но однажды может поскользнуться и самый лучший конькобежец…

– Ну хорошо. Завтра в девять! – Ева Коттман протянула Бобу руку. Ему пришлось вскочить, хотя он и не считал еще свой визит завершенным. – Вы не обидитесь, если я попрошу вас оставить меня теперь одну? Сердце… – она вымученно улыбнулась. – Вы сами только что говорили…

– Собственно, я собирался пойти с вами куда-нибудь поесть.

– Не теперь. Пожалуйста…

Ее голос был тихим и жалким, как у заблудившегося ребенка, спрашивающего дорогу. Баррайс взял ее вялую руку, поцеловал ее и с удивлением обнаружил, что она пахла ландышами. Он любил ландыши. Это был запах сладкого мотовства. Впервые так пахло, когда тетя Эллен доказала ему, какие свойства таит в себе зрелая голодная женщина. Тогда ему было шестнадцать. С тех пор аромат ландышей сопровождал его всю жизнь. Удивительно, как много женщин предпочитали этот нежный запах, но самое удивительное, что, почувствовав его, Боб Баррайс терял свою уверенность победителя, становился безвольным и лишь как червь забирался в тела этих женщин.

– Ландыши… – сказал он у двери. Глаза его блестели, будто покрытые лаком.

– Рождественский подарок Гельмута… – Ева печально улыбнулась.

– Используйте другие духи, когда мы поедем, – сказал Боб. – Не из-за Гельмута, а ради меня. У меня аллергия на ландыши. Возможно, я расскажу вам потом эту историю… в другое, более благоприятное время.

Он быстро наклонился и поцеловал Еву в щеку, прежде чем она успела уклониться. Потом он, не оборачиваясь, сбежал вниз по лестнице и покинул дом.

«Какой же я актер, – подумал он на улице. – Может быть, в этой области я мог бы чего-нибудь достичь? Интриган… Кто лучше меня сыграет эту роль? Из меня фонтанируют целые потоки обходительности…»

Вечером того же дня у Теодора Хаферкампа зазвонил телефон. Хаферкамп находился – что было большой редкостью – на своей одинокой холостяцкой вилле на окраине Вреденхаузена, а не в замке Баррайсов. Ему хотелось покоя. Он устал от вечных жалоб Матильды, сообщений Хансена о тщетных поисках на Сицилии, напоминаний доктора Дорлаха о том, что старого Адамса необходимо поместить в психиатрическую лечебницу. Старик, которого после смерти Лутца словно подменили, ни на день не оставлял теперь семейство Баррайсов в покое. Он все время задавал всем один и тот же вопрос: «Почему аварию не расследуют как положено?» – или же бомбардировал Тео Хаферкампа письмами и телефонными звонками. Хаферкамп в душе соглашался, что с несчастным случаем в Приморских Альпах многое не ясно, но дело было закрыто французской полицией, и Боб был признан одним из пострадавших. Как бы ни выглядела на самом деле правда, семейная честь Баррайсов не была затронута.

На предприятии были свои неприятности. Поставщики не отличались пунктуальностью, и рабочий совет требовал более подробных сведений о тех суммах из прибыли, которые ежемесячно получал Боб Баррайс. Таким путем Вреденхаузен хотел, наконец, знать, как высоки суммы, которые проматывал плейбой и ради которых половина города в шесть утра ехала на работу.

«Спокойно, – уговаривал себя Хаферкамп. – Выпей коньячку, сядь, как добрый буржуа, перед телевизором, дай себе заморочить голову – что там у нас сегодня? – ах да, Лембке со своей викториной „Кто я такой?“, – вытянись в кресле и забудь, что ты наместник Баррайсов. Канцлер. Опекун легковесного короля. Белоснежная вывеска семьи. Забудь обо всем на пару часов…»

Но в этот момент зазвонил телефон, и Хаферкамп, глубоко вздохнув, покорно снял трубку. Он настолько углубился в свою личную жизнь, что голос Боба, откуда бы тот ни звонил, не мог уже заставить его вскочить.

– Мой бедный больной мальчуган, – произнес Хаферкамп, поглядывая на экран телевизора. Лембке как раз засовывал пять марок в свинью-копилку. Загадан был каменотес, но команда отгадывающих из-за его показов руками решила, что это гинеколог. – В какой ты постели? Блондинка или брюнетка?

– Ни то ни другое, дядечка. Я в Каннах.

– Не на Сицилии?

– Там для меня был слишком влажный воздух.

– Остряк! Ты знаешь, что Гельмут ищет тебя на Сицилии?

– Нет. С какой стати?

– С чего это ты вдруг заболел?

– Гельмут это должен выяснить? Ведь я же предъявил медицинское заключение.

– О душевном расстройстве! Когда это читаешь, невозможно удержаться от смеха. Что ты делал на Сицилии?

– Основал фирму.

– Что основал? – Теодор Хаферкамп выключил телевизор. – Повтори еще раз.

– Фирму по продаже анатомических наглядных пособий. Тео Хаферкамп громко втянул носом воздух:

– Это что, новое обозначение публичного дома?

– Фу, дядя Тео! – В трубке раздался звонкий смех Боба Баррайса. Похоже, его нервы не так уж истощены. – Я расскажу тебе об объектах нашей торговли, если у нас когда-нибудь выпадет хороший денек. А цель моего звонка – не оставлять тебя в неведении относительно того, где я нахожусь, – Благородный жест…

– Передай привет маме. Она, конечно, плачет?

– Естественно! Удивительно, откуда она берет столько жидкости. Боб! – Голос Хаферкампа стал серьезным и настойчивым. – Было бы напрасной тратой времени спрашивать тебя, что ты делаешь в Каннах. Я прошу тебя только об одном: не делай новых глупостей! Смерть Лутца далеко еще не забыта. Она – как пятно плесени на твоем имени. Не привлекай всеобщего внимания. Кстати… откуда у тебя деньги, чтобы жить в Каннах?

– Новая фирма… и хороший друг.

– Молодой Чокки.

– Твой доктор Дорлах работает превосходно. Ему бы с его способностями – в федеральный разведцентр.

– Боб…

Хаферкамп потряс телефон. Но Боб уже положил трубку. Вздохнув, Хаферкамп поднялся, снова оделся и поехал на виллу Баррайсов. Нужно было проинформировать Матильду, чтобы приостановить ее перманентную грусть. И Гельмута необходимо вернуть из Сицилии. Бедный парень обегал весь остров, как голодный волк. Каждый вечер около 22 часов он звонил с Сицилии.

Хаферкамп остановился и вперился в большое зеркало гардероба. Его неожиданно осенило.

Позавчерашнее сообщение Гельмута из Катании: Боб заморозил в отеле двадцать пакетов.

– О Господи! – произнес Хаферкамп с неподдельным страхом. – Господи, но это же невозможно…

Анатомические наглядные пособия.

Хаферкамп быстро поехал на виллу Баррайсов. Но это бегство от собственных мыслей ему не помогло – мысли преследовали его. Он не отважился высказать их кому-нибудь, даже доктору Дорлаху. И у адвокатов существует запас прочности, который лучше не подвергать испытанию.

В субботу Гельмут Хансен прибыл в Канны.

Он даже не стал заезжать во Вреденхаузен, обнаружив в квартире Евы записку, оставленную Бобом Баррайсом незаметно от Евы, когда утром он заехал за ней перед поездкой на Ривьеру. Это были несколько строк:

«Выиграл! Мы с Евой едем в Канны! Запах ландышей просто опьяняет! Ты же знаешь, что я помешан на ландышах! Зачем ты, дурак, покупаешь ей такие духи? Чао! Боб».

Глухо зарычав. Хансен смял записку и швырнул ее об стену. Потом он позвонил Теодору Хаферкампу. Между ними состоялся короткий разговор, сразу же встревоживший во Вреденхаузене доктора Дорлаха.

– Я еду в Канны, – сказал Хансен.

Хаферкамп удивился и спросил:

– Но почему? Я жду тебя здесь. Нам нужно кое-что обсудить. Что ты собрался делать в Каннах?

– Боб там с Евой.

– С кем?