Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение

• Название: Человек-землетрясение
• Автор: Хайнц Конзалик
• Издательство: Олимп
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1993

Хайнц Г. Конзалик – популярнейший западногерманский писатель, автор многих остросюжетных романов, выпущенных на Западе огромными тиражами. На русском языке произведения Конзалика издаются впервые.

Главный герой романа «Человек-землетрясение» Боб Баррайс – наследник миллионного состояния, ведущий беззаботную жизнь красавца-плейбоя. Друзья и возлюбленные, попадающие в плен его обаяния, гибнут один за другим. Идя по жизни, Боб Баррайс все разрушает на своем пути и в конце концов погибает сам.

---

– Вы самое опасное существо, когда-либо появлявшееся на свет, – глухим голосом произнес доктор Дорлах. – Вы не осознаете своих поступков. Возможно ли такое?

– Почему вы задаете эти вопросы? – Боб повернулся и вдруг со страшной силой сжал горло доктора. Тот не двигался, не сопротивлялся, не отбивался ни руками, ни ногами… Он сидел как парализованный и чувствовал, что воздух с трудом прокладывает себе путь сквозь сомкнутые пальцы. – Кто отвез Марион в Дюссельдорф?

– Я. Но этому есть объяснение, Боб.

– Вы доставили Марион к месту ее гибели! Разумеется, вы чувствуете себя невиновным. А чек? За что чек? Молчите, Дорлах… Дядя Теодор вручил его Марион, чтобы она никогда больше не увидела меня и смогла бы начать где-нибудь новую жизнь. Она этого не сделала, потому что любила меня. Она предпочла умереть. Кто же здесь убийца?

– Она бросилась в реку, потому что у нее не было иного выхода. Она боялась вас, Боб! Поймите же это! Она любила вас, и в то же время она цепенела от ужаса, когда вы прикасались к ней. Марион была сломлена вами, вашей чудовищной сутью, которой нет названия.

Казалось, что впервые чей-то голос проникал в душу Боба Баррайса. Он отпустил горло Дорлаха и откинулся на сиденье. Дорлах расстегнул воротник и сорвал галстук.

– Я найду название моей сути… – сказал Боб. – Поезжайте, наконец, доктор…

После обеда они прибыли в замок Баррайсов, дворецкий Джеймс ожидал их на большой парадной лестнице. Беспредельный покой царил над просторами парка, и Боб, выйдя из машины, почувствовал отвращение от столь органичного слияния достоинства и лицемерия.

В большом холле Боба Баррайса принял не Хаферкамп, а Гельмут Хансен. Хаферкамп немедленно вызвал его из дирекции заводов, как только стало известно, что распаленный горем и ненавистью бог мести направляется во Вреденхаузен.

Не то чтобы Хаферкамп боялся его и поэтому прятался. Нет, он был слишком могущественным и имел массу возможностей «пустить по миру с протянутой рукой» таких, как Боб, что было одним из его любимых выражений. Но он избрал тактику изматывания, предоставляя сначала Хансену поговорить с Бобом – наследнику с его полноправным преемником.

Гельмут Хансен не воспротивился приказу Хаферкампа и явился на виллу. Неудача с письмом старого Адамса лишний раз показала ему, что весь маленький городок стоял по стойке «смирно» за широкой спиной Хаферкампа и достаточно было одной команды, чтобы несколько тысяч человек превратились в личную армию. До этого Хансен никогда не верил и не знал, что в наше время такое возможно – феодализм под знаменами рыночной экономики, крепостное право с помощью конвертов с жалованьем. Он учился в Аахене, и эпизодические наезды во Вреденхаузен сталкивали его лишь с удивительным покоем. Это был оазис довольства и внешнего благополучия, полной занятости и экономического чуда. То, о чем шептались вполголоса, он отметал как пустую болтовню. Чем больше успех, тем больше дерьма норовят наложить под дверью – это была точка зрения Хаферкампа, которую Хансен находил весьма логичной. И только теперь, после своего вхождения в непосредственный круг семейства Баррайсов в качестве кронпринца вместо постепенно теряющего человеческий облик законного наследника, он увидел, что Вреденхаузен окружен своего рода горной цепью, загораживающей его от внешнего мира. Баррайсовы горы были непреодолимы с помощью обычных веревок, крючьев и ледорубов.

Письмо старого Адамса было уничтожено. Старик окончательно проиграл, смерть его стала бессмысленной. Ничего не дал бы и анонимный донос – Хаферкамп ни за что не признается, что нашел прощальное письмо. Кто сможет доказать обратное? А открыто пробивать стену всеобщего молчания было точно так же лишено всякого смысла… Мановением руки Хансен был бы брошен обратно, в безликую массу, и прощай тогда последний шанс покончить с современным средневековьем во Вреденхаузене. Оставался только один путь: терпеть, ждать, вступить в права наследника и потихоньку готовить прорыв – вести подпольную деятельность, что было крайне чуждо Хансену. Он был открытым человеком с ясным умом… Но разве с такими принципами можно подняться выше среднего служащего?

Таким размышлениям Хансен предавался до звонка с виллы Баррайсов, поэтому он сразу согласился занять передовую позицию против Боба и провести артподготовку для дяди Теодора. Боб был лишен всех нравственных устоев, и уничтожить его тихо и неприметно стало задачей номер один. Но незаметное разрушение человека – дело, которое должно быть обдумано и спланировано с тщательностью военной операции.

Боб Баррайс расплылся в иронической улыбке, увидев посреди холла Гельмута Хансена в официальном темно-синем костюме, само воплощение чистоплотности. Боб тут же сказал:

– Здравствуй, господин Чистюля! Хорошо, что я встретил тебя первым.

– Я тоже так подумал. Где мы могли бы поговорить?

– В библиотеке. Это было мое любимое место в детстве. – Боб прошел вперед, распахнул дверь и жестом пригласил войти: – Здесь я иногда прятался за книжной полкой и подглядывал, как мой отец укладывал на широкий письменный стол одну из горничных. Здесь же я стал свидетелем, как моя мать принимала первого и единственного любовника в своей жизни – моего репетитора по физике. Очевидно, мама также слабовато разбиралась в этом предмете, и он объяснял ей эффект трения. Здесь же я в пятнадцать лет затащил за стеллаж с классической литературой нашу уборщицу, тогда сорокалетнюю госпожу Беверфельт с задом, как у ольденбургского тяжеловоза, и доказал ей, что я вовсе не малыш, как все меня называли. Итак, мой дорогой спаситель, мой моралист-онанист, поговорим здесь обо мне!

Боб сел в большое английское кожаное кресло и скрестил ноги. Гельмут Хансен прислонился к мраморному камину. «Он болен, – подумал Хансен. – Его надо не разрушать, а только изолировать. У него никогда не было здоровой психики. Когда-то он ее поранил, и такой она и осталась: всегда раздраженной, всегда воспаленной, всегда в горячке – душа без защитного слоя кожи».

– Я слышал о том, что произошло с Марион, – медленно проговорил Хансен. – Сочувствую тебе…

– Лицемер! – Боб произнес это бесстрастным голосом. – Вы довели ее до этого. Только вы!

– Меня не было дома, когда Марион давали чек. Я был с Евой.

– Ах да, прекрасная, благовоспитанная Ева. Будущая госпожа миллионерша. Жена владельца концерна. Конечно, ты ее любишь.

– Не пори такую чушь. Ты знаешь, что я действительно люблю Еву.

– А я в сто, в тысячу раз больше любил Марион! – вдруг закричал Боб. Он вскочил и сжал кулаки. – Для тебя Ева – женщина, а для меня Марион была всем миром. Один-единственный человек – целый мир! Вы это вообще понимаете? Вы хотите избавиться от меня, вы, охотники за приличием, но не желаете тратить на меня порох, не хотите травить газом, а просто спрятать, выбраковать из этого мира, как на фабрике, на ленте конвейера, брак попадает в мусор. Да, я был браком для вас, отбросом человеческого общества. Но Баррайс не имеет на это права! Мюллер, или Майер, или Леман может опускаться на глазах у всех, а Баррайс – нет! Но я выскользнул из ваших лап, я искал свой собственный мир и нашел его – и это была Марион! Для вас был шанс навсегда избавиться от меня, а что сделали вы, идиоты? Вы загнали ее на рейнский мост! Впервые в жизни дядя Теодор нажал не на ту педаль. Вместо того чтобы расставить мне западню, он сам себя катапультировал. Я ему сегодня скажу об этом – все, баста! Я живу! Я буду жить дальше! Я вымажу вас дегтем и обваляю в перьях! С Марион я был бы тихим потребителем… А теперь вы породили каннибала!

– Доволен? – спросил Хансен. Боб Баррайс уставился на него. Желваки на его скулах все еще ходили, глаза сверкали, как у наркомана.

– Что?

– Выпустил пары?

– Если бы я сегодня хоть что-нибудь ел, я бы наблевал на тебя.

– Джеймс может принести бутерброды, если ты хочешь подкрепиться.

– И тут ты меня превзошел! Идеологическое создание дяди Теодора. Гельмут… – Он сделал два шага вперед. Теперь они стояли так близко, что ощущали дыхание друг друга. «Если он плюнет, – подумал Хансен, – я разобью ему нос. Этот красивый греческий нос меж бархатистых глаз».

– Да?.. – произнес он протяжно.

– Ты был моим другом.

– Ты не поверишь, но я им и остался. Иначе я не стал бы тратить на тебя столько усилий.

– Я хотел бы похоронить Марион в нашем фамильном склепе. Она была моей женой… Ей место в освященном склепе Баррайсов! Быть может, она была единственной из Баррайсов, память которой стоит увековечить надгробием. Она должна лежать рядом с моим отцом, потом моя очередь. Именно не моей матери, она переживет всех нас. Она консервирует себя в собственных слезах. По всем химическим законам она должна уже покрыться соленой коркой. Мой отец, Марион, я, мать – в этой последовательности. Это моя самая большая просьба к убийцам моей жены…