Юрий Никитин - Мне – 65

• Название: Мне – 65
• Автор: Юрий Никитин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07045-1

Едва ли не самый брехливый и в то же самое время скучный жанр – мемуары. Автор старательно кривляется, описывая жизнь, которую хотел бы прожить, но читающим все равно скучно. Вообще, завидев на титульной странице слово «мемуары», стараются не брать в руки.

И вообще, что может сказать Никитин? В Кеннеди стрелял вроде не он, во всяком случае, не признается, порочащие связи с Моникой тоже отрицает, что совсем уж неинтересно. Шубу, правда, вроде бы спер, не зря слухи, не зря, но что шуба? Так, мелочь. Вон какие скандалы каждый день!

И в то же время – самый трудный жанр.

И почти невозможно писать так, чтобы прочли все, чтобы дочитали до конца.

---

Лента безобразно часто рвалась, ее склеивали ацетоном, вся лента в таких склейках, а пальцы от ацетона желтели.

Потом скорость записи удалось повысить вдвое, и на ленту в триста пятьдесят метров удавалось записать уже целых полчаса. Через два-три года еще вдвое, и стала доступна запись в течении часа. А потом ленты становились все более емкими, а бобины поступили в продажу полукилометровые.

А потом… потом придет невероятная революция, когда будут изобретены кассеты для бобин. И появятся так называемые кассетные магнитофоны, когда уже не нужно самому собирать и наматывать ленту. Ее вообще не берут в руки, а только кассету, где две бобины, соединенные лентой. Нужно только попасть этой кассетой в щель, и… все!

Патефонные пластинки часто ломались, очень хрупкие, но я нашел способ склеивать: пинцетом, которым мама щипала брови, а я полоскал фотографии в ядовитом проявителе, берешь патефонную иглу и накаляешь ее на огне. Можно в пламени обыкновенной спички.

Потом прикладываешь ее к плотно сдвинутым краям разбитой пластинки, раскаленная докрасна игла с шипением погружается в черную пластмассу, остывает, как остывает и материал пластинки. Еще одну такую же иглу в другом месте, и вот пластинка склеена. Да, при проигрывании на стыке будет щелкать, но все-таки ее можно будет слушать, пластинка спасена!

Вслед за патефонами появились электрические патефоны, которые назвали электропроигрывателями, а потом и просто – проигрывателями. Пластинки стали выпускать шире, наконец появились так называемые долгоиграющие: на них помещалось по три-четыре песни!

Правда, такие пластинки были огромными и очень хрупкими. При любом неосторожном движении тут же ломались, так что склеивать приходилось очень часто, а после второй поломки обычно проигрывать уже не удавалось: трэки не совпадали, игла либо застревала, либо перескакивала.

А у нас на Журавлевке то из одного дома, то из другого доносятся песни, игра на гармошке, на баяне или аккордеоне. Летом поют, играют во дворах, а потом выходят на улицу и поют там.

Прохожие либо останавливаются послушать, либо пускаются в пляс. А кто-то умело вплетается своим голосом в общий хор, нащупав место, где его голос как раз к месту.

Пели и плясали все. Очень редко найти такого, кто бы не пел. Это потом, когда появились первые патефоны, а потом и вовсе магнитофоны, наступила болезненная ломка.

И – народ перестал петь. Не только потому, что проще нажать кнопку магнитофона. Но ведь всем вокруг видно, что известный певец споет лучше тебя! Как тут петь, выставлять себя на посмешище?

Играть тоже перестали, а затем и вовсе исчезли гармони, баяны, аккордеоны. Записанная музыка в исполнении мастеров звучит лучше, кроме того – громче или тише, по желанию. Звучит всегда, когда желает хозяин.

И – кончились песни в каждом доме. Затихли песни на улицах.

У меня уже есть фотоаппарат «Смена»: новое поколение фотоаппаратов, современное, более прогрессивное, чем «ФЭД» или «Фотокор». «Фотокор» мне не понравился: приходится снимать на пластинки, это прямоугольные кусочки стекла, на которые нанесен фотоэмульсионный слой. Фотографии можно делать только прямым контактом: пластинку прикладываешь к бумаге, засвечиваешь, а потом – в растворы. Фотография получается такого же размера, увеличивать или уменьшать не удается.

Кроме того, человек, которого снимаешь, должен не двигаться три-пять минут. Даже не моргать, иначе глаза будут смазанными. В яркий солнечный день выдержку можно поставить на одну минуту, но меньше нельзя: пластинка окажется недодержанной, то есть недостаточно засвеченной.

Со «Сменой» же все намного проще: снимаешь на пленку, там тридцать шестькадров, но я ухитряюсь делать все сорок, потому что начинаю снимать сразу же, без протяжки. Пленка продается в бумажных коробочках, их надо вскрывать в полной темноте, это делаю обычно под одеялом, стоя на коленях перед кроватью и накрывшись до пояса, подоткнув со всех сторон, чтобы ни малейшей щели.

Пленку вытаскиваешь и медленно и осторожно вставляешь на ощупь кончиком в щелочку стержня, начинаешь наматывать, стараясь не поцарапать фотоэмульсионный слой. Так наматываешь всю до конца, закрываешь металлическим кожухом и закрываешь с двух сторон крышечками, что удерживают кожух в сомкнутом состоянии и не пропускают свет.

Только после этого можно сбросить одеяло и, жадно хватая свежий воздух, отдышаться. А потом полученную кассету вставляешь в фотоаппарат. И всего-то делов! Остается только снимать, тщательно выверяя расстояние, диафрагму и выдержку.

А потом так же в темноте вытаскиваешь пленку и заправляешь ее с великими предосторожностями в бачок для проявления. Потом, выбравшись из-под одеяла, заливаешь в бачок проявитель, поворачиваешь за выступающий стержень положенные семь минут, выливаешь проявитель в банку. Заливаешь воду и тщательно промываешь от проявителя, затем выливаешь воду и заливаешь раствор фиксажа. Тоже постоянно медленно проворачиваешь за пимпочку сверху, чувствуя, как внутри пленка купается в растворе, а когда пройдут положенные десять минут, тогда фиксаж выливаешь, а вместо него заливаешь холодную воду. Именно холодную, вообще с растворами температуру нужно выдерживать очень строго: холодные не проявят своих свойств, а от горячей потечет эмульсия. В любом случае пленка будет испорчена.

После фиксажа промывать нужно особенно тщательно, иначе останутся потеки соли и тут же испортят пленку. Ну, а когда все готово, пленку с величайшей осторожностью достаешь, прикасаясь кончиками пальцев только к перфорированным краям, прицепляешь на один кончик грузик, а другой конец прищепкой или скрепкой прикрепляешь к бельевой веревке.

Обычно нащелкиваешь несколько пленок, прежде чем взяться за проявку, так что на бельевой веревке висят, как правило, три-четыре, а то и больше этих пестрых лент. На каждой по сорок кадров, но только две трети более-менее удались по качеству, а из них не больше трех-четырех удовлетворяют и по композиции.

Теперь уже можно просмотреть снимки, правда, черное выглядит белым, а белое – черным. На пленках изображение, понятно, негативное, но половина дела уже сделана.

Затем наступает очередь собственно печатания фотографий. Своего фотоувеличителя у меня нет, беру в прокатном пункте, тащу «из города» на Журавлевку это громоздкое сооружение, дома завешиваю окна одеялами в два слоя, прибиваю края гвоздиками, чтобы не пробивались лучи света, и на всю ночь сажусь печатать снимки.

Вместо дорогих ванночек для растворов используются обыкновенные тарелки. Две на проявитель и фиксаж, называемый попросту закрепителем, и по тарелке с водой: обязательна промывка после проявления и фиксажа. А потом уже готовые снимки сбрасываются в таз с водой, где они дожидаются конца операции.

В отличие от проявления пленки печатать на бумагу можно при слабом красном свете, так что удается следить за появлением изображения на бумаге. Едва кажется, что уже все в порядке, поспешно вытаскиваешь из проявителя, торопливо споласкиваешь и бросаешь в фиксаж. Там могут полежать дольше, главное – не передержать в проявителе. Правда, когда «вытягиваешь» снимки с очень темных негативов, то приходится и под светом держать долго, и в проявителе оставлять до упора, но с нормальными снимками главное – не передержать.

Потом наступает завершающий этап: в тазик с водой добавляешь соды, разбалтываешь, мокрые снимки вытаскиваешь и клеишь на оконные стекла. Благодаря соде, фотографии становятся глянцевыми и, высыхая, с легким отщелкиванием отлепляются и падают на пол.

Я поднимаю их, свернувшиеся в трубочки, укладываю между страниц книг, а сверху придавливаю чем-нибудь тяжелым. Все, процесс закончен. Через некоторое время можно будет раздавать снимки восторженным друзьям.

Конечно, это все упрощенно, на самом деле весь процесс намного сложнее и тяжелее, но все-таки фотографии мы делали!

У нас уже настоящий душ: я вкопал во дворе четыре столба, соорудил сверху навес, встащил туда бочку и заполнил водой. Солнце нагревает бочку, и, открывая кран, можно наслаждаться под струей воды. Я приделал сеточку, получился настоящий дождик.

Пришли повестки из военкомата, Журавлевка забурлила, мы не могли дождаться дня, когда же наконец эта медкомиссия. Все готовились изо всех сил, кто отжимался и подтягивался, ибо в армию не берут тех, кто не сможет подтянуться на турнике десять раз или отжаться тридцать, кто-то, подобно Вовке Евлахову, учит на память таблицу окулиста.

В большой комнате нам всем велели раздеться, одежду оставили на длинном ряде стульев, пришла молодая женщина с кучей бумаг в руках и повела по кабинетам. В первом всего лишь измеряли рост, вес, кровяное давление, а дальше пошли кабинеты специалистов: терапевта, хирурга, окулиста, стоматолога…